Путь в Версаль (др. перевод) - Голон Анн (версия книг .txt) 📗
– Маркиза Ангелов, не оставляй нас, – хныкали они.
Вдруг Розина, которая вела их к лестнице, приложила палец к губам:
– Тсс! Кто-то поднимается.
Этажом ниже раздавались тяжелые шаги.
– Слюнтяй, идиот. За мной!
И девушка бросилась бежать как сумасшедшая. Анжелика с детьми не отставала. Когда они выскочили на улицу, во дворце принца нищих раздался нечеловеческий рев. Это Слюнтяй, идиот принца нищих, выл от горя над трупом царственного ублюдка, которого так долго окружал своей заботой.
– Бежим! – твердила Розина.
Все, задыхаясь, помчались по темным улочкам. Босые ноги скользили по грязной мостовой. Наконец девушка замедлила бег.
– Вот и фонари, – сказала она. – Это улица Сен-Мартен.
– Нужно идти дальше. Нас могут преследовать.
– Слюнтяй не говорит, он немой. Его никто не поймет. Может, даже подумают, что это он укокошил принца нищих. Они назначат другого принца нищих. А я туда никогда не вернусь. Я останусь с тобой, ведь это ты его убила.
– А если Жан Тухляк нас найдет? – спросил Лино.
– Он вас не найдет. Я всех вас сумею защитить, – сказала Анжелика.
Вытянув руку, Розина показала в конец улицы, где занимался бледный рассвет. Фонари тускнели.
– Смотри, ночь закончилась.
– Да, ночь закончилась, – упорно твердила Анжелика.
По утрам в аббатстве Сен-Мартен-де-Шан раздавали похлебку бедным. Знатные дамы, присутствовавшие на первой мессе, помогали монахиням совершать этот акт милосердия. Нищие, которые подчас ночевали, прислонившись к приворотной тумбе, находили в монастырской столовой временный покой. Каждый получал миску горячего супа и краюшку хлеба.
Именно здесь и остановилась Анжелика с Флоримоном на руках в сопровождении Розины, Лино и Флипо. Все пятеро были растеряны, замызганы и измучены.
Вместе с вереницей других горемык они вошли в рефекторий и сели на скамьи за деревянные столы. Появились служанки с большими кострюлями бульона.
Аромат был такой аппетитный! Но прежде чем приняться за еду, Анжелика хотела напоить бульоном Флоримона.
Она осторожно поднесла миску к губам ребенка.
Только теперь она могла разглядеть его при падавшем сквозь витраж обманчивом свете. Глаза мальчика были полузакрыты, нос раздулся. Он дышал судорожно, словно его истерзанное страхом сердце не могло попасть в нормальный ритм. Вялый и безучастный, он не глотал, и бульон стекал у него с губ. И все же горячая жидкость оживила его. Он поперхнулся, сумел сделать один глоток, потом сам протянул ручки к миске и стал жадно пить.
Анжелика вглядывалась в это личико оборванца, спрятанное под темной спутанной копной волос.
«Смотри, – говорила она себе, – вот что ты сделала с сыном Жоффрея де Пейрака, наследником графов Тулузских, ребенком поэтических турниров, рожденным для света и радости!..»
Она пробуждалась от долгого отупения, осознавала ужас и крах своей жизни. Звериная злоба против самой себя и против всего мира вдруг поднялась в ней. Хотя она должна была чувствовать себя разбитой и опустошенной после этой ужасной ночи, ее наполнила чудесная сила.
«Больше никогда, – сказала она себе, – он не будет голодать… Больше никогда он не испытает холода… Больше никогда ему не будет страшно. Клянусь в этом».
Но разве не голод, холод и страх поджидали их у ворот аббатства?
«Надо что-то делать. Немедленно».
Анжелика посмотрела вокруг. Она была лишь одной из этих несчастных матерей, одной из этих обездоленных «бедняжек», на которых нарядные дамы распространяли свою милость, прежде чем вернуться к пустой салонной болтовне или к дворцовым интригам.
Прикрыв прически мантильей, чтобы приглушить блеск жемчугов, повязав поверх шелков и бархата передники, они переходили от одной нищенки к другой. За ними следовали служанки с корзинами, из которых дамы вынимали пирожные, фрукты, иногда пироги или половинку цыпленка – объедки с барского стола.
