Уйти по воде - Федорова Нина Николаевна (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗
Нет, понятно, год был тяжелый – диплом, потом гос, можно было бы попытаться найти объективные причины, обычные, земные, но в глубине души она знала – это просто конец. Где-то когда-то она промахнулась, ошиблась, сделала что-то не то. Не в отдыхе дело, не в дипломе, не в экзаменах, нет, – остыла душа просто, остыла, потому что больше в ней не было жизни и больше никто ее не грел, ничто ее не грело.
В тот самый день, когда Катя вернулась с вручения дипломов, она засунула красный филфаковский пакет на полку и легла на диван.
Ей не хотелось ничего
Есть, спать, разговаривать, думать… Жить.
Все-таки ужасно раздражало солнце, и лето, и шум и смех на улице
Она закрыла окно и задернула шторы, и завернулась в покрывало с головой – так казалось немножко легче, но в покрывале и с закрытым окном она стала задыхаться, и пришлось все-таки открыть окно, а с улицы неслись невыносимые звуки – кричали и носились по двору дети, смеялись люди, стучали каблучки по асфальту, из какой-то машины лилась разухабистая, чуть блатная попса девяностых, а в стену дома с веселым шлепаньем бился мяч, и каждое его шлепанье больно отдавалось в голове
Катя не подходила к телефону. Ей не хотелось никого видеть и слышать, ни с кем разговаривать, не хотелось никуда идти. Подружки звонили и писали смс: «Куда ты пропала?», но она не отвечала.
Была безысходность во всем.
Душа остыла.
Лежа на диване и глядя в потолок, она думала – что теперь? Что дальше? Что?
Куда-то ушло все прежнее, и между ней – той, обновленной, восторженной – и теперешней пролегла пропасть. Жизнь больше не казалась прекрасным и невозможным чудом, не было больше той жажды пропускать через себя, испытывать, ощущать, жить чувственно, она не могла больше так жить, потому что чувства как будто омертвели, и ни боль, ни ласка, ни тепло, ни свет не могли оживить их, заставить снова работать, ощущать, испытывать.
Больше ее не радовало, не грело ничего и из прежнего, из прекрасных картин, которые она раньше себе рисовала, ни одна больше не вдохновляла, не казалась шедевром – так, примитив, намазанные по трафарету аляповатые и безвкусные картинки!
Что полагается делать девушке после окончания университета?
Найти работу, выйти замуж, родить ребенка или двух (а в православном варианте – сколько угодно), растить детей, любить мужа, налаживать быт, выяснять отношения с родственниками, копить на квартиру, потихоньку стареть, ждать внуков, а потом, смирившись, – конца.
В православном варианте еще и ходить в храм, иметь духовника и исполнять обязанности православной христианки.
Точка.
Она не хотела так жить.
Это пресловутое «женское счастье», к которому по умолчанию положено стремиться каждой женщине, не было почему-то для нее счастьем. В какой-то момент в ней как будто что-то переклинило: само понятие «семья» теперь раздражало ее, она не могла видеть детей на руках у родителей в метро, фотографии в журналах или на рекламных плакатах, которые постоянно попадались ей на глаза, сама система «папа, мама, я» вызывала в ней почему-то раздражение Почему? Что за этим стояло? Кто мог дать ответ?
Понятно, что если рассуждать трезво, смотреть с точки зрения здравого смысла, то нужно скоро начинать раскручивать этот маховик, именуемый «нормальной жизнью», со всеми его атрибутами вроде мужа, детей и карьеры, и неумолимо близиться к конечной точке того короткого тире, которое стоит между годом рождения и годом смерти
Но она не могла так, она не хотела – так, все это – замужество, дети, быт, семья, работа, – стало казаться ей болотом, тоской в любом варианте – хоть светском, хоть православном.
В первом была пошлость, во втором – тоже пошлость плюс куча ограничений.
Пошлость, пошлость, пошлость…
Независимо от цвета – яркого мирского или скромного православного.
Она лежала на диване и до боли стучала кулаком по подлокотнику.
И иногда даже выкрикивала: «Не хочу!»
Но можно и не «как все» – таких тоже много.
Что можно придумать такого особенного?
Стать лесбиянкой, зоофилкой, педофилкой, некрофилкой?
Участвовать в групповых оргиях?
Сняться в реалити-шоу?
Начать колоться или пить всерьез?
Лазить по горам, прыгать с парашютом, заняться дайвингом, серфингом и космическим туризмом?
Какой же все это пошлый, какой тоскливый, какой беспросветный бред!
III
Всегда, каждый день всходило солнце, и раньше, просыпаясь, Катя всегда видела это слепящее солнце в проеме между двумя домами, картина была одна и та же, каждый день, пустынная и аскетичная, так что хотелось кричать и бежать куда-то от тоски
Но она не бежала и не кричала, она тогда задернула шторы – навсегда, и луч солнца, пробиваясь в щель между задвинутыми шторами, ложился на пол, все удлиняясь и удлиняясь, она уже знала, что в двенадцать луч дойдет до стола, а в пять – достанет до двери.
Она лежала на диване, смотрела в потолок и думала – солнце всходит всегда. И это совершенно правильно Оно подчиняется Богу – и всходит и заходит, и в Божьем мире все идет своим чередом, гармонично и правильно В Божьем мире потому так все хорошо, что все в нем подчиняется Богу И только человек может выбирать – жить ли ему в радости вместе с Божьим миром или проваливаться в черную дыру, падая, падая, падая, но никак не достигая дна.
Катя выбрала дыру.
Перед отъездом Костик сделал сюрприз: записал на диск несколько песен, которые нравились Кате Некоторые он спел сам – ей так нравилась песня Высоцкого про заколдованный лес, это ведь она прожила всю жизнь в лесу, а Костик пришел и увел Глупая, наивная девочка, открывшая – надо же, до тебя никто не открывал как будто – любовь! Разве она знала тогда, давно, что для нее есть совсем другая песня, совсем другая музыка, когда-то Катя осталась очарована ее надрывной прелестью, поэтому Костик и ее включил в сборник, единственную из реально «тяжелых», знал, что металл Катя не любит
И только теперь до нее дошло – о чем на самом деле эта песня
Песня про ребенка в темноте и одиночестве, про душу, загнанную в угол, которой уже никто не поможет. Даже не так – смысл-то не в словах, смысл в настроении, музыку надо воспринимать не через текст, как она обычно делала. Теперь она как будто научилась правильно слушать – все равно в хриплых невнятных выкриках нельзя было различить слова. Но музыка – то медленная и нежная, как бы издалека начинающая страшную повесть, то взрывающаяся гитарным соло и барабанной очередью от невыносимой муки, – эта выстроенная в странную, завораживающую и тревожную гармонию музыка, вся была криком об одном, вся была про Катю Про ад Она так и называлась – «Alison hell» «Ад Алисы» Или «Алиса в аду».
Разве не в аду она сейчас оказалась?
Она вдруг поняла совершенно банальную, очевидную вещь – как тоскливо жить душе без тела, так и телу невозможно жить без души, без ее жара и трепета. Но этот жар, этот трепет, этот ток жизни не берутся сами по себе из ниоткуда, их может вдохнуть только Тот, у Кого есть Дух Без Него все остывает, исчезает, замирает и умирает, без Него все будет пусто и темно, холодно и беспросветно, пропасть без дна, вечное, страшное, отчаянное, непрекращающееся падение – место без Бога называется адом
Как хорошо было бы очнуться сейчас совершенно неверующей и даже некрещеной девочкой! Как бы было чудесно сейчас – в лучших традициях миссионерских романов – из отчаяния, из мрака, «из глубины воззвах», обратиться к Богу, уверовать в Него, испытать все то, что испытывает радостный, светлый, сияющий новообращенный Принять крещение, пойти на исповедь в первый раз, скинуть тяжкое бремя греха, причаститься, начать полную света и радости жизнь.
Но Катя этого сделать не могла – для нее все было в прошлом. Она не могла уже испытать радость обретения веры – в Бога она верила и так. Она не могла идти к Нему, не могла просить Его, потому что уже там побывала и сама оттуда ушла В обычных романах все, как правило, заканчивается свадьбой, а в миссионерских – обретением Бога. Но самое сложное – это не найти, а удержать, самое сложное – всю жизнь потом прожить вместе, самое сложное быть внутри Церкви, а не только постучаться в дверь. И если о семье еще пишут книги, то о вере, о воцерковлении – не пишут ничего Об этом страшно писать, чуть-чуть отсебятины – и ты еретик, отступник, поэтому все молчат, как будто Церковь – мертва, как будто никто не живет там, внутри, никто не мучается и не страдает. Блудный сын возвращается, и Отец встречает его с распростертыми объятьями, но когда тучный телец съеден, когда начинается привычное – то, от чего он сбежал на страну далече, как ему быть, как?
