Тайна Воланда - Бузиновский Сергей Борисович (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений txt) 📗
«Маяковский дал улице то, чего ей хотелось, изысканное опошлил, сложное упростил, тонкое огрубил, глубокое обмелил и втоптал в грязь, — писал в 1930 году эмигрант В.Ходасевич. — Его истинный пафос — пафос погрома, насилия и надругательства надо всем, что слабо и беззащитно».
«Опутали революцию обывательщины нити. Страшнее Врангеля обывательский быт. Скорее головы канарейкам сверните — чтобы коммунизм канарейками не был побит!»
Архиреволюционно, не правда ли? Но в день рождения своей возлюбленной поэт подарил ей… канарейку! Из первой же заграничной поездки Маяковский вернулся одетый по последней парижской моде, нагруженный сорочками, галстуками, духами и тальком «Пальмолив» для бритья. Из второго путешествия певец революционной аскезы привез «иномарку» — первый личный автомобиль у советских писателей. Он сумел стать своим среди чужих, поэтическим Штирлицем, — и в этом действительно было что-то сверхчеловеческое. Перечитайте то место в «Мастере…», где Иван разоблачает Рюхина: «Типичный кулачок по своей психологии… и притом кулачок, тщательно маскирующийся под пролетария». И далее: «А вы загляните к нему внутрь — что он там думает… вы ахнете!» Анх — в кулачке? Анх, покоящийся в руке Атона — душа избранного. «А вы загляните к нему внутрь», — советует Булгаков. Не поможет ли «внутренний» Маяковский лучше понять Булгакова и других учеников мистической школы? В книге «Алмазный мой венец» Катаев назвал поэта Командором. Единственного из «республики безумных гениев» — с заглавной буквы!.. «Игра с читателем», — объясняют литературоведы. А сам Катаев без конца повторяет, что человеческая память — штука очень ненадежная.
Значит, все было по-другому?
В Откровении сказано: «Имеющий ухо да слышит: побеждающему дам вкушать сокровенную манну, и дам ему белый камень и на камне написанное новое имя, которого никто не знает, кроме того, кто получает». Олешу Катаев назвал первым: ключик. Еще были синеглазый, мулат, колченогий, королевич и другие: разве это не новые имена? А на последней странице каждый из литераторов получает «белый камень» — скульптуру, изваянную из «звездного вещества» — из «светящейся неземной белизны, … по сравнению с которой лучший каррарский мрамор показался бы сероватым». «Побеждающим дам одежды белые…».
Далеко не все герои Катаева присутствуют в списке «дисковцев», — но это и следовало ожидать. Интереснее другое: воскрешение и преображение в «звездное вещество» происходит во сне, — пасхальным утром. На той же странице — про «восковое лицо человекобога» и его кровь… Катаев дважды повторил, что скульптуры из «звездного вещества» не отбрасывают тень: значит, они нематериальны?
Астрал, звездный свет — так назвал эту субстанцию знаменитый христианский мистик Элифас Леви. Астральное тело — «тонкая фракция» каждого существа. В состоянии измененного сознания оно может выходить за пределы физической оболочки — во сне, например, или после очередной смерти. «Запасной выход».
Маяковский: «А за горой была дыра и в ту дыру наверное спускалось солнце каждый раз — медленно и верно».
18. НЕВИДИМЫЙ КРЕСТ
«Когда я вспоминаю Маяковского теперь, во мне очень ярко ощущение чего-то недосказанного, — пишет Ида Яковлевна Хвасс. — Всегда чувствовалось, что за всеми внешними проявлениями грубости, чудачествами скрыта какая-то совсем другая жизнь. В те годы это подчас злило, возмущало то, что он как бы не допускает в свою другую, настоящую жизнь…».
Ю.Олеша: «Глаза у него были несравненные — большие, черные, с таким взглядом, который, когда мы встречались с ним, казалось, только и составляет единственное, что есть в данную минуту в мире. Ничего, казалось, нет вокруг вас, только этот взгляд существует. Когда я вспоминаю Маяковского, я тотчас вижу эти глаза — сквозь обои, сквозь листву. Они на меня смотрят, и мне кажется, что в мире становится тихо, таинственно…».
