Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий - Судникова Ирина В.
— Врешь, не быть по сему.
Взял перо и исписал всю страницу этими словами: «Врешь, не быть по сему», и лег спать.
На другое утро он пошел домой: в экспедиции нашли ту бумагу и обмерли со страха.
Поехали к генерал-прокурору князю Вяземскому. С этой бумагой он поехал к Императрице и бросился ей в ноги.
— Что такое? — спросила она.
— У нас несчастье. — сказал Вяземский, — пьяный дежурный испортил ваш приказ.
— Ну что ж, — сказала Государыня. — я напишу другой, но я вижу в этом перст Божий; должно быть, мы решили неправильно. Пересмотрите дело.
Пересмотрели дело, и действительно оказалось, оно решено было неправильно. (6)
Некий Я. Ф. Фрейгольд имел место чиновника, которое в то время обогатило бы всякого, но по собственной честности не нажил ничего и вышел из службы чист и беден.
Его представили к пенсиону.
Государыня отвечала, что он, конечно, сберег что-нибудь из своих экстраординарных доходов.
Ей доложили, что он формально ничего не имеет.
— Или он дурак. — отвечала она, — или честнейший человек и в обоих случаях имеет надобность в пособии.
И подписала указ. (6)
Екатерина, разговаривая однажды с юным внуком своим, Александром Павловичем, спросила его: какая черта в истории ему больше нравится?
— Поступок английского короля Генриха IV, когда он посылает хлеб осажденному им Парижу. — отвечал Александр.
Восхищенная Императрица, обняв его, сказала:
— Ты будешь отцом своих подданных!
Слова ее пророчески исполнились. (6)
Екатерина, 23 августа 1796 года быв у Нарышкиной и возвращаясь домой, заметила звезду, ей сопутствовавшую, в виду скатившуюся. Председательствующий в губернском правлении Николай Петрович Архаров, предупредивший Императрицу, встретил ее во дворце; она сказала: «Вот вестница скорой смерти моей»… — «Ваше Величество всегда чужды были примет и предрассудков». — отвечал Архаров. «Чувствую слабость сил и приметно опускаюсь», — возразила Екатерина. (5)
В 1796 году, когда переговоры о бракосочетании Великой Княжны Александры Павловны с королем Шведским Густавом Адольфом подходили к концу желаемому. Императрица приказала наилучшему петербургскому серебряному мастеру, негоцианту Буху, исправлявшему тогда должность датского агента, сделать в приданое для Ее Высочества серебряный сервиз. К назначенному сроку сервиз, самим Бухом привезенный во дворец, поставляется в галерее. Сие случилось, когда Государыня сведала, что Бух не токмо ее разговоры, но многие намерения сообщил в Копенгаген, и что наконец делал пир для некоторых придворных особ; она с приметным неудовольствием говорит Попову, «что у иностранных дворов знают о ней более, нежели должно, — пойдем смотреть сервиз». Бух принят холодно, по существовавшему обычаю и к руке не допущен, после немногих слов Государыня сказала: «Приказать, Василий Степанович, отвезти сервиз в Царское Село и поставить в уборной Великого Князя Александра Павловича, пускай он невзначай увидит его и удивится моему подарку». Возвращаясь с Поповым в свои комнаты, расхохоталась: «Бух напишет в Копенгаген сущую ложь». (5)
Однажды Гаврила Романович Державин, только что поступивший на службу в Преображенский полк солдатом, явился за приказаниями к прапорщику своей роты, князю Козловскому.
В это время Козловский читал собравшимся у него гостям сочиненную им трагедию. Получив приказание. Державин остановился у дверей, желая послушать чтение, но Козловский, заметив это, сказал:
— Поди, братец служивый, с Богом, что тебе попусту зевать: ведь ты ничего не смыслишь. (1)
Державин, в бытность свою статс-секретарем при Императрице Екатерине II. докладывал ей раз какое-то важное дело. Государыня начала делать возражения, с которыми Державин не соглашался. По горячности своего характера он до того забылся, что в пылу спора схватил Императрицу за конец надетой на ней мантильи. Екатерина тотчас прекратила спор.
— Кто еще там есть? — хладнокровно спросила она вошедшего на звон колокольчика камердинера.
— Статс-секретарь Попов. — отвечал камердинер.
— Позови его сюда.
Попов вошел.
— Побудь здесь, Василий Степанович, — сказала ему с улыбкой Государыня, — а то вот этот господин много дает воли своим рукам и, пожалуй, еще прибьет меня.
Державин опомнился и бросился на колени перед Императрицей.
— Ничего, — промолвила она, — продолжайте, я слушаю. Однако случай этот был отчасти причиной перемещения Державина из статс-секретарей в сенаторы. (1)
Князь Платон Степанович Мещерский был при Екатерине II наместником в Казани, откуда приехал в Петербург с разными проектами и бумагами для представления их на благоусмотрение Императрицы. Бумаги ей были отданы, и Мещерский ожидал приказания явиться к Императрице для доклада. Однажды, на куртаге, Императрица извиняется перед ним, что еще не призывала его.
— Помилуйте, Ваше Величество, я ваш, дела ваши, губерния ваша, — отвечал Мещерский, — хотя меня и вовсе не призывайте, это от вас зависит.
Наконец день назначен. Мещерский является к Императрице и, приступая к докладу, кладет шляпу свою на ее столик, запросто подвигает стул и садится. Государыня сначала была несколько удивлена такою непринужденностью, но потом, разобрав бумаги и выслушав его, осталась очень всем довольна и еще более оценила его ум. (1)
Великий Князь Павел Петрович также полюбил Мещерского. Однажды у Великого Князя был назначен бал в Павловске или Гатчине. Племянник Мещерского, граф Николай Петрович Румянцев, встретясь с ним, говорит ему, что надеется видеться с ним в такой-то день.
— А где же? — спрашивает Мещерский.
— Да у Великого Князя, у него бал, и вы, верно, приглашены?
— Нет, — отвечает Мещерский, — но я все-таки приду.
— Как же так! Великий Князь приглашает, может быть, своих приближенных.
— Все равно, я так люблю Великого Князя и Великую Княгиню, что не стану ожидать приглашения.
Румянцев, для предупреждения беды, счел за нужное доложить о том Великому Князю, который рассмеялся и поспешил послать Мещерскому приглашение. (1)
В 1787 году Императрица Екатерина II, возвращаясь в Петербург из путешествия своего на Юг, проезжала через Тулу. В это время, по случаю неурожая предыдущего года, в Тульской губернии стояли чрезвычайно высокие цены на хлеб, и народ сильно бедствовал. Опасаясь огорчить такою вестью Государыню, тогдашний тульский наместник, генерал Кречетников, решился скрыть от нее грустное положение вверенного ему края и донес совершенно противное. По распоряжению Кречетникова на все луга, лежавшие при дороге, по которой ехала Императрица, были собраны со всей губернии стада скота и табуны лошадей, а жителям окрестных деревень велено встречать Государыню с песнями, в праздничных одеждах, с хлебом и солью. Видя всюду наружную чистоту, порядок и изобилие, Екатерина осталась очень довольна и сказала Кречетникову:
— Спасибо вам, Михаил Никитич, я нашла в Тульской губернии то, что желала бы найти и в других.
К несчастью, Кречетников находился тогда в дурных отношениях с одним из спутников Императрицы, обер-шталмейстером Л. А. Нарышкиным, вельможей, пользовавшимся особым ее расположением и умевшим, под видом шутки, ловко и кстати высказывать ей правду.
На другой день по приезде Государыни в Тулу Нарышкин явился к ней рано утром с ковригой хлеба, воткнутой на палку, и двумя утками, купленными им на рынке. Несколько изумленная такой выходкой, Екатерина спросила его:
— Что это значит, Лев Александрович?
— Я принес Вашему Величеству тульский ржаной хлеб и двух уток, которых вы жалуете, — отвечал Нарышкин.
Императрица, догадавшись, в чем дело, спросила: почем за фунт покупал он этот хлеб?
