Княжна - Берендеева Светлана (читаем книги бесплатно .TXT) 📗
– Поступь он тоже к разуму отнёс?
– Вот только языка твоего острого не приметил. Ну да у него всё впереди. Давайте, девоньки, выпьем за Машино счастье.
Разлили в стеклянные заморские бокалы терпко пахнущее вино, чокнулись. Закусывали маленькими колбасками, сыром, винными ягодами. Чудно было Марии есть среди ночи, пить сладкое вино, чудно и весело глядеть на милые лица родных.
– А что, Маша, – спросил Василий, – в дворне рассказы ходят о твоём лесном геройстве, будто ты с разбойниками сражалась?
– Я? – удивилась. – Я не сражалась, это Фёдор с Никифорычем, да и все мужики.
– Ну расскажи, расскажи, как дело было.
Она рассказала всё по порядку, умолчав только о дознании Фёдора и о последнем своём разговоре с царевичем.
Василий помолчал, с интересом глядя на неё.
– Лихая у меня сестрёнка. А про царевича – любопытно. Он в Москву вернулся?
– Не знаю. Я его больше не видала. Пакет его для государя Фёдор батюшке отдал.
– Любопытно, – повторил Василий. – Ладно, Маша, иди спать, у тебя уж глаза слипаются.
На другой день сборы к вечернему выезду начались сразу после завтрака. Сначала была примерка, и не одна, бледно-голубого с серебряными блёстками платья. Потом Марии долго сооружали башню из волос. У неё даже шея устала поворачивать и наклонять голову в разные стороны. Обедали наспех, после обеда последние примерки и ушивки. И вот, наконец, после малого отдыха – одеваться. Ажурные чулки, башмаки с серебряными каблучками. Корсет затянули несильно – и так тонка. От платья с широченной растопыренной юбкой в комнате даже места меньше стало.
Вошёл батюшка, оглядел.
– Хороша! Хоть сейчас ко французскому двору. Вот одень-ка.
Протянул убор драгоценный: серьги, кольца, ожерелье. Сам вдел в уши и надел на пальцы, застегнул на шее. Взял за руку, к зеркалу подвёл. Мария увидела красавицу с большой от пышной прически головой, со сверкающими камнями вокруг тонкой шеи. Красавица улыбнулась Марии маленьким розовым ртом, подмигнула синим глазом.
Борис Алексеич любовался дочерью, не скрывая гордого удовольствия.
– Ну, пора. Да не забудь, Маша, государя Петром Алексеевичем зови и говори с ним смело, он это любит. Танцуй, от кавалеров не шарахайся, как наши московские барыни. А то вчера как деревянная с испугу стояла. Одичала ты у меня в деревне.
– Вы говорите «деревянная», а жениху я вчера величавой показалась.
– Ишь! Уж вызнала. Ну, напрасно я беспокоюсь, бойкость у тебя природная.
По улицам ехали в санях, а снегу на земле совсем не было. Лошади из сил выбивались, тащивши, хорошо хоть грязь жидкая – скользко. Мария больше не по сторонам смотрела, а на лошадей, жалко их было. По сторонам-то и смотреть не на что: лачуги убогие под дерновыми и берестяными крышами, грязь кругом, и сверху дождь моросит – это зимой-то! Кое-где, правда, стояли каменные дома затейливой архитектуры, но всё больше недостроенные. Грустный вид у новой столицы, царского парадиза.
Вот у сидевшей напротив Натальи вид очень весёлый и глазу приятный. Тёплые карие глаза, румянец во всю щёку, нос чуть кверху вздёрнут, на губах всегдашняя улыбка. Славная Марии невестка досталась. Не утерпела, наклонилась и чмокнула её в щёку.
– Что на тебя нашло, Маша?
– Славная ты, Натальюшка. Повезло Василию. И живёте вы с ним ладно – глядеть весело.
– И ты ладно жить будешь. Вася говорил, ты жениху сильно по сердцу пришлась.
– Да… А ты не знаешь, Саша туда приедет? За обедом его не было.
– Приедет, наверное. А что это ты о нём?.. Постой-ка, Маша, да уж ты ли… Глянь-ка на меня. Девонька, что ты, Бог с тобой!
– Да я ничего. Мы ж сызмальства вместе. Я привыкла к нему. Не виделись давно, а поговорить не успели…
Мария говорила отрывисто, странным сдавленным голосом и упорно не поднимала глаза на Наталью. Та молчала, слушая её лепетанье, только вздохнула участливо, да поправила белую розу в Машиной прическе. Показала в окно:
– Подъезжаем. Глянь, красота какая.
