Храмы Невского проспекта. Из истории инославных и православной общин Петербурга - Архимандрит (Никитин) Августин

До конца 1980-х гг. обком партии расценивал музей как сугубо идеологическое учреждение, призванное активно пропагандировать «государственную религию» – атеизм. Партийцы тщательно контролировали открытие каждой выставки и давали «ценные» указания: то икон маловато, то чересчур красиво. Ругали за то, что нет отдела по современному атеизму. Им отвечали: с экспонатами туговато. И действительно, брошюрки по атеизму или фотографии с лекций на эту тему не выставишь – убожество «вершины духовного наследия человечества» явно контрастировало бы с великолепием предметов «мира мракобесия». Советовали подумать: повесить лаковые красочные изображения Ильича, космонавтов…

Однако после празднования 1000-летия Крещения Руси (1988 г.) им уже стало не до того. Контроль ослаб, а вскоре и вовсе прекратился. Те, кто еще вчера писал воинственные антирелигиозные статьи, вдруг начали устраивать выставки церковного искусства. В центре православного храма по-прежнему красовалась экспозиция языческих идолов, в алтаре стояли стеклянные витрины, но с фронтона Казанского собора сбили привычную надпись «Музей истории религии и атеизма», а в самом названии остались только первые три слова [918].

Опасность омертвения грозит всякой обездушенной (или задушенной) культуре; с особой остротой это ощущалось в 1930-е гг., когда шел планомерный процесс усиленного выкорчевывания религии из души народа. Все чаще деятели отечественной культуры вынуждены были выполнять социальный заказ, втискивая свое творчество в прокрустово ложе «соцреализма». Каково же было взаимоотношение религии и культуры в это смутное время? «Искусство часто оказывается демоническим, но это не лишает его божественного происхождения, – писал Г. П. Федотов. – Диавол – актер, стремящийся подражать Богу. Лишенный творчества, он надевает творческие личины. Всего лучше он внедряется в подлинное, т. е. божественное творчество, чтобы мутными примесями возмутить чистые воды. Музой является только Святой Дух, но гарпии похищают и оскверняют божественную пищу» [919].

Казанский собор, наряду с Петропавловской крепостью и Адмиралтейством, является одним из символов Петербурга. Расположенный на главной магистрали города – Невском проспекте, он хорошо знаком не только местным жителям, но и многочисленным гостям града Петрова. Но на протяжении нескольких десятилетий перед прохожими представала лишь внешняя оболочка былого великолепия. Вот что написал, например, один из гостей – учитель-словесник, живущий в Ростовской области, который побывал в марте 1990 г. в Ленинграде: «С изумлением и восторгом осматривал чудом сохранившиеся памятники нашей русской истории: Александрийский столп с крестоносным ангелом на вершине, соборы – жемчужины архитектуры, а точнее, те из них, которые не смогла уничтожить разрушительная рука вульгарных атеистов. Что касается последней, то она приложилась к святыням таки изрядно».

Далее автор письма, помещенного в газете «Ленинградская правда», переходит к судьбе Казанского собора, памятника победы русского оружия в Отечественной войне 1812 г. «Судьбе было угодно, – пишет он, – чтобы Казанский собор не повторил трагедию храма Христа Спасителя в Москве. Но что сохранилось от высокой символики в его интерьере? По-моему, только могила великого Кутузова. Неистовые разрушители устоев произвели самое порочное дело – устроили в соборе Музей истории религии и атеизма. Сделано это было словно в насмешку над духовными и нравственными ценностями многострадального русского народа» [920].

…Несколько поколений русских верующих пережили трагический опыт тотальной секуляризации культуры и внедрения атеистической идеологии в сознание народа. Но, к счастью, эта мертворожденная идеология внедрялась в умы, но не смогла затронуть сердца… Новое, «незашоренное» поколение начинало осознавать, что «так жить нельзя». Но в те годы свой протест молодые люди могли выражать только стихийно, и некоторые акции имели место на площади перед Казанским собором.

В один из воскресных дней у Казанского собора сошлись люди. В руках у некоторых – зажженные свечи. То тут, то там раздавались призывы «почтить память жертв политического террора»… Вот строки из милицейской сводки: «30 октября 1988 года около 15 часов у Казанского собора группа в 150 человек из неформальных объединений «Демократический союз», «Демократическое движение», «Демократизация профсоюзов» пыталась провести неразрешенную демонстрацию под девизом «Памяти жертв политического террора в СССР». Поминались «жертвы политического террора в СССР» с 1917 по 1988 г. В речах выступавших звучала мысль о том, что основной тормоз демократизации в СССР – партия коммунистов, узурпировавшая власть и держащая народ в жестких рамках тоталитаризма. Члены «Демократического союза» разъясняли, что «ДС» – политическая партия, выступающая за парламентскую демократию, многопартийную систему, полную и безоговорочную реализацию демократических свобод, независимо от их целей… У Казанского чтили память и белых, и красных потому, что «ДС» против любого террора как метода борьбы.

На приказы сотрудников милиции разойтись участники демонстрации не реагировали, и тогда ораторов стали задерживать. Цитируем уже упоминавшуюся сводку: «…После доставления правонарушителей в 27-е отделение милиции оставшаяся группа пыталась блокировать Куйбышевское РУВД. При этом скандировали: „Свободу задержанным! Гласность судебному разбирательству!“». Всего в тот день у Казанского собора были задержаны 32 человека, еще 12 – возле отделения милиции. Стремясь запугать сторонников демократизации, власти прибегли к репрессивным мерам. На одного из участников акции «поминовения-неповиновения» было заведено уголовное дело по небезызвестной ст. 191 прим., трое осуждены по ст. 166 на сроки от семи до десяти суток, двенадцать оштрафованы на суммы от 10 до 200 руб.

Подобный митинг на площади у Казанского собора проведен в марте 1989 г. Несмотря на то что представители «Демократического союза» подали заявку заблаговременно, разрешения от Ленгорисполкома не последовало. Тем не менее, «ДС» попытался провести здесь митинг «по обсуждению предвыборных платформ кандидатов в народные депутаты, выдвинутых избирателями Ленинграда».

У памятника М.И. Кутузову развернули лозунг: «КПСС: среди населения – 6, 7 процента, среди кандидатов в депутаты – 85 процентов». Цифра – верная, взята из сообщения Центральной избирательной комиссии. Разворачивается трехцветный старый русский флаг. «Впервые за семьдесят лет над этой площадью реет наше национальное знамя!» – провозглашает оратор. Через 20 минут ораторов снимают с постамента. Цепи милиционеров постепенно оттесняют толпу. Но еще долго возле Казанского собора стоят блюстители порядка, и долго еще собираются спорящие группки – и никто их уже не разгоняет… [921]

Постепенно многие стали освобождаться от духовного беспамятства, обретать самих себя, преобразив через призму христианства все обстоятельства нового времени. И весьма символично, что мысль о возрождении богослужений в Казанском соборе была высказана на страницах газеты «Ленинградская правда», являвшейся органом Ленинградской организации КПСС. «Мы столько десятилетий попирали собственные святыни, что оказались на краю пропасти, дальше которого – безысходность и пустота. Сегодня мы это поняли и заговорили наконец о нравственном возрождении народа, – писал учитель-словесник из Ростова. – Мне кажется, что если когда-нибудь возрожденный Казанский собор вновь огласится волшебными звуками церковных песнопений, это будет еще одной победой на пути возвращения обществу утраченной духовности и чувства причастности к великому историческому прошлому» [922].

В августе 1990 г. зарегистрирована община Казанского собора, в здании которого по-прежнему располагался Музей истории религии и атеизма. Правда, в 1989 г. последнее слово из названия убрали, но по существу музей представлял собой атеистический придаток Института марксизма-ленинизма, Академии общественных наук при ЦК КПСС, Высшей партийной школы при ЦК КПСС – последних заповедников идеологии «вечно живого и всепобеждаюшего учения», призрак которого был выброшен жизнью на свалку истории. Вскоре исчезла и надпись на фронтоне перед входом в храм, а в местной печати промелькнуло сообщение, что купол храма «получит свое прежнее архитектурное завершение», то есть крест.