– О милочка! – произнесла одна из них. – Какая вы смелая, что в вашем состоянии в такую рань пришли за подаянием! Благослови вас Господь.
– Спасибо, я надеюсь, моя дорогая.
Последовавший за этими словами смешок показался Анжелике знакомым. Она подняла глаза и узнала графиню де Суассон, которой рыжая Бертилия подавала лиловую шелковую накидку. Графиня зябко закуталась в нее.
– Плохо Господь распорядился, заставив женщин девять месяцев носить в своем чреве плод минутного удовольствия, – сказала она аббатисе, провожавшей ее к воротам.
– Что бы осталось монахиням, если бы все было удовольствием в каждое мгновение мира? – с улыбкой отвечала настоятельница.
Анжелика резко поднялась и передала сына Лино.
– Присмотри за Флоримоном, – сказала она.
Но малыш вцепился в нее и стал кричать.
Тогда она сказала остальным:
– Ждите меня здесь и не двигайтесь с места.
Карета ждала на улице Сен-Мартен. Графиня де Суассон уже собиралась уехать, когда к ней приблизилась бедно одетая женщина с ребенком на руках и сказала:
– Сударыня, мой ребенок умирает от голода и холода. Прикажите одному из ваших лакеев доставить в место, которое я укажу, полную тележку дров, котелок супа, хлеб, одеяла и одежду.
Знатная дама с удивлением посмотрела на нищенку:
– Это уже дерзость, дочь моя. Ты ведь получила утром свою миску супа.
– Одной миски супа недостаточно, чтобы жить, сударыня. Я прошу у вас такую малость по сравнению с вашим богатством. Тележку дров и еду, которые вы будете мне давать, пока я не смогу устроить иначе.
– Невероятно! – воскликнула графиня. – Ты слышишь, Бертилия? Эти нищенки наглеют с каждым днем! Оставьте меня в покое, женщина! Не прикасайтесь ко мне своими грязными руками, или я прикажу лакею поколотить вас.
– Берегитесь, графиня, – очень тихо сказала Анжелика. – Берегитесь, как бы я не рассказала о ребенке Куасси-Ба!
Графиня, подбиравшая юбки, чтобы усесться в карету, замерла, не успев поставить ногу на ступеньку кареты.
Чтобы скрыть смущение, она схватила веер и стала обмахиваться им, что не имело никакого смысла: дул довольно сильный ветер.
Анжелика переложила Флоримона на другую руку, теперь малыш уже казался ей тяжелым.
– Я знаю, что кое-кто воспитывает ребенка мавра, – продолжала она. – Он недавно родился в Фонтенбло в такой-то день с помощью такой-то женщины, имя которой я могу назвать тому, кого это заинтересует. Двор будет приятно удивлен, когда узнает, что госпожа де Суассон тринадцать месяцев носила младенца под сердцем.
– Ах ты, шлюха! – воскликнула прекрасная Олимпия, чей южный темперамент всегда брал верх.
Она стала вглядываться в лицо Анжелики, пытаясь разглядеть его, но та опускала глаза, уверенная, что в таком жалком виде никто не сможет узнать в ней блистательную госпожу де Пейрак.
– Ну все, довольно! – с гневом сказала графиня де Суассон и поспешила к своей карете. – Мне бы следовало приказать поколотить вас. Знайте: я не люблю, когда надо мной смеются.
– Король тоже не любит, когда над ним смеются, – пробормотала Анжелика.
Благородная дама побагровела и рухнула на бархатные подушки, нервно прихлопывая вздувшиеся юбки.
– Король!.. Король!.. Буду я слушать, как оборванка болтает о короле! Это невыносимо! И что теперь? Чего вы хотите?
– Я вам уже сказала, сударыня. Совсем немного: тележку дров, теплую одежду для меня, моих малышей и двух мальчиков восьми и десяти лет. И какую-то еду…
– Ах, что за унижение – слышать, когда с тобой так разговаривают! – возмутилась графиня, от злости раздирая зубами кружевной платок. – А этот идиот – начальник полиции еще похваляется удачной операцией на Сен-Жерменской ярмарке… Будто бы он уничтожил разбойничий притон… Чего вы ждете, болваны? Почему не закрываете дверцу? – набросилась она на лакеев.
Чтобы исполнить приказание госпожи, один из них оттолкнул Анжелику, однако она не сдавалась и снова подошла к карете:
