Хроники Потусторонья: Проект (СИ) - Хомутинников Юлиан "sirrum" (книги онлайн полностью бесплатно TXT) 📗
А ведь из меня и лектор так себе, забредает в голову заблудшая мысль.
— Всё верно, Валентин. Баланс. А знаете ли вы, что это такое — Баланс? Вообще, я хочу вас, ребята, заранее предупредить: я не Первый и не Эбби. Моей специальностью всегда была война. Однако лет… двадцать назад мне довелось преподавать в МГУ, и мои студенты говорили, что у меня неплохо получается. Представляете? Ну хорошо. Баланс, бойцы, есть не что иное, как соотношение первовеществ в организме Духа, — или любом другом организме. Или в Мире. И не просто соотношение, а гармоническое соотношение. Все вы помните: количество всех трёх первовеществ уникально для каждого существа, притом не только на уровне вида, но и в масштабах каждого конкретно взятого представителя этого вида. Понятно, да? Так вот: сила Духа — это, прежде всего, способность произвольно изменять собственный Баланс первовеществ. Именно поэтому, Сонни, тогда, возле «Космоса», я смог влить в Валентина и Шанталь столько Энергии, — несмотря на то, что мой энергозапас меньше, чем у рядовой Кошки. Я же один из старейших Духов, а значит, во мне огромное количество радужного вещества и весьма скромный процент пустотного. Всё понятно?
Они заулыбались. Похоже, мне удалось выровнять ситуацию.
— Ну и хорошо. Теперь второй момент: кроме корректировки Баланса (назовём это так), Дух обладает ещё одной важнейшей характеристикой. Имя ей — энергоёмкость, и она выражается в количестве Энергии, которую Дух способен пропустить через себя, не распавшись на Изначальные Структуры. Здесь у нас наблюдается прямая зависимость от возраста Духа: чем он старше, тем больше Энергии может «переварить» без вреда для себя. Эта зависимость объясняется Балансом: чем старше Дух, тем больше в нём радужного вещества. Чем выше процент радужного вещества, в тем более широких пределах я могу варьировать его Баланс с пустотным веществом, а значит, тем больше Энергии могу пропустить, не рассыпавшись в прах. Однако каждый из вас должен помнить: если Дух доведёт уровень одного из первовеществ до минимума, то такое критическое смещение Баланса приведёт его к гибели…
Я продолжаю говорить — но звуки в моей голове снова оглохли. Остался только тонкий противный писк: так бывает, когда тебя задевает взрывом. И-и-и-и-и-и-и-и-и…
…
…И вокруг меня снова бар. Снова прямо передо мной, в пропитанной кровью белой рубашонке, прошитой пулями в трёх местах, с запекшейся кровью на животе и коленках, на свёрнутом в рулон ковре, из-под которого вытекала струйка крови, застывая на наборном паркете, сидел он, снова сидел он.
Коростелёв вышел откуда-то сзади и, обойдя меня, уселся у соседней стены. Выглядел он неважно.
— Как там дела? И между прочим, Второй, я бы порекомендовал тебе держать себя в руках, а особенно воздерживаться от негативных эмоций: именно они его и питают. Видишь ли, эта тварь не в состоянии усваивать Энергию как она есть, потому что она разбавлена радужным веществом. Но злость, ненависть, гнев — сколько угодно, ведь они идентичны игрек-веществу, из которого он состоит.
Мальчик весело рассмеялся. Коростелёв помассировал виски:
— Кроме того, Второй, восстанавливаться после смерти, пусть даже и иллюзорной — довольно хлопотно в моём нынешнем положении, а потому прошу тебя, побереги меня немножко. Да, чуть не забыл! Слышь, ты, выродок, — окликнул он Искажённого, — имей в виду: ты просчитался. Поле созданной тобой иллюзии получилось настолько масштабным, что в него попали даже те, кто не должен был в него попасть. Например, я. И благодаря этому, Дзиттарен, ты ничего не сможешь мне сделать, — во всяком случае, пока я здесь.