Роман Якобсон: "Весной 1920 года я вернулся в закупоренную блокадой Москву. Привез новые европейские книги, сведения о научной работе Запада. Маяковский заставил меня несколько раз повторить мой сбивчивый рассказ об общей теории относительности и о ширившейся вокруг нее в то время дискуссии. Освобождение энергии, проблематика времени, вопрос о том, не является ли скорость, обгоняющая световой луч, обратным движением во времени, — все это захватывало Маяковского. Я редко видел его таким внимательным и увлеченным. «А ты не думаешь, — спросил он вдруг, — что так будет завоевано бессмертие?» Я посмотрел изумленно, пробормотал нечто недоверчивое. Тогда с гипнотизирующим упорством, наверное, знакомым всем, кто ближе знал Маяковского, он задвигал скулами: «А я совершенно убежден, что смерти не будет».
Это — настоящее?..
В апреле 1927 года Маяковский посещает «Первую мировую выставку межпланетных аппаратов и механизмов» (о ней мы упоминали в связи с булгаковскими друзьями Земским и Ветчинкиным). Через несколько дней «Командора» снова видят в доме №68 на Тверском бульваре — среди диковинных экспонатов и странных людей. Десять тысяч человек побывали на этой невероятной выставке. Вот что сообщала одна из московских газет: «Посетители идут сюда как-то застенчиво, оглядываясь, словно боясь чтобы не увидел кто и не осмеял. Только у немногих решительный вид, — так и кажется, что этот человек пришел записываться для первого полета на Луну. Впрочем, такие желающие и в самом деле были». Маяковскому показали специальную тетрадь, в которой регистрировали кандидатов — по всей форме, как на бирже труда!
В пьесе «Баня» изобретатель «машины времени» Чудаков объясняет: «Волга человечьего времени, в которую нас, как бревна в сплав, бросало наше рождение, бросало барахтаться и плыть по течению, — эта Волга отныне подчиняется нам. Я заставлю время и стоять и мчать в любом направлении и с любой скоростью». В сатирической пьесе такое разъяснение кажется лишним, но оно совершенно необходимо, если нужно передать объемность времени. Именно в шестимерном мире Бартини, где нет разницы между субъективным и объективным, единственно возможная «машина времени» — сам человек.
«Я почти могу поручиться, что в машине материализуется постороннее тело», — говорит Чудаков. «Постороннее тело» возникло и оказалось «фосфорической женщиной» из будущего. Но вот что подозрительно: посланница 2030 года показывает мандат в виде древнего свитка! С собой она берет только избранных — «хорошие экземпляры людей».
Куда же на самом деле возвращается фосфорическая женщина и каких людей она отбирает? «Летящее время сметет и срежет балласт, отягченный хламом, балласт опустошенных неверием». Неверие — во что?.. Обратите внимание на ту сцену, где уверовавшие в Чудакова (чудо!) люди мучительно затаскивают по лестнице его «аппарат» — тяжелый и раскаленный, как кухонная плита. Это и есть символические весы, на которых взвешивают достойных: «Смотри, ты призаметил эти две линейки, горизонтальную и вертикальную, с делениями, как на весах?»
Чудо, крест и Голгофа?
…Через три месяца после премьеры «Бани» Командор кончил жизнь самоубийством. Некоторые исследователи видят здесь руку ОГПУ — только на том основании, что обстоятельства его смерти не вполне ясны. Это кажется маловероятным: если бы пролетарский поэт действительно мешал государству, его ликвидацию обставили бы как несчастный случай. Но можно представить ситуацию, при которой Консерваторы принимают Маяковского за кого-то другого и выключают его из Игры. Бартини возвращается в столицу сразу после гибели поэта.
19. ТЕЛО РА
Третье действие «Бани» предваряет ремарка: «Сцена — продолжение театральных рядов». Иначе говоря, по ходу пьесы мы, сидящие в театре, видим на сцене другой театр и других зрителей, которые видят пьесу с теми же персонажами. Вселенская матрешка. Маяковский подсказывает, что наш мир —тоже чей-то спектакль, плод воображения невидимого режиссера: «Мужской свободный состав, сбрасывайте воображаемые оковы, вздымайтесь к символу солнца. Размахивайте победоносно руками. Свобода, равенство и братство, симулируйте железную поступь рабочих когорт. Ставьте якобы рабочие ноги на якобы свергнутый якобы капитал. Свобода, равенство, братство, делайте улыбку, как будто радуетесь. Свободный мужской состав, притворитесь, что вы — „кто был ничем“, и вообразите, что вы — „тот станет всем“. Взбирайтесь на плечи друг друга, отображая рост социалистического соревнования…». И еще полстраницы в том же духе — на грани саморазоблачения. После этого как-то не очень веришь поэту, сказавшему в интервью «Литгазете», что идея пьесы — «борьба с узостью, с делячеством, с бюрократизмом, за героизм, за темп, за социалистические перспективы».
