Домовые - Трускиновская Далия Мейеровна (читать книги .txt) 📗
Доклад же был таков, что Вера Федоровна едва удерживалась, чтобы не вставить умное замечание.
Повадившись читать газетки о потустороннем, которые собирала по соседям, она осваивала их от корки до корки, даже если попадалось что совсем непонятное, все равно честно дочитывала до конца. А тут — чего ж непонятного? Про парниковый эффект и грядущий потоп Вера Федоровна уже знала довольно, чтобы самой написать такой докладец. Только вот цифры, которыми орудовал косматый лектор, были для нее непостижимы. Но что настанет день — и на месте маленькой страны будет большое болото, она не сомневалась, как не сомневалась в существовании домовых, привидений и тайной жизни, которая происходит ночью на кладбище, там, где под землей лежащие в гробах родственники начинают перестукиваться и переговариваться.
Студент же то и дело зажимал себе рот рукой.
Но рано он смеялся. Доклад был простоват, что и говорить, желаемое выдавалось за действительное, и обращение к то ли водяным, то ли ледяным Антарктиды, чтобы ускорили таяние вековых льдов, тоже оказалось не лучше, но можно ли требовать от вопля души соблюдения правил грамматики и эстетики?
Самое же любопытное началось, когда сплыв, перескочив махом в ту прекрасную эпоху, когда воцарится желанное болото, принялся делить и распределять власть. Болотные черти, коренное население, наскакивали на пришлых водяных, водяные отбивались, как умели, и плеск в бассейне стоял такой, что брызги к потолку летели.
Но в том, что настал час демелиорации, все были единодушны.
Глава вторая
Поцелуй мелиоратора
В то время, как бассейн кипел политическими разногласиями, снаружи на бетонных ступеньках сидели двое. В темноте виднелись только лица — и человек, которому бы втемяшилось в первом часу ночи слоняться по территории спорткомплекса, объяснил бы бледность и даже некоторый зеленоватый оттенок этих лиц лунным светом, светом от галогеновой лампы фонаря или еще каким материалистическим способом.
— Да что ж мы, приклеены тут, что ли? Гвоздями приколочены? — с досадой спрашивала совсем еще юная водяничка Уклейка. — Они там до рассвета плескаться будут — так и нам всю ночь сиднем сидеть? А, Коська?
— Велено сторожить — значит, будем сторожить, — отвечал ее товарищ и, судя по безбородой рожице, ровесник. Он был уже достаточно кудлат, как положено взрослому водяному, но чешуйчатое его тело еще не покрылось клочковатыми водорослями, признаком матерости. Если по уму — то следовало бы у кого-либо отщипнуть рассады, но дядька Антип, при котором он жил, полагал, что парню еще рано выбиваться в матерые, да и какой смысл, все одно — деваться ему некуда. Раньше Коську могли признать взрослым и посадить на небольшой речке, во благовременье посватали бы ему и невесту. Теперь же и речки оказались загублены, и невесты куда-то подевались.
От безысходности Коська преждевременно выучился думать долго и тщательно, выстраивая в голове на всякий случай свой особый мир. Миров этих он имел несколько — и, поскольку сведений из окружающего мира получал очень немного, то и возникали в неожиданно лобастой для водяного башке всякие чудные конструкции из подручного материала.
Вот сейчас он полностью проникся идеями доклада, который читал с тумбы для прыжков матерый водяной Панкрат. И в голове определились два мира, причем оба одинаково невозможных, первый — благостный и просветленный мир водяных и болотных чертей до мелиорации, второй же — злобный мир самих мелиораторов, которых Коська и в глаза не видывал. Когда осушались болота, он был еще мал и мать его далеко от себя не отпускала, а как подрос — то и мелиорация сама собой прекратилась.
А что дядька Антип постоянно ликвидировал пакости, которые болотные черти регулярно строили водяным, а соседское семейство чертей неоднократно разживалось от Антипа то пинком, то затрещиной просто так, от щедрости душевной, — это все Коська вроде и знал, но в благостном мире оно было лишним. Значит, его там и вовсе не было…
— Неужто тебе совсем не хочется посмотреть город? — Уклейка заглянула в лицо двоюродному братцу, но он отвернулся.
Вот только двоюродные братья и могут так отворачиваться от красивых сестренок, не признавая их за прекрасный и коварный пол, а тот, кто не был Уклейке родственником, уж точно загляделся бы на милое личико и густые зеленовато-золотистые косы. Вот только рот у красавицы был великоват, зато зубки мелкие и ослепительной белизны.
— Экий ты скучный… — проворчала Уклейка. — Вот и кукуй тут с тобой… А я ведь ни разу в городе не была…
— Погоди немного. Скоро все переменится, и будем мы в город плавать, как к себе домой, — пообещал Коська. — Вода поднимется, все тут подтопит, город будет наш!
— А ты веришь, что вода поднимется?
— Так я же сам этот доклад видел! И карту видел, которая к докладу прилагается. Иные земли затопит напрочь, а у нас будет одно большое болото! И — все! И кончилась мелиорация!
— Да-а… — согласилась Уклейка. — А правда, что были такие люди — мелиораторы? Это не придумка?
— Они и до сих пор живы, гады. Знаешь, сколько они денег за мелиорацию получали? Они тут лучше всех жили! У них свои дома были, скотина и у каждого по две или даже по три жены, и ели они самую лучшую рыбу с икрой, сволочи… Ничего! — грозно воскликнул Коська. — Поднимется вода — мы вернемся и будем их судить.
— Это тебе батька сказал?
Она имела в виду своего родного отца, матерого водяного Антипа, он же — Коськин дядька. Тот в свое время от шести, чтоб не соврать, супруг собирался наплодить армию водяных, но грянула мелиорация — и, поняв, что с каждым годом жить будет все хуже, он даже стараться не стал, так — от случая к случаю. Но под старость лет затосковал о малышах и, поскольку внуков ему никто не родил, озаботился этим делом сам. Так появилась на свет младшенькая, Уклейка.
— Батя у тебя правильный. Если бы не мелиорация — он бы, может, самим водяным дедушкой волости стал бы.
— Коська, а ты видел живого мелиоратора?
— Ага, даже двух. Пьяные были — до поросячьего визгу, — соврал Коська. На самом деле он встретил на лесной дороге просто двух перебравших мужиков и на всякий случай схоронился в куст.
— А я бы, если бы встретила, — в воду бы утащила. Пусть бы он у меня сколько воды от болот отвел — столько бы и выпил! — пообещала незримому врагу Уклейка.
— Там, в бассейне, один водяной есть, Парфеном зовут, ну вот — он в городе не первый день, на окраине в финской бане живет, при бане — пруд, ну, он там и расположился, — стал рассказывать Коська. — Он говорил, уже и теперь грунтовые воды сильно поднялись. Того гляди, дома рушиться начнут. А когда море придет — представляешь, что будет?!
— Вот наплаваемся! — Уклейка мечтательно вздохнула. — А что, Коська, если нам потом в бассейне погоняться?
— Мало тебе озера?
Озеро было тут же, поблизости, и болотные жители, прибывшие на первый тайный и чрезвычайный сплыв, как раз через озеро и двигались к спорткомплексу. Дорогу заранее пометил водяной Ефим, одним из первых поселившийся в городе при бассейне. Он же предупредил, что хлорка на первых порах вызывает чих и слезы. Но оргкомитет пожелал устроить сплыв на высшем уровне и со всеми достижениями цивилизации.
— Так озеро у нас и дома есть…
Уклейка встала и прошлась, играя бедрышками. Походка у нее была завлекательная, ничего не скажешь, но только сопровождалась мягким шлепаньем — ступни красавица имела широкие, плоские, ластообразные, и если расправить перепонки, то след получался довольно крупный.
— Ты куда? — забеспокоился Коська.
— Что ты заладил — куда да куда? Хочу на дома посмотреть, на деревья здешние. Ефим говорил, тут еще железная дорога есть. Коська, ты ему веришь? Не может быть дорога из железа, она от дождя заржавеет.
— Проклятые мелиораторы еще и не то придумают, — буркнул Коська. — Представляешь, сколько они здесь болот осушили, чтобы эту дорогу настелить? Тут же, наверно, до самого моря сплошь болота были!
