Философия служения полковника Пашкова - Коррадо Шерил (читать книгу онлайн бесплатно без txt) 📗
Штундисты
В конце XVIII в. по приглашению императрицы Екатерины II в южной России и на Украине поселились немцы-менониты. Годами они оставались верными своему протестантскому наследию, в то же время уважая требования императорского декрета – «не совращать православных», то есть не обращать их в свою веру. Однако к середине XIX века благодаря влиянию пиетистского пробуждения, которое неслось с Запада, некоторые хозяева стали приглашать батраков – русских и украинских крестьян – на свои собрания. На этих «штундах» (что значит по-немецки «час»), которыми руководил немецкий пиетист Эдуард Вюст, они читали Библию и молились. Возвращаясь в свои деревни, верующие крестьяне начали проводить подобные собрания. Несколькими годами позднее немецкий пастор-реформат Карл Бонекемпер начал проводить собрания среди украинцев в Рорбахе около Одессы, и первый раз обозначение новых верующих как «штундистов» появилось в «Одесском вестнике» 14 марта 1868 года. К 1901 году одна только Херсонская епархия сообщала о 5350 штундистах – явной угрозе Русской православной церкви [53].
Так как и штундистские руководители, и их последователи были необразованными крестьянами [54], штундисты не придерживались какой-либо строгой доктринальной позиции и, похоже, не сознавали противоречий даже в своем собственном учении. Отвергая концепцию духовенства в целом, как это делали до них духоборы и молокане, они основывали свою религию на одной только Библии. Штундистские собрания состояли из пения, чтения Библии и открытой дискуссии под руководством «старшего брата». Позднее штундисты отвергли использование домашних алтарей и икон и под руководством крестьянина Михаила Ратушного подошли к требованию крещения взрослых членов своих общин. Женщины у штундистов рассматривались как равные [55], что привлекло в секту большое количество женщин. Успех секты приписывается также тому, что собрания проводились на украинском языке, а не на церковнославянском, как в православии [56].
Вначале их терпели, хотя никогда не одобряли, но к 1880 году штундистов стали жестоко преследовать. Годы тюрем и ссылок не были чем-то необычным, и штундисты начали тайно собираться по ночам. Но к 1890-м гг., годам самых интенсивных преследований, власти выделили штундистов как самых опасных сектантов или малую религиозную группу, отделившуюся от Русской православной церкви. К 1893 году, несмотря на строгую нравственность штундистов, их «сравняли с самыми безнравственными сектами» [57]. Лондонская газета «Таймс» в 1890-х гг. рассказывала о многочисленных случаях религиозного преследования, и западные религиозные лидеры начали реагировать на эти факты. В сентябре 1891 года в докладе представлялось «предложение со стороны православного епископа Умана отбирать у штундистов детей от родителей, крестить их в православную русскую веру и помещать под надзор русских православных священников. В то же время штундистам запрещалось иметь в общинах свои собственные школы, а во всех приходах, где только есть эти “пагубные” нонконформисты, должны назначаться специально подготовленные православные священники, с высокой зарплатой» [58].
Баптисты
Тем временем на Кавказе, независимо от украинских штундистов, начиналось духовное пробуждение, когда книгоноши встретились с молоканами, интересующимися Новым Заветом. Когда Мартин Кальвейт, немец из баптистской церкви в Каунасской губернии (ныне – Литва), переехал в Тифлис, то он и его семья вскоре привели и других немцев к вере, и маленькая община числом около 15 человек начала собираться для богослужения. Персидский миссионер Яков Деляков познакомил молоканина Никиту Воронина с этой маленькой общиной, и Кальвейт в 1867 году тайно крестил его. Через три года энергичный Воронин был руководителем первой баптистской церкви из 78 человек в Тифлисе, а в 1871 году Воронин крестил Василия Павлова и Василия Иванова, которые сами стали влиятельными лидерами русского баптистского движения.
В то время как украинское движение состояло из крестьян, баптисты Кавказа были мелкими фермерами, ремесленниками, купцами, и во многих случаях – бывшими молоканами. В отличие от штундистов, чьи первые руководители были необразованны, богословски неустойчивы, тифлисские баптисты уже в 1875 году послали своего лидера Василия Павлова учиться в Гамбург. В то время Баптистская богословская семинария еще не была открыта, но Павлов все-таки многому научился, слушая проповеди, разговаривая с пасторами и участвуя в конференциях и других событиях. В 1876 году он был рукоположен баптистским служителем, выдающимся немецким баптистом Иоганном Онкеном, и направлен миссионером к своему народу. Он вскоре отправился на Украину, чтобы встретиться со штундистскими руководителями, и обе группы начали все больше сближаться – благодаря общему богословскому пониманию и служению. Однако, в отличие от штундистов, баптисты избежали многих суровых преследований, так как центром их внимания и деятельности были скорее молокане, чем православные. Русский закон, запрещая обращение православных верующих, не распространялся на сектантов (молокан).
Глава 2
Василий Александрович Пашков
Благородное наследие
Среди этого сложного переплетения дел мы находим модного петербургского аристократа Василия Александровича Пашкова, известного в свои молодые годы в качестве искусного танцора на балах и любезного дамского угодника. Василий Александрович принадлежал к знатной аристократической среде, к одиннадцатому поколению того польского эмигранта Григория Пашкевича, который прибыл в Россию во второй половине XVI века, при Иване Грозном. Дети Пашкевича приняли фамилию «Пашковы», и его первый сын, Иван Григорьевич, отмечен в 1604 году в списках тульской знати как тульский боярин [59].
Сражения, Лжедмитрии и Сибирь
Сын Ивана Григорьевича Филипп Иванович, по прозвищу «Истома», стал казачьим атаманом. Он был сторонником второго Лжедмитрия, «Пушкинского вора», претендовавшего на титул сына Ивана Грозного и законного наследника трона. Лжедмитрий добился поддержки большого числа казаков, воинов и авантюристов в своей борьбе за трон, занятый на тот момент Василием Шуйским, и многие русские переходили с одной стороны на другую во время этого конфликта. Филипп Иванович был взят в плен войсками Шуйского в декабре 1606 года, и когда его помиловали, перешел на сторону бывшего противника и повел дворянское ополчение Тулы против мятежников в поддержку Шуйского и его «боярской клики». Он отличился в одной из битв в мае 1607 г. [60]
Сын Филиппа Ивановича Афанасий Филиппович – другой прославленный казачий предводитель – стал воеводой нескольких сибирских районов, включая Мезень (1635-47), Енисейск (1652-55) и Новую Даурскую землю (1655-61), где он был известен своей жестокостью; его вспоминают также как мучителя протопопа Аввакума, главу раскольников-старообрядцев. В 1662 году Афанасий Филиппович вернулся в Тобольск, бывший тогда центром Сибирского воеводства, где и умер через два года. Его сын Еремей, работавший товарищем своего отца по воеводству, оставался в Даурии до 1676 года, когда он был послан в Казань «стольником» (помощником при дворе), и в течение нескольких поколений семья Пашковых сохраняла дворцовые и военные посты [61].
Московский дворец Петра Егоровича
Тремя поколениями позднее Петр Егорович Пашков (1721-90), капитан-лейтенант императорской гвардии и богатый московский землевладелец, поручил одному из лучших московских архитекторов В. Баженову спроектировать роскошный дворец из белого камня. Большой особняк был построен между 1784 и 1786 г. в конце Моховой улицы около Московского Кремля. Петр Егорович недолго пользовался дворцом, потому что умер через четыре года после завершения строительства. Он не оставил детей, и поэтому неизвестно, кто непосредственно наследовал дворец. К 1839 году он был продан государству и стал школой пансионного типа для молодых аристократов, а позднее – музеем и библиотекой. Этот дворец окружен многочисленными легендами, включая и слухи о подземном ходе в Кремль. Дом сегодня является московской достопримечательностью, и некоторые считают, что в нем проходили собрания Пробуждения пашковцев в конце XIX века. Однако это в высшей степени сомнительно. Петр Егорович был троюродным братом прадедушки Василия Александровича, т. е. никак не близким родственником, а дом был продан до того, как юному Пашкову исполнилось 8 лет [62].
