Хроники Потусторонья: Проект (СИ) - Хомутинников Юлиан "sirrum" (книги онлайн полностью бесплатно TXT) 📗
И тут она обернулась, и сердце моё замерло, словно схваченное чьей-то холодной рукой.
— Герка, — прошептала Катя и, выпростав руку из-под пледа, провела кончиками пальцев по моей щеке. Улыбнулась укоризненно: — Опять ты небритый, да? Эх, ты. А обещал, что будешь бриться. Врал?
— Ка… Катя? А что ты тут делаешь?
— Сплю. В спальне, знаешь, отчего-то ужасно холодно… А здесь у тебя уютно.
— А… — мой голос отказывался меня слушаться, — А где Мари…
— Кто? — сонно переспросила жена. — Знаешь, Гер, мне тут такой странный сон приснился. Странный и страшный. Будто бы я умерла. Игорька родила и умерла. Представляешь? И к чему только такие кошмары снятся. А ты был просто убит горем, я так во сне за тебя переживала. А сделать ничего не могла. Кстати, — она села и спустила ноги с кушетки, — надо Игорька проведать, как он там, спит или нет. Ты не ходил? Я ходила в два часа. Сейчас сколько? Знаешь, Герка, нам надо купить «радионяню». А то квартира большая: вдруг не услышим, что он проснулся? Гер, ну ты чего такой, как будто тебе тоже кошмар приснился, а? Гер?..
Я молча обнял её, прижав к себе. Она тихонько засмеялась:
— И правда кошмар, да? Нервная у тебя жизнь, Герман Кастальский.
— Катюша… — прошептал я, — Катюша, мне… Мне снился ужасный сон… Будто ты умерла, и Игорёк тоже… Будто я вас потерял навсегда… Будто я — это даже не я, будто я — не человек вовсе, а кто-то другой, кто-то странный… И всё это… Знаешь, Катя, мне было так одиноко. Так одиноко, будто я был один во всём мире…
Она погладила меня по голове:
— Ну-ну, Гер, всё хорошо, это был всего лишь сон. Я же — вот она, видишь? Не умерла. И Игорёк тоже. А пойдём его проведаем. А?
— П-пойдём…
Я был счастлив. Впервые за долгое время я был по-настоящему счастлив — и не хотел слушать тихий голос рассудка, который твердил мне, что такого не может быть. Что у нас с Катей не было этой квартиры. Что сейчас, очевидно, не 1988-й, а 2006-й, но Катя выглядит так же, как двадцать лет назад. Что Игорёк не может быть жив. Что Катя умерла. Что всё это неправда…
Я не хотел слушать этот голос. Я никого не хотел слушать — кроме неё. А она — такая милая, такая красивая, такая любимая — накинула на плечи свой пушистый шерстяной платок и зябко поёжилась.
— Господи, лето, а в квартире так холодно! Ужас, Герка! А вдруг Игорёк простудится?! Я вроде бы его хорошо укутала, но вдруг он сбил одеяльце? Боже, надо срочно проверить! Идём, Герман, быстрее!
Мы вышли из кабинета и прошли через гостиную в детскую — бывшую гостевую комнату.
— Эх, надо мне всё-таки спать в спальне, — посетовала Катя. — Она-то с детской рядом, не то что твой кабинет.
Тут она затаила дыхание и осторожно, стараясь не шуметь, открыла дверь и заглянула в детскую. Потом обернулась: на лице её была счастливая улыбка.
— Спит, — прошептала она. — Слышишь, как сопит? Идём, посмотрим на него. Он такой славный, правда?
— Да, девочка, Игорёк у нас чудесный. У нас с тобой. Наш сын… — бормотал я, не чувствуя слёз, стекающих по моим небритым щекам.
Кроватка Игорька стояла в центре комнаты. Мы подошли к ней, осторожно ступая по пушистому ковру, и заглянули внутрь.
Игорёк и правда спал, да так безмятежно, как умеют только младенцы. Катя осторожно поправила чуть сбившееся набок одеяльце и прижалась ко мне.
— Как же всё-таки хорошо, — правда, Гер? Ой, а ты чего? Плачешь? Что с тобой, Герка?
