Уйти по воде - Федорова Нина Николаевна (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗
Но сессию Катя уже практически сдала, оставался последний легкий экзамен, за ним наступал Новый год, а на первые числа января уже была назначена встреча.
Леденцы и власяницы
І
Последний Новый год запомнился хорошо. С папой и Митей они пришли к дедушке и бабушке, которые накрыли «рыбный стол» Не было знаменитого дедушкиного холодца, не было салатов с майонезом, не было и торта, потому что шел Рождественский пост; на самом деле и рыба уже попадала под запрет, потому что с первого по шестое января начинается строгая постная предрождественская неделя
Но дедушка и бабушка очень просили прийти хоть ненадолго, вдвоем встречать Новый год им было грустно, они еще не могли так сразу к этому привыкнуть, и мама отпустила папу, Митю и Катю – посидеть до двенадцати и сразу обратно, а сама осталась с малышами дома
Катя жевала мармеладку, стараясь не смотреть в «бесовский ящик»; на мармелад было специально получено мамино благословение (дедушка долго убеждал ее, что это же варенье, только застывшее, а варенье – только фрукты и сахар, все постное), где-то он достал мармелад специально к празднику в эти безумные времена, когда нечего было есть, так же как и рыбу, которую запекал в фольге без майонеза и прочих «непостностей».
Именно с Нового года и началась тогда новая жизнь, потому что это было последнее отступление от строгости, которое она помнила. С последнего Нового года – потому что больше в Катиной семье его не встречали никогда.
Зачем вообще встречать Новый год, этот праздник пьянства и блуда? Мало того что идет пост, так еще и первого числа совершается память мученика Вонифатия, которому молятся об избавлении от греха винопития, и как будто в насмешку тогда же все напиваются – не очевиден ли знак, что праздник этот грешен? Есть же нормальный, правильный праздник – Рождество, его и нужно праздновать: отстоять ночную службу, потом поспать и благочестиво сесть за трапезу днем.
С отсутствием Нового года Кате почему-то оказалось сложнее всего смириться. Да, конечно, на Рождество была и елка, и подарки – но это было не то Да, она не спала ночь, но эта ночь была отдана храму Эта ночь была тягостной ночью молитвы и службы, в ней не было таинственного ожидания праздника, той сплоченности семьи за одним столом, того ощущения волшебства – пробьют куранты, и сменится год, и в первые же минуты – новенькие, чистые – так легко загадывать себе новую жизнь, так легко мечтать, что все будет хорошо, обязательно хорошо в этом году, в этом – точно!
Но Нового года больше не было никогда Не было этой радостной смены старого на новое, обновления, – нет Наступило глобальное Обновление – изгнание ветхого человека навсегда. А новый год нужен только слабому и ветхому человеку. Новый же человек обновляется по-другому, без этих глупых ритуалов Теперь окончательно наступила другая, новая жизнь – без перемен.
Теперь были храм, молитвы, гимназия, православные книги, борьба со страстями, отец Митрофан, исповедь каждое воскресенье, пост и, самое главное, понятие «грех». Вся жизнь разделилась на «грех» – «не грех», пожалуй, можно было бы даже играть в такую игру, как в «съедобное – несъедобное», если бы это не было кощунственно
Катя запрещала себе даже вспоминать прошлую жизнь, неправильную, ветхую жизнь, не озаренную светом истины, но отсечь совсем и возненавидеть ее так и не смогла – она просто задвинула эту жизнь подальше, спрятала в дальний уголок памяти: маленькая Катя, та, «ветхая», не смогла совсем умереть, но легла в хрустальный гроб, как спящая царевна, и уснула там со своими греховными книжками и развлечениями, со своими неправильным миром, уснула на долгие годы, и даже помыслить не могла, что когда-нибудь сон кончится, гроб разобьется и две Кати – маленькая и большая – протянут друг другу руки
Чтобы, наконец, все стало на свои места
II
Она сидела на жесткой и скользкой скамейке в метро, держа в руках бесполезную книжку, которую все равно не в состоянии была читать, но книжка придавала мужества, как будто книжка была единственным другом, который ее незримо ободрял, книжка осталась бы с ней – несмотря ни на что, как была с ней всю ее жизнь. Там, на лавочке, под раскачивающейся на сквозняке табличкой «Переход закрывается в час ночи», Катя ждала первой встречи с Костиком – что будет, как он посмотрит, сможет ли она понять сразу «да» или «нет», чтобы тут же вежливо попрощаться и уйти навсегда При малейшем сомнении она тут же убежала бы, такими глупыми теперь ей казались ее виртуальные игры, сейчас щеки ее пламенели – предстояло встретиться лицом к лицу с тем, кто все это читал Автору всегда страшно встретить своего читателя.
