Преступники и преступления с древности до наших дней. Гангстеры, разбойники, бандиты - Мамичев Дмитрий Анатольевич
— Григорий Иванович, это вы?
— Я, а это вы, Москаленко? — прошептал Котовский.
— Я, Григорий Иванович, я, только ради бога, не трожьте меня, не убивайте…
— Что ты, друг милый, за что я тебя убью, если не сопротивляешься. Давай-ка сюда затвор, так спокойней будет, — говорил Котовский, наведя браунинг на Москаленко, — да вот помоги мне лестницу к стене приставить. Поднимать тревогу тебе нет расчету, ночь темна, сменишься, не заметят, и вся недолга.
Так и вышло. Москаленко помог Котовскому приставить лестницу. Со стены Котовский бросил ему затвор винтовки и, спрыгнув, исчез в ночи.
Лишь на рассвете, на третьей смене часовых, увидели висящую веревку и обнаружили исчезновение из башни Котовского. В городе поднялась тревога: «черный ворон», глава банды анархистов Котовский бежал из тюрьмы и опять на воле!
Но меньше месяца погулял в этот раз на воле Котовский. Анархиста предал провокатор каменшик Еремеич, он приютил Котовского у себя и привел полицию.
В сумерках весь двор дома, где засел Котовский, оцепили вооруженные полицейские во главе с Хаджи-Коли. Котовский увидел, что попался, но не догадался о предательстве хозяина.
Решил, чем умирать застреленным в комнате (чего, вероятно, хотел Хаджи-Коли), попытаться прорваться сквозь полицейских. Этого Хаджи-Коли не ожидал. Котовский неожиданно бросился со двора, стреляя направо и налево. Ранили его только в первом переулке, куда метнулся Котовский, но легко, в ногу. В переулке поднялась стрельба и свалка двух полицейских с атлетом-анархистом. Но из свалки, из стрельбы, раненный в ногу Котовский все же вырвался и, бросившись на проезжавшего извозчика, сшиб его с козел и погнал лошадь.
Пользуясь темнотой, Котовский скрылся на окраине города. Ночь провел на бахчах, где с раненой ноги снял сапог, обмыл ее арбузом и той же ночью, добравшись до Костюженской больницы, в ограблении которой когда-то подозревали Котовского, нашел там приют у знакомого доктора.
Но в характере Котовского была доверчивость. И здесь она подвела. Из больницы Котовский послал записку тому же рабочему, члену партии эсеров провокатору Еремеичу. Еремеич снова привел полицию на след раненого Котовского. Тут уже было проще. И Хаджи-Коли схватил Котовского.
Это было 24 ноября 1906 года. Котовского вернули в тюрьму, но посадили не в башню, а в секретный коридор, в полуподвальное помешенье, чтобы был всегда на виду у стоящих на дворе часовых, и заковали накрепко в кандалы.
Но и тут Котовский предпринял ряд попыток к побегам. Перестукиваясь с сидящими в тюрьме 30 анархистами, над которыми висела смертная казнь, предлагал подкоп из «крестовой башни». Подкоп начался. Но после двухмесячной работы был провален провокатором С.Рейхом.
Тогда Котовский стучал анархистам новое: «Все равно казнят, предлагаю восстанье всей тюрьмы!» Но анархисты на уговоры Котовского не пошли, хотя вскоре их и казнили.
Вероятно, в способности подчинять себе людей у Котовского было нечто родственное Сергею Нечаеву, который в Алексеевском равелине, в кандалах, подчинял себе караульных солдат, делая из них сообщников. Слово, приказание Котовского стало законом для всей тюрьмы. И терроризированное тюремное начальство пошло на сговор с несколькими уголовными, чтоб убили Котовского в «случайной драке».
Уголовные каторжане — Загари, Рогачев, Козлов — составили довольно страшный план: в бане ошпарить Котовского кипятком и «добить шайками». Но Котовского предупредили уголовники «его партии», и, когда этот план «смерти в бане» не удался, вырос план убийства булыжниками на прогулке во дворе.
Этот план Загари, Рогачев и Козлов попытались привести в исполненье. На тюремном дворе разыгралось страшное побоише меж арестантами «за Котовского» и «против Котовского». И Котовский вышел из боя победителем. А вскоре Котовский получил приговор суда — «десять лет каторжных работ». Говорят, что приговор он принял совершенно спокойно.
— Дессятть ллет — этто жже ппустяки в сравненнии с вечностью, — заикался Котовский.
