Директория. Колчак. Интервенты - Болдырев Василий (книги онлайн полные TXT) 📗

Колчак обедал у меня в вагоне. Присутствовала сестра моей жены, врач местной детской колонии Н.В. Ш-г. В Петропавловске я задержался на целых семь часов.

Позволил себе редкое удовольствие – читал Оскара Уайльда.

Челябинск. 17 ноября

В 9 часов 30 минут прибыли в Челябинск. Почетный караул: рота стрелков 1-го горного полка и взвод сербов. Стрелки с знаменами и оркестром. Поздравил сербов с освобождением их родины.

Вошли в вагон. Слушал доклад командира 3-го Уральского корпуса генерала Ханжина, начальника его штаба полковника С. и генерала Трегубова, помощника Дитерихса при штабе главнокомандующего Западным фронтом.

Последнего, ввиду отсутствия генералов Сырового и Дитерихса, я спросил: прибыл ли он по наряду или по собственной инициативе? Трегубов отвечал: «Да, по собственной инициативе».

При только что происшедшем инциденте с Гайдой отсутствие Сырового мне показалось знаменательным. Но сейчас же выяснилось, что это недоразумение.

Едва вышел генерал Трегубов, как в вагон вошел взволнованный Дитерихс, который доложил, что ему непонятно, почему Ставка не уведомила их о моем приезде. Как оказалось потом, и генерала Ханжина предупредил по личной инициативе мой адъютант Гуковский. Не знаю, была ли это рассеянность бестолкового, захваченного политикой Розанова, или ставка сделала это умышленно по каким-нибудь особым соображениям – это предстояло выяснить.

«Мы стараемся наладить добрые отношения, а ставка, как нарочно, их портит», – докладывал с трудноскрываемым раздражением Дитерихс. Оказалось, что и Сыровый уже в коридоре вагона и ждет приема. Мое прибытие инкогнито он объяснил было моим нежеланием видеться с ним после случая с Гайдой.

Сыровый сообщил, что Гайда должен был бы ехать в Омск вместе с бывшей уже у меня делегацией Национального совета, принесшей мне извинение, но был задержан начавшимся наступлением на фронте.

Я сказал, что Гайда должен это сделать при моем возвращении из Уфы.

«Да, конечно, мы это устроим», – ответил Сыровый. Был вызван чешский почетный караул. Вскоре прибыл командир квартировавшего в Челябинске сербского полка, просил посетить их парад, по случаю их национального праздника.

Сыровый, Дитерихс и их адъютанты завтракали у меня в вагоне.

Приехал французский военный представитель, подполковник Пишон, как всегда очень любезный и внимательный. В беседе указал на полную несостоятельность командования Гайды: «Мечется во все стороны и дерется растопыренными пальцами, вместо кулака, – хороший батальонный командир»…

После завтрака вместе с Сыровым и его штабом поехали на парад сербов. Сюда же прибыли представители Франции и Японии. Площадь полна народу. Представлялись чехи, сербы, наши стрелки-пластуны и оренбуржцы.

Еще раз поздравил сербов и поцеловал ближайшего ко мне стоявшего в строю их солдата – это, кажется, имело наибольший успех.

На обратном пути население устроило овацию. В 3 часа был на банкете сербов. Там читал лекцию профессор Малевич о «Великой Сербии». Затем легкая закуска с чудным хором сербских офицеров. В честь России и меня исполнили «Многая лета».

Прекрасную речь произнес Пишон, указавший, что «Россия первая выступила на защиту Сербии, а Франция всегда с Россией». Речь имела бурный успех. Шумно приветствовались и мои слова в ответ Пишону: «Если Россия первая пошла на поддержку гибнущей Сербии, то теперь Франция первая шлет свои доблестные батальоны на наш боевой фронт».

Проводили с банкета овацией.

В вагоне принимал продовольственную комиссию Приуралья, городских представителей Челябинска, представителя министерства продовольствия, вице-директора общей канцелярии министерства финансов и др. Говорили о необходимости поднятия авторитета гражданской власти, о заготовке хлеба (до 200 000 пудов) для отправления на помощь Европейской России вслед за продвижением армии к Волге.

Послал телеграмму Дутову о возвращении милиции Челябинского и других уездов в распоряжение гражданских властей.

Послал директиву о возвращении из Екатеринбурга 7-й Уральской дивизии на Уфимской фронт к своему корпусу, о переброске бригады 61-й дивизии этого корпуса к Уфе по железной дороге и другой бригады на повозках – к Оренбургу.

В 11 часов выехал дальше в Уфу.

Уфа. 18 ноября¹¹³

Прибыл в Уфу. На вокзале почетный караул: рота чехов и наш ординарческий взвод с трубачами. Слушал доклады: особоуполномоченного Знаменского, генерала Войцеховского – командующего Уфимской группой войск, и членов Совета уполномоченных.

Обедал в штабе группы, где присутствовал и весь Совет уполномоченных ведомствами. Откровенно говоря, эта комбинация несколько стесняла меня, и я был очень сдержан в беседе.

Среди обеда меня вызвали к прямому проводу из Челябинска: члены чешского Национального совета, доктор Патейдо и Свобода, сообщили: «Сегодня получили телеграмму из Омска от нашего уполномоченного, что ночью 18/XI арестованы члены Директории Авксентьев, Зензинов и помощник министра внутренних дел Роговский офицерами отряда Красильникова, который сам отрицает издание этого приказа. Добавляем, что, по слухам, говорится в Омске о военной диктатуре». Они интересовались моим мнением, как Главковерха и члена Директории. Я наскоро ответил, что решение одно – немедленно освободить арестованных, разоружить Красильникова и предать суду виновных. Точно я не знал еще, какова в этих событиях роль Колчака, Матковского и Розанова.

Приказав вызвать к аппарату Розанова, я вернулся к обедавшим. Ничего никому не сказал и с тревогой в душе принужден был вести любезную беседу и благодарить хозяев. Обед был простой, солдатский. Настроение – трудноскрываемая тревога. На большинстве лиц я читал готовность к борьбе и поддержке, но… не бросил искры в этот готовый к вспышке костер.

Вошел в аппаратную. Со мной хотел говорить уполномоченный Чехо-Совета – д-р Влашек (из Челябинска). Он сообщил, что события в Омске стали известны им от их омского уполномоченного и от адмирала Колчака, который имел уже разговор с генералом Сыровым и с ним – Влашеком, причем сообщил им обоим, что никак не может войти в связь со мной [24].

Вместе с тем он предложил Сыровому принять некоторые политические меры внутреннего характера [25], на что Сыровый ответил, что не считает себя вправе принимать такие меры, так как пока положение на фронте не осложняется внутренними партийными распрями, и что, во всяком случае, в отношении тех или иных внутренних мер должен считаться с мнением других союзников.

Влашек от себя добавлял, что «революционный путь, которым прошло перестроение центральной правительственной власти, создает на нашем союзном фронте чрезвычайно трудную обстановку, о чем я буду считать себя обязанным сообщить в Омск, так как затрудняюсь нести дальше мои функции в современных союзных рядах, если какими-либо путями в Омске не будет установлено соглашение с союзниками»…

У аппарата (из Омска) ждал генерал Матковский. На мой вопрос, каким образом были допущены аресты и «почему о столь важных событиях мне не было доложено в течение полутора суток», Матковский сообщил: «Сегодня в половине четвертого наштаверх генерал Розанов сообщил мне по телефону, что, по переданным ему сведениям, арестованы министр Авксентьев, Зензинов и тов. министра Роговский. По проверке этих сведений подтвердилось, что эти лица были арестованы, но где – неизвестно. На квартире Авксентьева был произведен обыск, но его самого в квартире не оказалось… Совет министров, собравшись в 8 часов, после долгого обсуждения создавшегося положения, постановил, что вся власть перешла к совету министров, а последний, ввиду тяжелого положения страны, временно передал осуществление власти адмиралу Колчаку» [26].

Матковский добавил, что «для розыска арестованных выслана контрразведка, арест произведен неизвестными лицами в военной форме»¹¹⁴.