И он засмеялся. А я вспомнил: Коростелёв вообще редко смеялся. Смех у него был неприятный, лающий, с подвизгиваниями.
Всё произошло в одно мгновение: мальчишка надулся и лопнул, словно воздушный шарик. В ту же секунду Искажённый — точь-в-точь такой, каким я видел его во сне Межмирья, или тогда, в первой битве Второй Войны — рванул к Коростелёву. Его руки стали двумя чёрными клинками, и в следующую секунду он проткнул бы майора насквозь — но мой «АКС-74» внезапно превратился в «Каратель», и я что есть сил рубанул по ним сверху, отводя удар от Первого.
Он снова рассмеялся, теперь уже своим привычным смехом, — скрипучим, ухающим смехом Великого Магистра.
— Не забывай, Дзиттарен: Гермес — мой меч, мой Паладин. Он может повергнуть меня сам — но никому другому не позволит. Мне жаль, но твоя месть не состоится.
Искажённый вытащил клинки из пола, на ходу превращая их в руки, и присел на корточки недалеко от нас:
— Может и так, Первый. Может и так. Но знаешь, что? Даже если я не смогу отомстить тебе лично, это не беда. Скоро Неназываемый дойдёт до Истока, и всем вам конец. Тебе, Второму, и всем остальным.
Он менял форму, перетекая сам в себя, уменьшаясь в размерах, и скоро перед нами снова стоял двойник убитого мной мальчика.
— Тебе же так больше нравится, да, Гермес?
Мне ничего не хотелось ему отвечать. Чудовище из кошмарного сна или жертва кошмарной яви, — что выбрали бы вы?
Мне хотелось… нет, мне ничего не хотелось. Ни воевать, ни жить. Первый сказал, Искажённого кормят негативные эмоции? Что ж, отлично: у меня не осталось эмоций, а значит, ему нечем больше кормиться.
Это чувство было сродни полусну после анестезии. Я помню, здесь, ещё до этих дверей, этого бара, этого убийства, я и правда отлично проявлял себя в этой войне. Выученный воевать, я убивал без колебаний, без эмоций, без сожалений. Они не были моими братьями, не были Духами. Они были похожи на мишени в тире — фанерные, ненастоящие. Взаимозаменяемые. Иногда мне казалось, что их страх, их боль, их страдания — не более чем подделка, имитация. Я видел стольких Падших, я столько раз видел Падение, я знал, насколько это ужасно, невыносимо, отвратительно, когда только что друг и брат, ты в одно мгновение становился ничтожеством — отверженным, неприкасаемым, презренным… Я всё это знал, и мне казалось, что чувства этих людей, которые гибли под моими пулями, под осколками моих гранат, — что все они ничего не значат. И вообще: подумаешь, умер! Великое дело. Переродишься, начнёшь жизнь сначала — и ещё раз, ещё раз, ещё раз, сколько угодно раз! Как аккумулятор: сел — на зарядку, снова сел — снова на зарядку… Зато когда падал Дух, он падал навсегда. Да, конечно, Падшие могли продолжать жить у новых хозяев или в каком-нибудь Мире. Но обычно такая жизнь — наполненная ненавистью, завистью, жаждой мести — в итоге приводила к тому же, чем закончилась жизнь Нирунгина: к уничтожению. К гибели. Хотя для Падшего подобная участь была, наверное, избавлением…
Но то — день вчерашний. Что же до дня сегодняшнего, то в нём нам, похоже, уже ничего не светит. Майор Коростелёв неподвижно сидит у стены, мальчик сидит на скатанном в рулон ковре. Из-под ковра вытекает, застывая на ходу, лужица бурой крови.
— Мы, конечно, можем сидеть здесь до конца, Второй, но на твоём месте я бы попробовал что-нибудь сделать. Ведь иллюзия направлена на тебя, создана специально для тебя, — во всяком случае, этот её сегмент. Так что если ты решил сдаться, то так и скажи, что ли. Я хотя бы буду знать, на что мне рассчитывать.