— Ничего, маленькая, всё хорошо… — я улыбался, стирая с щёк эти дурацкие слёзы. Счастливые слёзы.
— Ну ладно. Пойдём тогда на кухню, может, попьём чаю, раз уж проснулись?
— Пойдём, Катюш.
Мы вышли из комнатки, аккуратно закрыв за собой дверь, и прошли на кухню. Катя долила воды в чайник и поставила его на плиту. Плита, кстати, была наша старая, советская. Казалось, тут перемешалась вся моя жизнь, в этой квартире, все воспоминания. Что-то было из восьмидесятых, что-то из девяностых, а что-то из нового времени, о котором я не хотел думать. Нет никакого нового времени. Есть только наше время, наше с Катей и Игорьком время, только для нас троих. Время быть счастливыми. Может же такое быть в жизни? Может же? Ведь может же человек быть счастлив простым семейным счастьем — даже если он не вполне человек? А вообще, может, это тоже был сон? И никакой я не Дух, а обычный человек, обычный московский житель, Герман Сергеевич Кастальский? Сколько мне сейчас? Лет тридцать пять, наверное, или около того. 1988-й год от Рождества Христова, Москва, июль — заповедное время и место. Работа хорошая, квартира приличная, семья — самая лучшая! Чего ещё желать?
Катя наливает кипяток в чашки с заваркой и кладёт в них кубики рафинада — один себе и три мне. Господи, а как раньше вприкуску пили! Казалось, ничего вкуснее просто не бывает, чем когда вот так, — вдвоём, и чай с сахаром вприкуску. Золотое время. Счастливое время. Как можно подумать, что бывает иначе? Как можно подумать, что может быть по-другому? Тридцать лет? Да Бог с вами, какие ещё тридцать лет?! Не было ничего! Ничего, кроме вот этого момента, кроме этого года, кроме этой жизни, нашей жизни, вдвоём, нет — втроём! Ничего!..
Я пью чай, Катя улыбается. Мы счастливы. Вот так вот запросто.
Из коридора сквозит. Я хмурюсь сквозь улыбку:
— Видишь, Катюш — сквозняк тут у нас какой-то! Пойду посмотрю, откуда дует. А, ну да, точно! Я же дверь в кабинет не закрыл! А там, наверное, форточка приоткрыта. Вот и поддувает.
— Сходи, Гер, сходи. Только возвращайся поскорее, ладно?
Катя улыбается. Собрала свои пушистые волосы в пучок, плечи укрыла платком и пьёт чай. Моя любимая, моя родная.
Тянусь через стол, чтобы поцеловать жену в губы — но получается, что целую в нос. Катя смеётся — звонко, заливисто:
— Да иди уже, чудо! Закрой свою форточку и возвращайся! А то без тебя скучно.
— Я сейчас, Катюша, я быстро!
Буквально выбегаю из кухни, быстро иду по коридору в сторону кабинета. Темно-то как! Где-то тут был выключатель…
Был — но куда-то пропал, и я наощупь дохожу до кабинета. Темнота, хоть глаз выколи. Дверь и правда открыта, а внутри здорово холодно! Похоже, форточка и правда нараспашку.
Я вхожу в кабинет и вижу: кресло развёрнуто к окну. Странное чувство: будто в нём кто-то сидит. Что за ерунда. Шарю по стене в поисках выключателя, но никак не могу его найти, а когда, наконец, нахожу и зажигаю свет, оказывается, что лампочка под потолком тусклая и почти ничего не освещает.
Кресло поворачивается ко мне, и я вижу сидящего.
Ледяной пот стекает по моей спине.
Сидящий… похож на человека. Но это не человек — это, кажется, сама тьма, сгустившаяся и принявшая форму человеческой фигуры. Вместо лица — ровная поверхность без намёка на нос, глаза, рот. Худое, длинное тело, длинные руки с какими-то паучьими пальцами, длинные ноги.
Безликое Существо встаёт — оказывается, оно на голову выше меня — и делает шаг в мою сторону. Я инстинктивно отступаю, спиной чувствуя холод стены. Существо упирает ладони в стену на уровне моей головы и наклоняет свою безликую башку на неожиданно длинной шее, поднося её прямо к моему лицу.
