Лишь небеса знают - Кофман Элайн (книги полностью .txt) 📗

— Значит, вы вернулись.

— Неужели у вас были какие-то сомнения? — спросил он, не стараясь скрыть огорченье.

— Много раз, — холодно ответила Элизабет.

Ей хотелось, чтобы на этот раз он увидел ее сильной и равнодушной. Тэвис же торопился высказать ей все, что накопилось у него в душе.

— Мне жаль, что все так сложилось, что вы не сообщили мне о сыне… — начал он.

— Зачем? Чтобы вы еще больше разозлились, еще сильнее меня возненавидели? — стараясь, чтобы ее голос звучал как можно спокойнее, ответила Элизабет.

— Я был зол, но ненависти к вам я никогда не испытывал. Мне казалось, что я имел право узнать о том, что у меня родился ребенок. Вы могли хотя бы написать мне. Ответить на письмо. Я ведь объяснил вам, как найти меня.

— О, разумеется, объяснили. Вы объяснили, как обращаться с деньгами, как следить за вашим домом, вы только забыли, что у вас есть жена.

— Но вы все равно должны были сообщить мне, когда родился сын, — продолжал настаивать Тэвис.

— Зачем? Если вам безразлична жена, то почему я должна думать, что вам не безразличен ребенок?

— Вы знали, что беременны, когда соглашались на замужество?

— Да.

Он посмотрел сначала недоверчиво, а затем, судя по выражению его лица, испытал облегчение.

— Все могло сложиться иначе, если бы и я знал. Вы можете думать обо мне как угодно, но я бы ни за что не оставил вас.

— А откуда мне было знать? Вы были злы. Мне казалось, что, сказав вам, я сделаю хуже. Мне казалось, что вам следует сначала смириться с тем, что вы женаты, а уж потом с тем, что вы станете отцом. Я понятия не имела о том, что вы уедете в тот день, когда мы поженимся.

— Если бы я знал, — сказал он, оправдываясь, — я бы остался.

— Если бы вы остались, то узнали бы, — глядя на него в упор, произнесла Элизабет. — Впрочем, это не имеет значения. Ничего теперь не имеет значения. Насколько я понимаю, оставив меня, вы отказались от прав на ребенка, и, как видите, я воспитываю Вилли без вашей помощи.

— Вилли? Вы назвали его Вилли?

Элизабет захотелось обдать его презрением, воспользовавшись тем, что он растерян. Но что-то удержало ее, не дав произнести жестоких слов.

— Мы зовем его Вилли, но полное имя сына — Уильям Тэвис.

— Вы назвали его Тэвисом в честь меня?

— Он ваш сын. У вас есть возражения?

— Нет, конечно, нет. Наоборот. Просто я… удивлен.

— Почему? Он ваш сын, ваш первенец и должен носить ваше имя. Я вовсе не собиралась скрывать от ребенка, кто его отец.

Тэвис смотрел на нее, и взгляд его все больше смягчался.

— Я ожидал другого приема, — сказал он, — думал, что вы будете очень на меня сердиться.

— Я сердилась, но, когда родился Вилли, злость прошла. Я не хотела, чтобы мое настроение отравляло жизнь ребенку. Кроме того, мне некогда было метать громы и молнии. Прежде я и представить себе не могла, сколько забот у матери.

Элизабет решила, что ей удалось скрыть от Тэвиса боль, которую она испытывала, произнося эти слова. Ей даже показалось, что он хочет улыбнуться. Но она ошиблась.

— Миссис Чэдуик сказала мне, что вы ушли из моего дома, как только я уехал.

— На следующий день.

— Почему?

— По-моему, причины, заставившие меня переехать, очевидны, и я не понимаю, почему вы спрашиваете. Мне было ясно, что я не нужна вам, и решила, что тоже не нуждаюсь в том, что принадлежит вам или имеет к вам отношение.

Они стояли сейчас друг напротив друга, оба уверенные в своей правоте, и оба не желали сдаваться. Наконец, вздохнув, Тэвис произнес:

— Вы изменились.

— Я стала матерью.

Элизабет вдруг отчетливо поняла, что он действительно рассчитывал найти ее в своем доме, довольную жизнью и поджидающую его. "Боже, подумала она. — Он хочет вернуть то, что было. Зачем? Почему теперь, когда я начала все сначала сама?"

— Материнство, вероятно, изменило мой характер, — объяснила она, — и еще несчастье…

— Мне рассказали о Сэмюэле и ваших сестрах. Я… Мне очень, очень жаль, — он замолчал, подбирая слова, — что меня не было рядом.

— Да, вас не было. И с этим уже ничего не поделаешь. Все изменилось. Вы меня бросили, почти три года я училась быть стойкой. Вы приняли решение и не отступились от него. Вы причинили мне боль, и она не пройдет оттого, что вам захотелось вернуться и попросить у меня прощения.

— Разумеется, — ответил Тэвис, — но я хочу, чтобы вы знали, что я сознаю, как виноват перед вами. Я знаю, как тяжело терять близких.

Элизабет понимала, что он думает сейчас о своей семье, о смерти родителей, сестры и брата, однако ей казалось, что его раны залечены временем, а ее до сих пор кровоточат.

— Да, — ответила она, — тяжело. Иногда мне кажется, что тот, кто следит за нами, подсчитывает наши грехи и наказывает нас, отбирая тех, кто нам дорог. — Она подняла голову и посмотрела ему в глаза. — Только не думайте, что я позволю вам отобрать у меня Вилли. Только попробуйте, и я вас убью. У меня никого не осталось, кроме ребенка и старика, который едва дышит. Он не оправился после потери сына и внучек, и я не допущу, чтобы он страдал. Не мучайте меня. Если плохо мне, плохо и ему.

— Я приехал не для того, чтобы причинить вам боль, Лайза.

— Мне не известны причины, заставившие вас явиться сюда. И не называйте меня Лайзой. Это сейчас неуместно. — Голосок Вилли заставил ее замолчать. Выглянув в окно, она увидела, что ребенок тащит за руку деда к дому. — Я должна накормить сына, — сказала она и, повернувшись к шкафу, достала две тарелки — большую для Эйсы и маленькую для Вилли.

— Наш разговор еще не окончен, Элизабет, и я продолжу его в их присутствии, раз вы так хотите.

— Мы можем пойти в комнату, — ответила она, услыхав, что дверь открывается.

Тэвис вошел вслед за ней в самую большую комнату в доме и остановился как вкопанный. Здесь было то, что он искал на Центр-стрит, то, что он ожидал увидеть, отпирая дверь, то, чего он лишил себя сам. Он закрыл глаза и сильно сжал кулаки.

Немного придя в себя, он осмотрелся вокруг. Все, что находилось здесь, несло на себе следы любви и уюта.

На столе — инструменты для резки по дереву и кости и ящичек с деревянными зверушками. На полу — маленькая детская мебель и повсюду игрушки и книжки. Именно тут сосредоточилась жизнь всего дома, хотя они стояли тут сейчас вдвоем с Элизабет. И снова, с еще большей силой ощутил он свою потерю. Нет, он не хотел возвращаться в свой темный, холодный дом, напоминающий сундук, набитый воспоминаниями. Его место здесь, рядом с ними.

— Мама, мама, больно, Вилли больно.

Голос сына заставил Тэвиса вздрогнуть.

Мальчик вбежал в комнату, показывая Элизабет палец.

— Что случилось, — спросила она, мгновенно беря его на руки.

— Ракушка, — хныкал Вилли, — больно.

Тэвис наблюдал, как Элизабет подошла к окну, где стояла аптечка.

— Давай полечим твой пальчик, — спокойно сказала она.

Невероятное усилие потребовалось ему, чтобы не подойти и не взять у нее ребенка. Она поцеловала пораненный пальчик, ему вдруг вспомнились слова, сказанные давным-давно его матерью: "Господь не может быть повсюду, Тэвис. Потому он и создал матерей".

— Ну, а теперь обними меня, Вилли, — сказала Элизабет. — По-моему, пальчик уже не болит.

Вилли обнял ее за шею и трижды чмокнул в щеку.

— Лучше, — согласился он и посмотрел на Элизабет взглядом, в котором можно было без труда прочитать: "Это моя мама, и она умеет все".

— А теперь беги доедай суп, пока он не остыл. — Элизабет отряхнула штанишки малыша.

— Я хочу, чтобы вы вернулись домой, — произнес он, охваченный одним желанием, желанием чувствовать, что она рядом, зацепиться за нее, как за якорь, и больше не чувствовать себя случайным путником в собственном доме.

— Я дома, — ответила Элизабет резко.

— Вы понимаете, о чем я говорю.

— Нет, Тэвис, не понимаю. — Она смело взглянула на него. — Мой дом там, где мне спокойно и удобно. И я не собираюсь ничего менять.