О Жизни Преизбыточествующей - Арсеньев Николай Сергеевич (читать хорошую книгу полностью .txt) 📗
Но вот несколько образов этого единения души с Богом — взятых из двух самых знаменитых лирических поэм Juan’a:
En la noche dichosa В эту счастливую ночь,
En secreto que nadie me veia, Втайне, так что никто меня
Ni уо miraba cosa не видел
Sin otra luz у guia И я не видела ничего,
Sino la que en el corazon ardia. Без всякого путеводного светоча
Кроме того, что горел в моем сердце,
Так это в поэме «Noche Oscura». И в поэме «Cantico Espiritual», мы имеем сходные образы:
En la interior bodega Во внутренней горнице моего Возлюбленного
Я испила от Его вина, и когда я выходила оттуда,
То на всем пространстве этого луга,
De mi amado bebi, у cuando salia Я уже ничего не знала,
Por toda aquesta vega, И я потеряла стадо, которое я стерегла раньше …
Ya casa no sabia Моя душа посвятила себя,
Y el ganado perdi que antes seguia. Равно как и все мое достояние, на служение Ему.
Mi alma se ha empleado Я уже больше не стерегу стада,
И нет уже у меня других занятий,
Так как вся деятельность моя теперь —
только любовь !
Y todo mi caudal en su servicio, Поэтому, если на лугу деревенском
С сегодняшнего дня меня никто не увидит
больше и не найдет,
Скажите, что я затерялась,
Ya no guardo ganado, Что, исполненная любви, я потеряла себя
Ni ya tengo otro oficio, И была обретена !
Que ya solo en amar es mi ejercicio. Утрата себя и обретение Бога,
… dizeis que me he perdido; как Владыки и Господа, или вернее,
Que andando enamorada, обретение души Им и посвящение всей жизни
Me hize perdidiza, у fui ganada! Ему — новая жизнь.
Язык лирических поэм Juan de la Cruz полон выразительной краткости и силы.
«Взгляни на подруг той, что увлекаема к далеким, незнаемым, таинственным островам».
Или вот — душа стремится «к прикосновению Искры, к благоуханному Вину — излияниям божественного бальзам».
Или душа томится и жаждет увидеть очи Возлюбленного:
Oh cristalina fuente, О кристальный источник,
Si е esos tus semblan tes plateados О если бы в твоем серебряном
Formases de repente зеркале
Los ojos deseados Ты мог отобразить внезапно
Que tengo en las eutranas dibujados! Желанные очи,
Что начертаны в глубине сердца
Все это красиво, все это чарует, все это захватывает красотою, уносит в глуби томления. Но больше: все это — слабые, смутно ощущаемые намеки смутно ощущаемые, ибо «мудрость мистическая не требует ясного, теоретического познания себя, чтобы любовью охватить душу» [388], намеки на то, что важнее всего.
И в этом — оправдание этой мистической поэзии. Некоторые (или даже, может быть, большинство) из ее читателей будут увлечены поэтической красотой образов и напряженновдохновенного языка. Но, может быть, через эти образы или даже несмотря на эти образы, их неожиданно коснется «жало» или «острие» любви божественной, или, что то же, томления по ней:
Per que, pues has llagado Aquesto corazon, no le sanaste ? Почему, раз Ты уже ранил любовью это сердце, Ты не излечил его? спрашивает душа.
Мистическая поэзия, мистические писания, говорящие о том, что гораздо выше нашего уровня (но и всякого уровня!), говорят однако о том, чем мы, даже в нынешнем нашем состоянии, в глубинах наших питаемся и живем. Мы живем томлением. Мистические свидетельства избранных и святых душ разжигают в нас — хотя бы на миг, хотя бы чрез призму образов или красоту трепетного, дрожащего слова — это томление по Единственному Источнику Жизни.