И Котовский зазвенел кандалами по этапу в Сибирь в Нерчинскую каторгу. По дороге из Кишинева к Бирзуле в этап влилась партия каторжан-одесситов; выделялся черноглазый, белозубый каторжанин небезызвестный палач Павка Грузин. Говорят, начальник конвоя подослал его к Котовскому с провокационным предложеньем побега. Полагали, что с отчаянным палачом Котовский попытается бежать.
Так и вышло. В Елисаветоградской тюрьме, куда в подвал согнали партию пересыльных, Павка Грузин предложил Котовскому перепилить решетку, выбраться, обезоружить часового и… прошай, неволя!
Но, когда Котовский приступил к осушествленью плана, партию выгнали вдруг на отправку. А на вокзале конвойные взяли Котовского в отдельный вагон, обыскали, нашли в подметках тюремных котов пилки и, доведя до Николаевской центральной тюрьмы, посадили в одиночку, применив строжайший режим.
Котовский понял, что спровоцирован Павкой Грузином. Положенье Котовского отяжелилось. Долгое время просидел он в централе, но с новой партией погнали дальше в Сибирь.
Окруженная тройной цепью конвойных и конных стражников, шла партия в двадцать человек политических и уголовников во главе с Котовским. Со времени перегона из Кишинева Котовский узнал Елисаветоградскую, Смоленскую, Орловскую тюрьмы, наконец ушел из Европейской России, зазвенел кандалами по сибирским дорогам.
Из Сретенска на Горный Зерентуй через Шелапугино переходами по 40–45 верст гнали партию. Стояла лютая, сибирская зима, налетали ветры, слепила пурга, ежились, ругались уголовники. Котовский поражал и конвой, и арестантов необыкновенной выносливостью и выходками спортсмена. В крепкий мороз вдруг оголялся до пояса и шел полуголым. На привалах по рецепту Мюллера начинал махать руками, приседать и растираться снегом.
Конвойные смотрели на арестанта-атлета с удивлением и смехом.
— Вот легкий пассажир, сроду такого не видали.
— А вы за ним в оба, в оба глядите, а то дунет, не смотри что нагишом, он и нагишом по Сибири пойдет, — приказывал старший. И вздохнул облегченно, когда на Нерчинской каторге оставил Котовского, погнав этап дальше.
На Нерчинской каторге, на приисках, в шахтах, глубоко под землей, два года проработал Григорий Котовский. Если б Достоевский встретил такого каторжника в «Мертвом доме», вероятно, подолгу бы беседовал с ним. Котовский был странным и интересным человеком. Из острых, черных глаз не уходила и грусть. Может быть, осталась от сиротского детства и фантастических книг. Он мог прикрыть последним тряпьем мерзнущего товарища. А мог всадить в горло нож солдату, преграждающему путь Котовскому к свободе, к побегу. Говорят, Котовский плакал, глядя на нищих, оборванных детей. Но если охватывала этого черного силача злоба, от его взгляда самые крепкие убийцы-уголовники уходили, словно собаки, поджав хвосты. Необычная сила жила в Котовском.
Два года готовился Котовский к побегу с каторги. И зимой 1913 года, работая по подаче песков, накинулся на двух конвойных, убил булыжниками и, перемахнув через широкий ров, скрылся в сибирском лесу, в тайге.
Тайга. Тысячи верст дикого простора и бездорожья.
«Славное море, священный Байкал… Бродяга Байкал переплывает… Котел его сбоку тревожит, сухарики с ложкой звенят…» Котовский до дна испил кровь убийства, кандалы, русскую каторгу.
Бежав с каторги, четыре года нелегально шлялся по России. Сначала в Томске в Сибири, но тянуло на родину, в Бессарабию, где цвели сливовые сады пышным цветом и хаты молдаванскими пестрыми коврами, где родилась и прогремела его разбойничья слава.
На Волге Котовский узнал подлинную рабочую жизнь. Работал в Жигулях бурлаком, грузчиком, смеялись над атлетом бурлаки: не курил и вместо водки пил молоко. Только ел на славу: яичница из 25 яиц была любимым блюдом.
Но не для работы, не для того, чтобы гнуть спину, родился в дворянской семье этот заика-мальчик. В Балашове на мельнице Котовский выдвинулся своей недюжинной силой — подковы ломал. Хозяин назначил смышленого силача десятником. А в одно утро, когда Котовский составлял с хозяином в конторе наряд на работу, вдруг выхватил десятник револьвер и наставил на хозяина:
