Прозрение - Драммонд Эмма (версия книг TXT) 📗
– Все мы должны молиться… Давайте же приступим к молитве прямо сейчас.
Все было решено. Старый Упа своим решением выбил почву из-под ног своего внука, возложив на него – человека, всем сердцем стремившегося к миру, обязанность отомстить за убитого отца. Конечно, Упа прекрасно понимал, что Франц – не воин, и боль Хетты лишь усугублялась при виде того, как дед всем своим видом показывает, что считает настоящим мужчиной Пита Стеенкампа, а не собственного внука.
В тот вечер Пит засиделся у Майбургов допоздна. Наконец, попрощавшись с мужчинами, он подошел к Хетте и сказал:
– Принеси мне чашку молока – я хочу подкрепить свои силы перед долгой дорогой.
Девушка быстро пошла в хлев, набрала парного молока из ведра, после чего поспешила во двор, где, держа за повод своего коня, стоял Пит. В темноте Стеенкамп выглядел еще зловеще, чем при свете, и Хетта вздрогнула.
– Что, боишься? – проговорил Пит, глядя исподлобья на девушку.
– Чего мне бояться? Просто на дворе прохладно.
– Откуда тебе известно то, о чем не знают твои родственники? – процедил Пит, изо всех сил сжимая ее запястье. – Кто рассказал тебе о событиях в Иоганнесбурге?
– Похоже, ты забыл, что каждую неделю я езжу в Ландердорп, Пит. Там я и услышала обо всем этом. Да-да, я услышала разговор о событиях в Иоганнесбурге на железнодорожном вокзале…
– И ты болтаешь на эти темы… по-английски? – Я… я только слушаю, о чем говорят другие.
– Англичане?
– И англичане тоже. Но в основном я прислушиваюсь к разговорам голландцев. – Хетта попыталась было освободить руку, но Пит еще крепче сжал ее запястье. – И вообще, мне почти ничего не известно…
– Однако ты считаешь себя вправе встревать в мужской разговор! Почему ты не рассказала об услышанном деду и брату? Почему ты решила скрыть это от них?
– Я ничего и не думала скрывать, – проговорила Хетта, с тревогой глядя на Пита: неужели он догадался, что она продолжала встречаться с Алексом?.. Может быть, он следил за ней? Нет, это было решительно невозможно: последнее время Пит почти не бывал в Натале.
– Не иначе как тот самый офицерик поведал тебе последние новости… – словно подтверждая худшие опасения Хетты, процедил Пит.
Хетта чуть было не проговорилась, но, вспомнив, что у Пита не может быть никаких доказательств, возмущенным тоном произнесла:
– Он не мог этого сделать хотя бы потому, что не знает нашего языка… К тому же он уехал из Ландердорпа.
– Так, значит, ты продолжала встречаться с ним?
– Напротив, я перестала встречать его возле ландердорпского вокзала и пришла к выводу, что его перевели в другое место.
– Ты моя суженая, Хетта Майбург, – прошипел Пит, – но знай: я не хочу иметь ничего общего с предательницей, заигрывающей с чужеземцами.
Стеенкамп плюнул на землю ей под ноги.
– Англичане не стоят даже моего плевка, – бросил он. – Они наши враги.
– Я прекрасно знаю, что это за люди, – произнесла Хетта, стараясь сохранить собственное достоинство.
– А я знаю, что это не люди. Они рядятся в красивые одежды, как бабы, их кожа мягкая и белая, потому что они прячутся от солнца. От них даже пахнет, как от женщин, – этот запах так же противен, как и они сами, бледные, изнеженные создания. У них даже нет бороды! Разве их можно назвать мужчинами?
Еще крепче сжав ее запястье, так, что она почувствовала страх, Стеенкамп продолжил:
– Пусть щеголяют в своих изысканных платьях, пусть гарцуют на своих стройных лошадках – недолго им осталось любоваться самими собой! Еще немного – и мы поставим их на колени, а потом – растопчем! Вот увидишь: во всей их «победоносной» армии не найдется ни одного солдата, способного проскакать целый день по нашей степи. Они будут погибать от зноя и жажды, а мы будем спокойно наблюдать за этим; они будут тонуть в наших реках; их тяжелая артиллерия завязнет в наших болотах, а их изящные лошадки через какую-нибудь неделю после начала боевых действий превратятся в живые скелеты, не способные носить на своих спинах всадников.
Пит начал трястись от возбуждения – его дрожь передалась Хетте, которую он по-прежнему держал за руку.
– Они хотят завладеть нашей землей – что ж, пусть попробуют! Они могут презирать нас и наш язык, но вскоре им придется разговаривать с другим собеседником—с нашей степью, и она заставит их раскаяться в своей гордыне! Эта земля принадлежит нам – такова воля Божья. Горе тому, кто попытается покуситься на наше достояние – он навлечет на себя Божий гнев.
Пит резко оттолкнул от себя Хетту и добавил:
– Горе этим чужеземцам и всем тем, кто посмеет якшаться с ними! Запомни хорошенько эти слова, женщина!
Не сказав ни слова на прощание, Пит вскочил в седло и ускакал. Хетта долго еще стояла во дворе, вглядываясь в темноту и потирая онемевшее запястье.
Необъятное небо простиралось над бескрайними просторами степи. Их маленькая ферма казалась затерянной точкой среди этой степи, расстилавшейся до самого горизонта. До Ландердорпа отсюда было четыре часа езды, а до фермы Стеенкампов – два с половиной. Там дальше проходила трансваальская граница. С другой стороны лежала обширная холмистая долина, сплошь изрезанная реками, – суровая земля, где редко встречалось жилье и где путник не мог рассчитывать на гостеприимство вплоть до дороги на Ледисмит.
Хетта смотрела в этом направлении – по щекам ее струились слезы. Холодная ночь сомкнулась вокруг нее, когда она быстро подошла к углу ограды, словно эти десять Шагов по направлению к Ледисмиту могли действительно приблизить ее к нему. На мгновение девушка прикрыла глаза, влажные ресницы сомкнулись, и она смахнула дрожавшие на них слезы.
Вот уже целых два месяца Хетта жила воспоминаниями о том несчастливом дне. Там, у Чертова Прыжка, она доверилась человеку с печальными глазами – глазами, которые оставались печальными вопреки напускной веселости его улыбки. Она полюбила этого доброго человека, чьи прикосновения были нежны, а слова честны. В течение нескольких недель она была свидетелем его возрождения к жизни, и причиной этого возрождения была она. В то утро он открыл ей свою душу, и она видела и его слабость, и его силу. Он был правдивым и любящим, как никто другой, и за это она полюбила его еще сильнее.
Но именно в этот день между ними встала холодная красавица в отороченной мехом одежде, носившая на руке кольцо, сиявшее в солнечных лучах. Это была настоящая леди, вроде тех, что Хетта видела в детстве в Ледисмите. Они носили светлые юбки, волочившиеся по земле, как будто пыль не могла пристать к ним. Хетте еще ни разу в жизни не доводилось встретить женщину с таким прекрасным лицом. Но черты его были безжизненны, как у статуи, стоявшей на окраине Ландердорпа.
С тех пор как Хетта уехала от тетки, жившей в Ледисмите, в ее жизни не было ни одной женщины, и ей не с кем было поделиться своими переживаниями.
Но переживания эти довлели над всеми ее чувствами, доставляя Хетте невыносимую боль.
В следующий четверг Ландердорп показался ей обезлюдевшей пустыней. Сначала она надеялась, что Алекс будет ждать ее в условленном месте – неподалеку от Чертова Прыжка. Но уже осталось позади ущелье, а он так и не появился на дороге…
Понадеявшись, что Алекс не смог выехать из поселка из-за каких-нибудь неотложных дел, Хетта долго слонялась по магазинам и складам, вздрагивая при виде каждой зеленой фуражки, пока не натолкнулась на молодого офицера в форме цвета хаки, который при виде ее широко улыбнулся и стал что-то быстро говорить. Смущенная, Хетта не сразу поняла, что это тот самый англичанин, который пытался задержать ее волов в день их знакомства с Алексом.
Офицер поведал ей, что лейтенант Рассел получил приказ уехать в Ледисмит, но сам он был отнюдь не против заменить товарища…
Хетта резко ответила по-голландски, что она не нуждается в его посредничестве и, развернувшись, пошла прочь…
Теперь, стоя на ветру возле деревянной ограды, Хетта с болью думала о том, как сильно изменилась она за эти месяцы: она бросила вызов всем традициям ее народа; она перестала верить тому, чему учил ее с детства Упа; она отказалась слепо верить тому, что говорили бурские мужчины, отказалась покоряться их воле, рискуя быть разоблаченной и жестоко наказанной, – и все это ради него одного. Ради англичанина.