Мистика Juan’a de la Cruz христоцентрична. Это пробегает красной нитью через всю его жизнь, через все его мистические писания. Христос — источник его жизни, его вдохновения, единый предмет его устремления, его горящей любви, его безмерного жертвенного отдания себя в послушании, смирении и трепете. Он — Владыка его души, его мысли, его воли, всей его духовной жизни. «Живу уже не я, но живет во мне Христос» — эти слова апостола Павла предносятся, как высший идеал, как высшая норма и Juan’y de la Cruz. Это, конечно, — основной закон, основная норма всей христианской мистики вообще.
Вся Полнота Божественная раскрыта и раскрывается во Христе. «Я решил ничего не знать, кроме Иисуса Христа, и притом распятого». «Я все почел за сор, чтобы приобрести
Христа». И у Juan’a de la Cruz отказ от всего ради Христа, и потом, как непосредственно вытекающее отсюда следствие — преображение во Христе всего мира и всей ткани жизненной. И это не только субъективное переживание праведников и мистиков: через подлинное пришествие Христа во плоти потоки благодати действительно вошли в мир, хотя бы в скрытом пока виде:
Mil gracias derramando Изливая потоки благодати,
Pasе par estos sotos con presure, Он поспешно прошел по этим рощам
Y yendo los mirando, И, когда, проходя, Он взглянул на них,
Con sola su figura То через одно отображение лица Своего
Vestidos los dejo de su hermosura. Он оставил их облеченными Своей красотой.
Согласно комментарию Juan’a к этой строфе своей поэмы в словах «Paso con presure» — «Поспешно прошел» — и следующих за ними, указывается и на творение мира Богом и на воплощение Сына Божия. «Одним только отблеском лица Своего Сына Он оставил их облеченными Своей красотой… это произошло, когда Сын Божий сделался человеком, возведя через то человека, а в нем и всю тварь к красоте Божественной».
Если основное содержание мистического опыта Juan’a de la Cruz — устремленость ко Христу и укорененность во Христе и отказ от всего, от всех благ мира и от всех услаждений душевных и даже духовных ради единого Христа и смиренной и трепетной близости к Нему, то одной из форм выражения этой мистики являются образы красоты природной, ощущения «шагов Возлюбленного» в творении. Все отвергается душой, все обесценивается ею, что не есть Он, а потом в Нем и через Него мир опять восстанавливается в своей ценности, или вернее, во Христе раскрывается начало преображения мира.
Паскаль
Говоря о Паскале, ищешь слов. Может быть, больше всего к нему подходит выражение: окрыленная мужественность — и стиля, и личности. Окрыленность и легкость и изумительная точность и меткость мысли и выражения, и вместе с тем — глубина и мужественность, не боящаяся ни горечи, ни Правды, ни борьбы за Правду. Изящество, я почти сказал бы «элегантность», стиля и мысли, и — глубина и захваченность. Нет, не «элегантность» (слово слишком неподходящее), а прежде всего — простота и естественность, но такая простота, строгая, изящная, иногда полная блеска и иронии и, прежде всего, захваченная созерцанием Истины, что она становится красотой и носительницей огромного, страстного напряжения и благородства духовного. Ибо самое важное для Паскаля не стиль, не блеск и утонченность мысли, а то, на что она устремлена, что захватило его: Правда, искание Правды, но не только искомая Правда, но и обретенная Правда, или, вернее, та Правда, которая сама обрела и захватила его своей превозмогающей реальностью.
Нельзя не отметить благородную страстность в облике Паскаля. Страстность в смысле страстного устремления к Правде и служения ей. Он методичен, тщательно добросовестен, последователен и упорен в своих исканиях Правды и, вместе с тем, внутренне нетерпелив к препонам, отделяющим от неё, особенно к препонам лживых иллюзий и злой воли и сознательной нечестности и неправды. Здесь же — корень его морального пафоса, его морального негодования против сознательно подменивающих и искажающих Правду. Это то, что Albert Beguin разумеет, должно быть, когда он говорит об «impatience de Pascal». («нетерпеливость Паскаля»).
