Медитация. Двенадцать писем о самовоспитании - Риттельмайер Фридрих (книги бесплатно без онлайн txt) 📗
Однако стоит обращать внимание не на боль, а только на образ, слово, дух. Если первый этап созерцания пройден с напряжением всех сил, какие имеются у человека поначалу, можно затем отдаться воздействию деталей образа или слова. Внутри такого слова чувствуешь себя как в храме, разглядываешь его во всех подробностях, но ни в коем случае не покидаешь. Так, в медитации креста можно сначала рассматривать одно направление, затем другое, сначала сам крест, а затем — Христа на кресте. Усилие, однако, всегда нацелено на то, чтобы это воздействие было возможно более долгим и сильным. Если кто‑то еще способен произвольно задерживаться на каком‑либо впечатлении, можно несколько раз подряд повторить это прохождение по частностям. Тогда на третьем этапе созерцание целостной медитации, оживая в душе, станет интенсивнее, богаче, яснее.
Подобные советы не носят принудительного характера. Они лишь сообщают опытные данные — в помощь или для ободрения. Так или иначе было бы хорошо в конце медитации всегда ясно осознать ее результат и ждать, пока она не отзвучит полностью.
Однако многим людям поначалу никак не удается неподвижно пребывать и одновременно жить в каком‑нибудь слове или образе. Для них особенно полезно повторять простейшее упражнение на сосредоточенность в той форме, которую предложил Рудольф Штайнер. Выбирается какой‑нибудь незначительный предмет — карандаш, булавка, кольцо. И в течение 5–10 минут выстраиваются мысли, относящиеся только к этому предмету. Можно последовательно думать о форме карандаша, о цвете, об изготовлении, о применении. Мысль — совершенно непритязательная — доводится до максимальной прозрачности и силы, в полном сознании удерживается на мгновение, а затем совершается свободный переход к следующей мысли. Главное не в том, чтобы мысли были важные. Напротив, чем незначительней предмет, чем обыденней мысли, тем большую силу должен приложить человек, чтобы свободно выстроить их и удержать по собственной воле. И для воспитания духа это куда лучше, нежели когда человека влечет интерес, вызываемый самим предметом. «Этот карандаш имеет 12 см в длину, 3/4 см в ширину, 3/4 см в высоту. Он восьмиугольной формы… он мог бы быть и круглым, тогда он выглядел бы так‑то… он состоит из двух склеенных половинок… внутри у него графит… он коричневый… он мог бы быть и синим… он изготовлен… » Можно пройти одни и те же мысли несколько раз, и даже в обратном порядке.
Исключительно благодетельное чувство разливается в мозгу, когда это простенькое упражнение выполняется достаточно энергично, — ты словно только теперь становишься хозяином в собственном доме. Приходит ощущение царственности свободного мышления. Начинаешь гораздо лучше контролировать себя, гораздо чаще замечаешь и в других видах духовной деятельности тот миг, когда теряешь духовный контроль, и с много более здравым чувством относишься к жизни. Я знавал людей, которым после такого упражнения ночью снилось, будто они стали великолепными наездниками. А на самом деле сны, связанные с лошадьми, нередко указывают на переживания в мыслительной сфере к примеру, мы видим во сне галопирующих жеребцов, поскольку у нас возбуждены нервы. Простое упражнение для беглости пальцев позволяет артисту совсем иначе овладеть инструментом, на котором он потом будет исполнять сонату, — точно так же обстоит и с этими короткими упражнениями для духа. Мне самому, хоть я и до этого имел все основания полагать, что умею сосредоточенно работать, это простое упражнение помогло вдвое сократить время на подготовку к лекции, — и не только потому, что мысль становится светлее и бодрее, но прежде всего потому, что гораздо отчетливее замечаешь мгновения неполной сосредоточенности на предмете.
Ребенок, когда встает на ноги, сначала учится свободно ходить и только потом — свободно стоять. Так что и с органической точки зрения будет правильно выучиться сначала ходить в мыслях, а уже потом стоять в них. Даже для высочайших мыслителей это простое упражнение сосредоточенности может иметь большую жизненную ценность. Иной университетский профессор, с усмешкой глядящий на подобные карандашные упражнения как на ребячество, спустя каких‑нибудь четыре недели перестал бы смеяться, заметив, что пять минут, которые он ежедневно употребляет на это занятие, сберегают ему очень много труда и времени. Наше упражнение полезно для любого рода деятельности, а уж для нервов оно исконно целительно.
В самом усилии, которое мы упоминаем здесь только как упражнение, предваряющее медитации, уже содержится исключительная выпрямляющая сила. И вовсе не случайно мы вспоминаем о нем сейчас, намереваясь начать разговор о воскресении Христовом. Об этом предмете можно говорить самым возвышенным образом и все‑таки ясно осознавать связь, существующую между воскресением и подобным простым упражнением, которое исполняется в духе из свободного «Я». Именно способность видеть то и другое в совокупности указывает на совершенно естественное пребывание в жизни.
Правда, ныне среди тех, кто чувствует ответственность за жизнь человечества и хочет влиять — в смысле внутреннего воспитания — на широкие круги, немало таких, что отнюдь не советуют заниматься взращиванием внутренней жизни теми способами, какие здесь рекомендованы. Возражения настолько характерны и часты, что мы остановимся на них подробнее.
Полагают, к примеру, что тихие часы не следует выискивать вне работы, но в самой работе следует примечать мгновения ясного самосознания. И тогда не надо выбирать какие‑то слова из какой‑то книги, а достаточно вникать в мысли, на которые наводит сама работа. Все это в известной мере тоже во благо, и философ или писатель, наверное, могут этим удовлетвориться. Но рабочему или домохозяйке этого недостаточно. По логике вещей из этого совета следует, что надо отказаться также и от всякой регулярной утренней молитвы и ждать в течение дня момента, когда что‑нибудь побудит нас к ней. Кажется, нечто в этом роде говорил Иоганнес Мюллер: мол, молитва может быть настоящей, только когда она — естественный ответ на сообщенное нам божественное откровение. Продолжая данное рассуждение, можно прийти и к выводу, что более нет нужды в особом месте или особом времени для богослужения, ведь можно совершать его в любом месте и в любое время, и вообще все «должно совершенно естественно» вырастать из самой жизни.
В сущности, здесь обнаруживает себя все та же переоценка жизни внешней в противовес внутренней и все та же переоценка идущих извне возбуждений в противовес изнутри действующей воле, которую мы расцениваем как главную опасность нашего времени, которую и намерены побороть нашими рассуждениями о медитации, ибо мы полагаем, что именно от нее человечеству грозит гибель. Если мы станем принимать в расчет лишь те мысли, которые сами собой приходят за работой, в повседневной жизни, то у большинства людей мысли эти окажутся весьма скудными. Было бы огромной потерей и редкостной глупостью отказаться от всего, что добыто человечеством на протяжении его великой духовной истории. Но мы можем и по своей свободной воле поставить эти достижения великой человеческой истории в средоточие нашего духа, усваивая их таким образом гораздо основательней, нежели при беглом прочтении, прослушивании или размышлении. Сколь однобоко — руководиться в жизни только внешним, совершенно не заботясь о том, что может вести нас изнутри. Однако же к внутренним способностям принадлежит и наша способность познавать духовные законы, с которыми мы можем сообразовываться (как, например, закон утреннего часа, ритма, повторения), и то, что нам дано постичь силу особых часов для литургии, и то, что в нас есть воля, благодаря которой мы в состоянии свободно, по собственному почину, обращаться к горнему миру. Да и молитва, хоть она прежде всего есть ответ на откровение, может все‑таки возноситься из внутреннего мира как свободное деяние, не имеющее какого‑либо внешнего повода. Все это, разумеется, может происходить неестественно, деланно, насильственно. И существование этой опасности неизменно придает упомянутым предостережениям известную силу, благодаря которой они внедряются в души людей. Но в основе их лежит недостаток опыта в сфере сокровенных духовных законов и недостаток осознания необходимости много больше прежнего работать ныне изнутри, а главное — поставить волю на службу духу. Таким образом, поступательному движению препятствуют и крайний индивидуализм, культивируемый протестантской религиозностью, и пассивность религиозной жизни, унаследованная от прошлого, и материализм, недостаточно интенсивно противопоставляющий внешней жизни жизнь внутреннюю. Прогресс же заключается в осознании, что духовная жизнь имеет собственные законы и возможности, которые не обнаруживаются сами собой в обыденных занятиях, что от гибели нас спасет лишь достаточно энергичная забота о внутренней жизни и что в настоящее время следует в первую очередь пробудить свободную волю и превратить ее в орган божественного. Чем выше поднимается человек, тем меньше он руководствуется в жизни внешним водительством, место коего заступает внутреннее водительство высшего «Я», черпающего свои цели и законы из духа.
