Огнедева. Аскольдова невеста - Дворецкая Елизавета Алексеевна (книги хорошего качества txt) 📗
Велем держался невозмутимо, хотя и ему в душе было смешно: заново родниться с собственной сестрой! Ему теперь пришло в голову, что он мог бы проделать то же самое с Красой перед тем поединком и ничего не бояться. Веледар, что ли, не догадался? А еще волхв называется! Или догадался, но знал, что с ним и Красой этот замысел не пройдет? Нельзя мешать кровь с женщиной, в которой оставил свое семя. Оно ведь может и прорасти, и кем будет этот ребенок? Сын брата и сестры, сам себе двоюродный брат! Упаси чур от такого!
Позади прохода за невысокий вал, на гребне которого сейчас горели очистительные костры, стояли три пары — парень с девушкой, и каждая держала огромный разомкнутый плетень из ветвей и травы, так что получалось нечто вроде ворот. По пути к жертвеннику Велем и Дивляна, которую он вел за руку, должны были пройти под этими травяными плетнями. Елинь Святославна шла за ними следом, а киевские женщины подхватывали за старшей жрицей слова заговора:
Перед жертвенником Елинь Святославна обрызгала Дивляну и Велема водой с пучка священных трав и перебросила через их головы из-за спин венок. Велем и Дивляна обменялись поясами, опоясали друг друга, потом обнялись и поцеловались в знак родства и любви. Пояски у них и так были почти одинаковые, с теми же родовыми знаками, а что мужской и девичий, то обмен не на век, только до конца обряда. Потом Елинь Святославна взяла нож-барашек, наследство древних дунайских жриц, и стала чертить вокруг пары круг по земле, приговаривая:
— Ах ты, добрая Макошь-матушка, очерти ты их золотым ножом, чтобы все свое — по одну сторону, все чужое — по другую…
— Мать, шире черти, шире! — с веселым испугом, будто боялся не успеть, закричал вдруг Селяня и кинулся вперед.
За ним с гомоном и криками дружной толпой рванулись остальные ладожские братья, все до одного, и встали перед жертвенником внутри круга, плотной толпой обступив Дивляну. Селяня, Гребень, Колога, Синята, Ранята, Ивар, Добран, Стояня, Добробой, Мирята, даже Нежата примчался, будущий муж Тепляны, и потому тоже родич. Вместе с Велемом получилось двенадцать человек! Дивляна мельком вспомнила сказание о братьях Солнцевой Девы: Марена превратила их в лебедей, и ей пришлось плести им рубахи из боронец-травы, чтобы вернуть истинный облик; теперь же ее собственные двенадцать братьев встали вокруг нее и тем самым снова сделали ее человеком! Потому что человек без рода — лист на ветру, больше ничего. Она смеялась и плакала, чувствуя, как сердце переворачивается в груди: они всегда были с ней, с самого рождения, она знала их лица, голоса и привычки до самой маленькой малости, но теперь видела их другими глазами. Братья хохотали и обнимали ее все сразу, будто хотели выстроить вокруг нее крепость из своих рук; Дивляна улыбалась и утирала слезы о чьи-то плечи и рукава, и грудь ее разрывалась от благодарности богам и судьбе, которые дали ей это счастье — могучий род — и позволили сохранить его.
— Кто в черте, те свои, а кто за чертой — те чужие! — приговаривала тем временем Елинь Святославна, расхаживая вокруг гомонящего круга, от тесноты топчущегося на месте, шатающегося и хохочущего. — Лада-матушка, Макошь-бабушка да хранят тебя, Дивомила, дочь Домагостя, внучка Витонега! Да сберегут от всякого лиха, от скорбей и хворей, от всякой злой кривды, на весь твой век — тебе в оберег…
По этому случаю князь снова устроил пир, и на Белотуров двор братья принесли уже приглашение готовиться к свадьбе. Воротислава, ликующая и даже похорошевшая от радости, как одна из ближайших родственниц жениха-князя, сама взялась за дело. Она изо всех сил торопилась: разослала гонцов за самыми знатными Полянскими мужами, варила пиво, ставила меды, собирала припасы, раздобыла всякие рушники и рубахи для подарков гостям, созвала женщин, чтобы готовили угощение и прислуживали, — собственной князевой челяди для такого дела было недостаточно. Справная баба оказалась и способная, нельзя не признать.
Настал последний день перед свадьбой. Князь звал к себе на пир мужчин-старейшин, а Дивляну повели в баню Елинь Святославна и Воротислава — так уж вышло, что им пришлось заменить невесте женскую родню. Перед этим старая воеводша научила Дивляну обряду, который бытовал в земле полян. В баню она пошла в своей исподке, которая проделала с ней весь долгий путь от Ладоги и теперь уже не выглядела такой новой, как в день отъезда. В бане Дивляна разорвала на себе рубашку спереди, чувствуя, что будто разрывает свое прошлое и сбрасывает отжитое, и встала на нее ногами, так что на исподку текла вода, омывающая тело невесты. Только «глаз Ильмеря» из всего прежнего остался на ней и сейчас. Киевские женщины принимали его за обычный оберег от порчи, но только Дивляна знала, что значит для нее эта сине-голубая блестящая бусина с белыми глазками.
приговаривала рядом Елинь Святославна, которая действительно проделала все эти действия, нужные для благополучного очищения невесты.
В это время народ толпился возле бани, стоявшей под горой, возле Днепра, и если бы Белотуровы отроки не разгоняли любопытных, те бы и в окошки лезли. Сами Белотур и Велем тоже были здесь: воеводе полагалось бы пить с князем, своим братом, но он вместо этого пил с Велемом, сроднившись с ним за время путешествия и чувствуя, что еще не до конца исполнил свой долг по сбережению невесты. Сидя на жухлой траве и пыльных лопухах под стеной бани, каждый с ковшом пива, по-родственному обнявшись и задумчиво глядя на воду, они нестройно пели:
И каждый вспоминал свое ускользнувшее счастье, что могло бы сбыться, да, видно, богам не поглянулось.
У дверей закричали, отроки кинулись разгонять толпу, девки выбежали первыми и стали мести землю перед баней вениками. Невесту вывели под паволокой — Велем привез ее с Вечевого Поля, и Дивляна застонала в голос, когда вновь увидела свою ненавистную мучительницу. Елинь Святославна вела ее за руку, а под паволокой Дивляна несла мокрую, хотя и тщательно отжатую, свою старую разорванную исподку.
Они отошли по берегу довольно далеко, туда, где уже никого не было. Елинь Святославна забрала паволоку и отступила, чтобы не мешать, оставила невесту наедине с Днепром и будущей судьбой.
Дивляна сделала еще несколько шагов, разворачивая мокрую исподку. Ей действительно было жаль старую одежду, будто сброшенную собственную кожу. Но нельзя же век в одной проходить! Выбрав удобное место, где вода подмыла под берегом мелкий затон, она трижды опустила исподку в воду, приговаривая, как научила ее старая воеводша:
