Прозрение - Драммонд Эмма (версия книг TXT) 📗
Как легко ей было сейчас видеть всю правду! Как легко и как трудно! Теперь она могла наконец понять, что общего было во взглядах того красивого офицера в мундире цвета хаки и тех троих, что встретились на пути ее повозки, – седого военного и двух дам. Это было высокомерие. Да, англичане смотрели на буров свысока – они действительно считали себя выше их.
Это же высокомерие было присуще и Алексу, и, наверное, именно поэтому так быстро покорилась ему Хетта. Ее покорили тонкие черты его лица, каштановые пряди волос, стройность его фигуры… Разве могла она устоять, когда Алекс произносил своим глубоким голосом голландские слова, которым она его учила?
В тот последний день он говорил ей о той любви, которую она пробудила в его сердце, он говорил ей, что не находит слов, чтобы выразить свою благодарность. Он крепко обнимал ее, покрывая горячими поцелуями ее щеки… А потом он променял ее на высокое, стройное создание с серебристыми волосами. Он сошел с ее фургона и исчез навсегда, оставив Хетте лишь острое ощущение собственной греховности.
Вот уже в течение двух месяцев, глядя на деда и брата, она каждый раз испытывала чувство вины. Как посмела она усомниться в истинности учения старого Упы, как могла противопоставить себя почтенному главе семьи? Упа был прав. Она действительно уродилась не в мать, и при мысли об этом ей становилось еще стыднее.
Англичанин сказал ей, что войны не будет, но эти слова оказались ложью. Англичанин говорил ей о дружбе, а потом и о любви – но и это была ложь. Он ушел от нее, даже не обернувшись, и теперь Хетта прекрасно понимала, какова цена этому англичанину; ему и всем остальным его соплеменникам. Теперь она понимала, почему Упа говорил, что бурам не суждено жить в мире с британцами.
Хетта напряженно всматривалась в темноту. Скоро вспыхнет война. Скоро в этих бескрайних просторах, над которыми в поисках падали вьются стервятники, люди начнут проливать кровь себе подобных. Чистый воздух наполнится криками атакующих, предсмертными воплями умирающих; ее сородичи пойдут в бой за свободу и справедливость – и в их рядах будет ее любимый брат. При мысли о той опасности, которой подвергнется Франц, Хетта почувствовала боль.
«Холмы будут орошены кровью англичан, а вся степь будет усеяна их костями», – вспомнила она слова Пита, и при мысли об этом ей стало еще больнее. Неужели и он будет лежать среди этих трупов – никому не нужный, всеми забытый, с раной в груди и остекленным взором, устремленным в синее небо чужой земли?
«Алекс…» – прошептала она его имя, и из уст ее вылетело маленькое облачко пара. Снова на глаза ее навернулись слезы – две тяжелые капли скатились по щекам, которые когда-то он покрывал жаркими поцелуями… Он был солдатом и обязан был воевать, а ей, очевидно, будет так и не суждено узнать, выйдет ли он живым из этой страшной бойни…
Прислонившись к стене дома, Хетта попыталась понять, что же с ней происходит. Ведь он же обманул ее – в его словах не было ни капли правды. Он опустошил ее, вернувшись к своей суженой. Почему же воспоминания о нем так бередили ее душу? Почему она каждый день снова и снова возвращалась мыслями к их последней встрече возле Чертова Прыжка, заново переживая его объятия и поцелуи? И Хетта поняла, что ответ на эти вопросы скрывался в том выражении, которое приобрело лицо Алекса в минуту их расставания; она поняла, что призраки прошлого снова вступили в битву за его душу.
– Хетта! Светильник догорает. Возвращайся скорее, а то придется добираться до постели на ощупь.
Девушка обернулась – на пороге стоял Франц, держа в вытянутой руке керосиновую лампу. Она в последний раз посмотрела в сторону Ледисмита, вытерла слезы фартуком и направилась к двери.
– Ты замерзла, сестра, – ласково произнес Франц.
– Да, Франц, я действительно замерзла…
Они молча прошли к дверям своих комнат, так и не решаясь заговорить о наболевшем. Хетта зажгла свою свечу от его лампы и наконец проговорила:
– Знаешь, Франц, я часто думаю о том, как трудно бывает распознать волю Божью. Но исполнить ее – наш долг.
– Кому-то, наверное, легче выполнить этот долг, а кому-то – труднее, – уклончиво ответил Франц. – Спокойной ночи.
Оставшись одна в своей комнате, Хетта начала истово молиться. Она молилась в этот вечер не только о своей семье и о своей ферме, не только об изобилии плодов земных, но и о душе своей матери, на которую она, по словам Упы, была так не похожа. Она молилась о Франце и о себе самой – о том, чтобы Господь ниспослал им силу и мужество вынести предстоящие испытания. Никто был не в силах предотвратить войну, и ей было не суждено еще раз увидеться с Алексом. Он принадлежал своему народу, а она – своему.
Последние новости не сулили ничего хорошего. Английское правительство распорядилось прислать в Южную Африку десятитысячное подкрепление, причем половина солдат должна была прибыть из Индии, поскольку Индия была ближе к Наталю, чем Британские острова. Узнав, что на помощь им спешит столь «многочисленная» армия, солдаты ледисмитского гарнизона стали нервно посмеиваться, по слухам, численность бурских отрядов, сконцентрированных на границах Трансвааля и Оранжевой республики, составляла никак не менее пятидесяти тысяч человек… Если бы даже обещанное подкрепление успело добраться до Южной Африки до начала боевых действий, противник все равно имел бы почти троекратное преимущество. А если бы помощь запоздала – что было бы вполне логично – каждому защитнику форпоста британских сил в Натале пришлось бы сражаться с пятью бурами…
Английские солдаты не боялись опасностей, но Африка таила в себе что-то особенно страшное… Уже не раз в ходе военных операций на этом континенте у мужественных подданных Британской короны возникало ощущение, что сама Африка, сама ее земля вступает в противоборство с ними. Ветераны, воевавшие с зулусами, рассказывали, что по многу лет после окончания войны не могли отделаться от чувства, что «на каждом холме, в каждой горной расселине, под каждым деревом прячутся черные курчавые головы», а те, кто уцелел в страшной бойне при Маджубе, во всеуслышание клялись, что невзирая ни на какие приказы офицеров не пойдут воевать в горной местности – пускай эти безумные господа сами карабкаются на холмы, размахивая своими сабельками!
Впрочем, были среди английских военных и такие, которые с нетерпением ждали начала боевых действий. Ими двигало циничное желание сделать быструю карьеру, заняв место убитых товарищей. Откуда появилась у них уверенность в том, что именно старшие по званию, а не они падут жертвами неприятельских пуль, было совершенно неясно, но эти офицеры, полностью забыв о здравом смысле, предавались честолюбивым мечтаниям о чинах, наградах и, конечно же, богатых трофеях, с помощью которых им удастся расплатиться с долгами, оставленными дома, в старой доброй Англии.
Наконец, еще одна часть английских солдат смотрела на вещи трезво, прекрасно понимая, что Британия совершенно не готова к войне с бурами. Офицеры Королевских инженерных частей, которым только в июле было поручено составить карты окрестностей Ледисмита, скептически покачивали головами – за столь короткий срок и при столь ограниченных возможностях они могли предоставить командованию лишь черновики. Для того чтобы составить подробную карту такой страны, как Южная Африка, потребовались бы годы напряженной работы многочисленной команды топографов… Инженеры не скрывали от начальства своих сомнений, и начальство, отчаявшись в получении хороших планов местности, приступило к вербовке проводников среди местного чернокожего населения.
Артиллеристы мечтали, что на батареях появится чародей и, взмахнув волшебной палочкой, удвоит количество стволов и боеприпасов; кавалерийские капитаны срочно подыскивали подходящие конюшни для размещения и отдыха лошадей; пехотинцы мрачно всматривались в бескрайнюю степь…
Обеспокоенность военных давно уже передалась всем жителям Ледисмита, а в их числе и Джудит. Когда же из Иоганнесбурга вернулась миссис Девенпорт и стала рассказывать о том, что творится в этом городе, девушка поняла, что до роковой развязки остается совсем немного. Тетя Пэн поведала племяннице, что все английское население Трансвааля охвачено самой настоящей паникой; эвакуация, напоминающая бегство, шла полным ходом. Самодовольные голландцы открыто плевали под ноги «чужеземцам» и осыпали оскорблениями отходящие поезда с беженцами…