Дворец светлейшего князя Меньшикова был похож на сказочный замок. В ранних зимних сумерках он весь сверкал от бесчисленных огней. Мало того, вся река напротив дворцовых окон словно пожаром горела: костры на плотах, бочки с горящей смолой плавали по воде. Фейерверочных огней в небе было больше, чем звезд в самую раззвёздную ночь.
Гостей встречал важный человек в большом парике, стояли напудренные лакеи, вдоль всей лестницы – огромные вазы с дивными цветами. Светло было, как днём. Какое-то дрожащее сияние наполняло пространство между колоннами, отражалось в зеркалах и лицах людей. Мария чувствовала себя невесомой, казалось, она едва касается башмачками красно-ковровых ступеней лестницы.
С гордой улыбкой поглядывал на дочь князь Голицын. Хороша, прямо царевна! Да что там царевна, королевна заморская! Царевны – государевы племянницы – в подмётки ей не годятся: ни красы такой, ни стати. Может, поторопился он, сговорив дочь за Куракина? Не подвернётся ли кто поважнее? Хотя и Борис Иваныч из родовитых, да и у государя в чести. Остальные-то царёвы сподвижники всё больше из подлого рода, выскочки. При Петре высоко летают, а что дальше будет…
В залу вошли под звуки музыки. К Марии уже в дверях подлетел кавалер. Развязно, не спросясь батюшки, пригласил на танец. Она оробела сначала, но, подбодрённая улыбками родных, взялась за кавалеровы пальцы и пошла по вощёному паркету на виду у всех. После первого танца сразу начался второй, за ним без перерыва – третий… Марию приглашали наперебой, и она никому не отказывала. Робости как не бывало, ноги сами неслись под музыку, и всё выходило складно, всё к месту.
Батюшка стоял с хозяином дома, Александром Даниловичем Меньшиковым. Тот улыбнулся ей, как знакомой, и потрепал за кончики пальцев, когда Мария подошла после очередного танца. Но она даже сказать ничего не успела – опять пригласили. Александр Данилович милостиво кивнул и, глядя ей вслед, наклонился к Борису Алексеевичу:
– Прямо фурор наделала прелестница твоя. Как молодёжь-то вкруг неё вьётся! Уж мамаши забеспокоились, как бы не увела всех женихов сия прелестница.
– Напрасное беспокойство, Александр Данилыч. У Маши свой жених есть.
– Уже! Кому ж такое счастье?
– За Куракина отдаём. Родство хорошее.
– Что ж ты молчал! Отметить надо! Эй, бокалы сюда…
– Постой, светлейший, постой. Вот государь приедет и объявим. Да устроим на той неделе помолвку, ну, вроде как сговор по новой моде.
– О, вот и Куракин пожаловал. Счас мы его спросим… Ишь, и не глядит – сразу к своей любезной. И то сказать, хороша, от такой немудрено белый свет забыть.
Князь Куракин, едва войдя в залу, увидел Машу Голицыну. Она танцевала в первой паре и, казалось, притягивала всеобщие взоры – то восхищённые, то завистливые. Она была не просто красива, в тонком очерке высоких бровей, нежном изгибе шеи, отведенных назад плечах чудилось что-то неземное, какая-то тайная сила.
Увидев склонившегося в поклоне князя, Мария обрадовалась ему, как знакомому. Куракину же её улыбка показалась знаком райского блаженства.
Ей нравилось, как он вёл танец – спокойно, чуть небрежно уверенной рукой направлял свою даму. Ему хотелось довериться.
После танца перешли в другую залу, где были столы с закусками, и сели у окна на Неву. Борис Иваныч спрашивал о жизни в Никольском, о том, где она выучилась по-голландски. Потом стал рассказывать об Амстердаме, Гааге, о голландских каналах и тюльпанах, тамошних обычаях. Многое из этого Мария уже знала от мейнхеера Кольпа, но не встревала, вежливо слушала.
Вдруг все зашевелились, пронеслось:
– Государь приехал.
Мария с Куракиным тоже пошли в главную залу. Пётр был уже там, весёлый, с торчащими усами над широкой улыбкой. Рядом с ним стоял царевич. Мария не смогла скрыть удивлённого возгласа и, чтобы объяснить его, спросила:
– Борис Иваныч, а что это за дама рядом с царём?
Она указала на черноволосую коренастую женщину в роскошном платье алого бархату, с улыбкой слушающую склонившегося к ней Меньшикова.