«Нам с вами нужно говорить – мы мужественны будем», – повторяла она про себя бестолково, глядя между строк в открытую книгу, она бы уже давно убежала, если бы ноги ее слушались, – но они не слушались, как будто приросли, вот она и сидела там – специально сидела, так они и договорились.
«Я не смогу к тебе подойти, у меня просто ноги откажутся двигаться», – написала она Костику Он предложил – ты тогда приезжай пораньше и садись на лавочку, я сам к тебе подойду.
«Я тебя боюсь, ты же неформал, а я их всегда боялась, как мы вообще с тобой будем?» – писала она дрожащими руками утром перед встречей. Костик ответил: «Ну да, я неформал, сатанист, сморкаюсь в рукав и разговариваю исключительно матом! Кать, ты же видела мои фотки – у меня ни бороды, ни ирокеза, да и хаер у меня несерьезный, и вообще, я боюсь не меньше тебя, правда»
Сейчас это было смешно – ее страх, дрожащие руки, горящие лихорадочным румянцем щеки, книжка как щит, за которым все равно нельзя спрятаться. Костик подошел внезапно, откуда-то сбоку, откуда она совсем не ждала, куда не смотрела, – как будто всплыл. Неожиданно ей стало страшно так, что она, кажется, перестала видеть, только смутно различала фигуру, все сливалось. Она пыталась собрать все свое мужество, еще чуть-чуть – и сердце бы выскочило из горла, выпрыгнуло бы на грязные мраморные плиты, но тут раздалось веселое:
– Открой рот, закрой глаза!
Обомлев, Катя даже не поняла, о чем именно он просит, краем сознания ухватила только, что эти слова не отсюда, не к месту, абсурдные, бредовые, может, она сошла с ума? Еще откуда-то пришла мысль – вот, значит, какой у него голос, мягкий, приятный, но додумать она не успела: он чем-то быстро зашуршал и вдруг всунул ей в руку палочку с круглым, красным и веселым чупа-чупсом
Этот леденец в руке был таким смешным, задорным, простым и детским, что она вдруг засмеялась, наверное, немного нервно, но моментально все упростилось, и растворились тут же все страхи, сомнения, смятение, неуверенность Она подняла голову, и ей вдруг стало совершенно ясно: отныне и навсегда все в ее жизни будет хорошо
В пустынный и ветреный январский день, когда все люди еще радовались новогодним каникулам и сидели в тепле своих квартир – берегли уют, валялись на диване, лениво переключая каналы, доедали салаты с праздничного стола, – они с Костиком брели по безлюдной улице в синеватых зимних сумерках, встречая только пьяных, которые были совершенно довольны жизнью, да редких торопливых прохожих, бегущих, не глядя по сторонам, в свой уют, в свое тепло, в свой краткий праздник, передышку между бесконечными однообразными буднями
Совсем он не был похож на неформала с виду – выглядел обычно, может, специально не хотел ее пугать, притворялся? Ни ирокеза, ни косухи, ничего ужасного не было. Да и вообще он вел себя обычно, совершенно нормальный мальчик, таких она видела толпы в метро – один из «них», неправославных, других К «их» девочкам она уже привыкла на филфаке, а к мальчикам пока нет. «Предстояло ли привыкать?» – думала она с внутренней дрожью и ликованием Кажется, предстояло
Костик держал Катю за руку – так само собой получилось, помогая ей перелезть через сугроб, подал руку и больше не отпустил Рука у него была теплой, даже через перчатку Катя чувствовала эту теплоту – в первый раз она «гуляла», в первый раз шла не «до метро» вдвоем с мальчиком, шла не как попутчик, шла, потому что они так оба захотели, да еще и за руку, и не хотелось думать, грех это или не грех. Думать в этот момент она вообще едва ли была способна, только чувствовать могла – радость и обещание чего-то необыкновенного, праздничного, небывалого, что приоткрылось ей пока только чуть-чуть, но что еще ей предстояло узнать и понять.
