Христианская традиция. История развития вероучения. Том 2. Дух восточного христианства (600-1700) - Пеликан Ярослав
Мы не можем (да здесь нам это и не нужно) точно определить время раскола. Принято считать, что отлучение константинопольского патриарха Михаила Керулария легатами римского папы, совершившееся в 1054-м году, стало тем "громовым ударом (который) дает возможность определить время окончательного раскола" [1447]. Хотя в строго формальном смысле это отлучение не привело к организационному расколу между двумя Церквами, именно "в 1054-м году впервые все признаки разобщения, заявлявшие о себе на протяжении веков, сфокусировались в одном событии" [1448]. Формально разрыв евхаристического общения совершился позднее, однако утрата единства произошла раньше. Думается, что во многих отношениях было бы правильно искать религиозные и вероучительные причины раскола в четвертом, пятом и шестом веках [1449], даже если там явное признание ширящейся пропасти встречается лишь случайно [1450]. Примером может служить "Фотиев раскол" 9-го века, когда вероучительные различия, начиная от триадологических споров и кончая вопросом о природе Церкви, вылились в открытое противоборство. Как и в христологических спорах [1451], организационный и вероучительный раскол хронологически в нем не совпадают, но воздействуют друг на друга как причина и следствие. "Церковь Божия разделилась, — сетует патриарх Фотий. — И причина разделения — страх Божий и человеческий" [1452]. Остро ощущаются взаимообразные злоба и заносчивость, выражающиеся, например, в словах Керулария и других греков о том, что живущие на закате пребывают во тьме [1453], а также в напоминании Лиутпранда, согласно которому еще Вергилий [1454] предостерегал латинян от "козней греков" [1455]. Помимо своей культурологической значимости, которая в данном случае не составляет для нас непосредственного интереса, такие слова указывают и на богословскую разрыв между Востоком и Западом, требующий нашего внимания. И тем не менее не стоит забывать, что как на Востоке, так и на Западе "с 11-го по 15-й века единение было "основным устремлением" пап и патриархов" [1456].
За тех и других хорошо сказал император Мануил Комнин: "Жажду мира и призываю к единению всех, кто призван Христом" [1457]. Эта жажда, однако, осталась неутоленной по многим причинам: некоторые из них не имели никакого отношения к христианскому учению или касались его лишь слегка, тогда как другие обладали принципиально вероучительным характером. К ним мы и обратимся.
Православие старого Рима
Противоборство между Востоком и Западом по вопросу о власти, а также в области богословия умерялось тем широко признанным фактом, что Рим хранил православное вероучение незапятнанным (или почти таковым). Посреди множества превратностей, которые один век нес на смену другому, и когда, как писал византийский император Константин 4-й папе Льву 2-му, "иерархи стали ересиархами", римский иерарх оставался неколебимым, и посему "согласные в духе и букве с богословием вселенского архипастыря" [1458] были спасены от заблуждения. Папы тоже подчеркивали эту мысль. Приводя обетования и повеления, которые Христос дал Петру (Мф.16:18–19; Ин.21:15–17), папа Агафон возвестил (по-видимому, на греческом): "Прибегая к его <Петра> заступничеству, сия апостольская Церковь никогда не отступала от истинного пути и не уклонялась ни в какое заблуждение. Единая кафолическая Христова Церковь и вселенские соборы всегда принимали его власть как князя всех апостолов" [1459]. Употребление столь весомых слов, как "никогда" и "всегда", означало, конечно, что, если бы нашелся хоть один документально засвидетельствованный пример отхода от православия, он был бы достаточным, чтобы опровергнуть это утверждение.
Тем не менее положительные свидетельства истории были неоспоримы. Самым впечатляющим примером православного исповедания Рима в исторический период, пришедшийся на 1-й том нашей работы, было влияние папы Льва 1-го на Халкидонский Собор, о котором потом снова и снова упоминали в ходе столкновений между Востоком и Западом. Восток был вынужден признать, что в Халкидоне Льва провозгласили "столпом православия" [1460] и с тех пор так о нем и вспоминали. Христология предсуществования, кенозиса и прославления, изложенная в томосе Льва архиепископу Флавиану, стремилась вобрать положительные моменты, присущие обеим крайностям, достичь той евангельской умеренности, на основании которой могло объединиться большинство христиан и, в конце концов, именно она одержала победу. "Петр говорит устами Льва!" — восклицали отцы, сошедшиеся на собор [1461]. В период, рассматриваемый нами в этом томе, Восток и Запад сошлись на том, что в Халкидоне устами Льва действительно говорили Петр и Святой Дух. Согласно Софронию "богоданное и богодухновенное послание великого, светозарного и богомысленного Льва от пресвятой Римской Церкви" было священным и достойным почитания как "совершитель православия" [1462]. Константинопольский Собор 681-го года возвестил, что "послание Льва <томос, адресованный Флавиану> подобно мощному (romaleon) реву Льва, издавшемуся из Рима" [1463], устрашил охотников. Собор не только вновь утвердил христологию Льва и Халкидона, но и переосмыслил ее, сблизив с христологией Кирилла Александрийского; кроме того, смысл некоторых формул Льва имел значение и во время споров [1464]. В то же время все, утверждавшие халкидонское православие, тем самым отвергали Эфесский собор 449-го года [1465], который Лев назвал "разбойничьим", и примыкали к восхвалению папы, прозвучавшему в Халкидоне.
Ко времени, которое мы здесь рассматриваем, эта прерогатива папы простиралась на три собора назад и на все последующие [1466], ибо, как писал в 862-м году Николай 1-й, папа Старого Рима, патриарху Нового Рима Фотию, без Рима все соборы были бы "разбойничьими", если бы "Лев Великий не уподобился льву, о коем написано: "вот, лев от колена Иудина победил" [1467], и если бы он, призванный Богом, не отверз уст своих и не поразил ужасом сердца всего мира и даже императоров" [1468]. По словам одного западного богослова того же века Халкидон показал, что "первосвященник римского престола" выше Константинополя и, следовательно, имеет власть над соборами [1469]. По сути дела, этот богослов утверждал, что "на любом соборе, будь то на Востоке или в Африке, всегда присутствовали уполномоченные римским первосвященником, и постановления соборные всегда утверждались его авторитетными посланиями… Соборы, им утвержденные, сохраняли силу, осужденные же почитались не имеющими таковой и не могущими притязать на какую бы то ни было власть" [1470]. Посему даже Феодор Абукирский, живший в том же 9-м веке, но писавший, в основном, на арабском или сирийском, утверждал, "что нам надобно созидать на основании Мар Петра, водительствовавшего шестью вселенскими соборами, которые собрались по повелению епископа Рима, столицы мира" [1471]. С другой стороны, патриарх Фотий оспаривал историческую и богословскую обоснованность "канона, который гласит, что епископ Рима первенствует на каждом соборе" [1472]. Однако патриарх Епифаний, один из его предшественников на константинопольском престоле (6-й век), заявил, что "молится о соединении с тобою <то есть папой> и принятии божественных догматов, которые в предании унаследовал твой святой престол от благословенных и святых учеников и апостолов Божиих, особенно же от князя апостолов Петра" [1473].
