Просторнее неба, величественней пустоты. Кто ты на самом деле - Муджи (библиотека электронных книг TXT) 📗
Такое нередко случается, когда кто-то в своем исследовании полагается на ум. Но если смотреть с позиции чистого Бытия, гимны Всевышнему и молитвы не идут вразрез с недвойственным созерцанием. Какую бы концепцию о Боге мы ни приняли, чистая реальность Бога всегда остается за пределами этой концепции. Даже неверующие во времена нужды и отчаянья могут неожиданно для себя начать молиться высшей силе, ибо таков инстинкт всех человеческих существ – признавать существование этой силы.
За пределами концепций о существовании «я» и «Всевышнего» есть только Одно. Однако до тех пор, пока мы пойманы в лапы ума, мы не должны отрицать существование Бога. Мы просто еще не готовы и не имеем возможности раствориться в единстве.
Если внутри есть порыв к обнаружению Истины, молитва может возникнуть спонтанно из чувства близости к Всевышнему, из доверия. Так что вы можете вдруг начать говорить, например, такие слова: «Всё, чем я считал себя, я оставляю у твоих стоп. Раствори меня в Себе». В подобных проявлениях исследование и молитва соединяются в одно, и такой запрос настолько силен, что он не может быть оставлен без внимания. Возможно, он не имеет никакого смысла для ума, но вы спонтанно придете к его пониманию, и он приведет вас к божественному присутствию. В конечном счете, в мире нет диалогов, всё это – один божественный монолог. Ведь в реальности нет двоих, есть только единая реальность, проявляющаяся как множество. Можно сказать, что если в двойственности и есть какой-нибудь смысл, то этот смысл именно в том, чтобы поклоняться Всевышнему. В высшем смысле это означает: Всевышний возносит хвалу самому себе.
Если молитва принимается вами как практика, то она должна быть трансформирована во что-то совершенно чистое, невинное. Подобно тому, как ребенок зовет маму: «Мама! Мама!» Можем ли мы называть такой зов практикой? Молитва – это вопрошание. Это душа рвется на свободу.
Но некоторые не чувствуют никакой тяги к тому, чтобы молиться. В таких случаях я говорю: если у вас нет позыва к молитве, то для вас необходимости молиться нет. Если вы не чувствуете склонности к молитве, но испытываете сильную тягу к самоисследованию, знайте: милость и сила такого взгляда внутрь тоже исходит от Бога.
Не высекайте моих учений в камне
Можно назвать самоисследование путем без пути. И это – наиболее прямой путь к Истине. Однако я не против других духовных путей, особенно если они, в конце концов, тоже приводят вас домой.
Двигаясь по пути, на котором предусмотрено множество практик, вы, может быть, со временем действительно достигните цели, но очень часто случается так, что ищущий на таких путях странствует очень долго. Вы, конечно, можете продвигаться и под тяжестью рюкзака, наполненного убеждениями и концепциями, но здесь есть свои риски, ведь так у вас может сохраняться большое количество мыслительных процессов и предвзятых представлений, а они уводят путника в ложном направлении.
Когда духовность вошла в мою жизнь, я поначалу чувствовал себя более склонным к пути поклонения, преданности, бхакти. Таков был мой темперамент. Я не имел желания контролировать или понимать жизнь, но, скорее, склонялся к тому, чтобы вверить всё происходящее в руки Господа. Это пришло ко мне совершенно естественно – увидеть и принять, что всё – это работа Бога, и жить в ключе смирения и отдачи всего воле Всевышнего. Мое отношение было таким: «Господи, даже не проверяй меня, потому что Ты знаешь, что я провалюсь. Всё есть Ты и всё Твое».
Как я уже упоминал, в городе, где я жил в Англии, я повстречал человека веры, которого звали Майкл, и был глубоко тронут его присутствием. Родился же я и рос на Ямайке, в среде христианской культуры. Говорить о Боге и о вере считалось там совершенно нормальным. И ямайская диаспора в Англии, в которой я оказался с подросткового возраста, в этом смысле ничем не отличалась. Можно было встретить людей разных вероисповеданий и говорить с ними о религии, и многие люди были очень гибкими и открытыми. Однако некоторые смотрели на такую открытость как на неопределенность и пытались обратить вас в свою веру – или хотя бы склонить к принятию их взглядов на духовность и Бога. Так что мне были хорошо знакомы такого рода разговоры.
Но этот человек, Майкл, он был совсем другим. Когда вы говорили с ним, у вас не возникало чувства, будто он хочет обратить вас в свою систему верований. Скорее, нечто в его присутствии вызывало любопытство, что-то в нем заставляло удивляться: «Нечто особенное есть в этом человеке, но что же это такое?» В его присутствии было что-то теплое, и эта теплота породила во мне искру, из которой разгорелся интерес к живой вере, которую он воплощал собой. Я задавал ему вопросы, и всегда он был открыт по отношению к моему любопытству и развеивал мои сомнения, и я всегда оставался удовлетворен тем, что он говорил.
Однажды он пришел ко мне, и мы прекрасно провели время, а когда он уже собрался уходить, я спросил: «Майкл, в следующий раз, когда ты будешь молиться, ты можешь помолиться обо мне?» Он ответил: «Да, но почему бы не сделать это сейчас?»
И он помолился со мной, держа руку на моей голове, а когда закончил, я понял, что продолжаю молиться. Из меня лилась мольба: «Боже, пожалуйста, помоги мне! Помоги мне!» И это была поворотная точка в моей жизни. Что-то произошло во мне, и вдруг я почувствовал такое счастье, такой свет и такой покой! В ту ночь я даже не хотел ложиться спать. Я опасался, что, если усну, это прекрасное чувство может погаснуть.
Но когда следующим утром я открыл глаза, оно всё еще было во мне. Через маленькое окошко в моей комнате сияло солнце. Оно разливалось по комнате тоненькими лучами света. Впервые в жизни я видел такие лучи – как будто некий регулятор светочувствительности был повернут на бо́льшую мощность, и чувство красоты и гармонии, которые уже были во мне, стали ощущаться гораздо сильнее. Глубокий покой охватил всё мое существо – и с тех пор остался навсегда.
После этого моя жизнь стала меняться, и меня не нужно было убеждать в том, что я интуитивно ощущаю не что иное как Истину. Я чувствовал себя так, будто сижу на коленях у Бога. И когда пришло это чувство, мне было ясно: всё идет как надо. Я знал, что готов отдать за это всю свою жизнь. Я не проходил ни через какие лабиринты мыслей. Вероятно, потому, что таков мой темперамент. Я никогда не был философствующим парнем с множеством сложных идей. Я всегда воспринимал мир очень просто: «либо нравится, либо нет». Может быть, именно отсутствие этих переходных чувств между «нравится» и «нет», отсутствие в моем восприятии сложных нюансов сослужило хорошую службу, ведь благодаря этому меня не посещали размышления о том, например, «действительно ли это самое высокое состояние сознания?» В то время я бы даже и не смог ответить на подобный вопрос. Таких слов, как «сознание» и «Абсолют», в моем лексиконе вообще не было.
Когда мы беседовали с Майклом, он не пытался убедить меня в чем-либо. Всё происходило в потоке. Мы просто разговаривали, и его слова были просты, как если бы он рассказывал о чем-то ребенку. Я мог, например, сказать: «Иногда у меня появляется такое-то чувство». Я даже не помню, о чем я его спрашивал, но это было действительно что-то очень простое – ничего такого философского или впечатляющего.
И он отвечал что-нибудь вроде: «Я бы не беспокоился об этом. Я бы просто не думал об этом».
А я говорил: «Хорошо, спасибо». Просто вот так, без всяких подробных анализов и расспросов. Я просто понимал.
Остальные процессы, которые со мной происходили, касались в основном изменений в моем образе жизни. Эго то и дело поднимало голову, но… впрочем, я даже не называл это словом «эго», я просто знал, что это нечто фальшивое и сулящее неприятности. Например, поначалу я чувствовал, что могу выбирать, кого благословить, а кого нет. Но это не срабатывало, а только создавало неловкие ситуации. Я чувствовал себя очень огорченным и подавленным этими ситуациями, я воспринимал их как свои личные неудачи. Боль от этих провалов была гораздо сильнее, чем любая боль, которую я испытывал до того. Это были очень тяжелые и болезненные уроки – как будто Бог попросту бил меня по рукам.
