Золотой характер - Ардов Виктор Ефимович (читать книги онлайн полностью без сокращений TXT, FB2) 📗

Но в послеобеденный тягостный час жаркого августовского дня у «богатырей» стояла лишь одна машина, неказистая до последней крайности. И без того не парадный «газик» — «козел» — был увенчан уродливым кузовом, снятым не то с довоенной «эмки», не то с трофейного лимузина. Ни один знакомый мне председатель не ездил в таком экипаже.

— Чья машина? — спросил я у дремлющего водителя.

Шофер встрепенулся. Был он немолод, сухощав и, видно, истомлен жарой. Обмахнув небритое широконосое лицо, потянулся, выпростал руку.

— Дай закурить, корешок… Чья машина? Дальняя. Челомбитьку слыхал? Его…

— Челомбитьку! — Я, признаюсь, опешил, услыхав эту фамилию. Челомбитько был знаменитый председатель на юге. Какая нужда усадила его в такой автомобиль? — Того самого Челомбитьку? Героя?

— Героя, — кивнул шофер, жадно затягиваясь. — Слухай, выручи, корешок! Сходи на базар за провизией. Хозяин мой преподобный подался коммерсовать, а я — за сторожа. Машина полна подшипников, дверки не закрываются, с утра сижу балбес балбесом, не евши, не куривши.

Вид у «сторожа» и впрямь был страдальческий. Я отправился за провизией, и полчаса спустя мы сидели на скамеечке под акацией, обдуваемые палящим ветром. Степан Терентьевич — так звали водителя — ловко сдирал чешуйчатую шкурку с жирной тарани, кривым садовым, ножом рассекал на дольки мясистые помидоры, и по мере того, как он насыщался, лицо его принимало спокойное выражение.

— Степан Терентьевич, — спросил я, все еще косясь на «газик», — что у вас за выезд? Колхоз — богатейший, председатель — герой, а ездите черт-те на чем…

— А тебе куда ехать? — в свою очередь спросил он, прищурясь и словно прикидывая, стоит отвечать или нет. — Ах, в Бичовый? Подкинем! Антон явится — и подкинем! Это на Незамаевском шляху хутор? В балочке? Ну, как раз по дороге…

Я понял: шофер за день одиночества стосковался по разговорам и рад случайному собеседнику. А он смахнул с колен крошки, закурил и сказал:

— Был у нас, друже, выезд. Первейший! На ЗИЛе катались, аж гай шумел! Кабы не одна бисова душа, думаешь, загорал бы я тут? Челомбитько-то стесняется подъезжать к конторам на этой «мухобойке», вот и бросает меня, а сам пеший ходит по городу. Обезножил нас растреклятый Лиходед!

— Какой Лиходед?

— Эх, корешок! — вздохнул он. — Тут если рассказать, что он над нами выкомаривает, этот распрочертов Трофим Лиходед, не поверишь! — махнул он рукой. — Никто не верит! Челомбитько-то Антон Федорович — он всему свету известный. А Лиходед? Да его за станцией и не знает никто. Подумаешь, фигура — колхозный механик, да еще и доморослый, из ковалей! Правда, есть у него еще должность — секретарь партбюро, — но опять-таки для нашего Антона это не высокое начальство. В большо-ой зараз силе Антон Челомбитько! Не то что в районе либо в крае, а и в Москве добре знают его, и думаю, кабы он на Лиходеда пожаловался, дали бы им развод по несходству характеров, уважили б Антона. А вот, представь, не жалуется. Терпит — и квит…

Степан Терентьевич отхлебнул из фляжки глоток теплой воды, поморщился, вскинул руку, посмотрел на часы.

— Вот-вот Антон явится, поедем… Глянешь на него — бочка. Расщедрилась природа — вогнала в него мяса на пятерых. Два пояса вместе сшивает, аж тогда подпоясывается! Но не квелый, моторнейший… А Трофим тоже моторный, только на другой фасон — высоченнейший! Сядет, сложится, как плотницкий аршин, — коленки до подбородка достают.

Ох, разномастны же, черти! В субботу едем в район — Антон и пытает: «А что, Трофим, кабы революция припоздала, что б с тобой было?» — «Как это припоздала? — не понимает Лиходед. — Не могла она припоздать! Все в свой срок». — «Ну, допустим бы, припоздала. Либо она припоздала, либо ты годочков на двадцать раньше на свет явился — кем бы стал?» — «Ну, что за пустые балачки! — сердится Лиходед. — Кем бы я стал? Ковал бы себе в кузне». — «Э, нет! — говорит Антон. — Я про тебя другое думал: ты же прямой, как палка, у тебя что на уме, то и на языке, — сослали б тебя жандармы на каторгу за пропаганду». — «А тебя б не сослали?» — «А меня б не сослали, — смеется Челомбитько. — Я бы в купцы махнул». — «Ну-ну, в купцы!.. С какого бы капиталу? Копался бы в земле». — «Нет, — уверяет Антон, — не задержался бы я в середняках: не тот характер. Двинул бы в купцы. Хватило б хитрости нажить капитал. Лихой бы купец получился».

…Смекаешь, какие разговоры? Ну, не знаю, как бы там у Антона получилось с купечеством, — может, и доторговался бы до точки: он рисковый, а вот из кулачества, это уже на моих глазах, Трофим Лиходед его, как говорится, тепленьким достал.

Демобилизовались они в двадцать шестом году со срочной службы. Трофим — в батрачком (были тогда такие комитеты, обороняли нашего брата), а Антон — к батьке на хозяйство. А батько у него хотя и не бедствовал, а хозяйновать не умел. Антон и взял руководство. Мотнулся на Волгу, привез семян, глядим — горчицу сеет! Горчицу! У нас и понятия не было, как она растет. А он посеял, выходил, торганул — вот тебе и первые гроши. Ходит по станице, приценивается к маслобойке, думает двух работников нанимать. А мужик сам собой не вредный, не жадный, но вот-вот из-за этой распроклятой единоличности мог бы из него получиться кулак…

Тут-то его Лиходед и перекантовал! Организовалась коммуна на хуторе — зовет его Трофим завхозом. Поступил Антон в коммуну, еще и батьку привел, захлопотал, старается. Мы не нарадуемся: нашли человеку место! А он год отслужил — сдает ключи: «Увольняйте. Непривычен служить под начальством. Вот когда председатель запонадобится, тогда покличьте!» А председателем-то был Трофим на первых порах. Собралась ячейка, задумались: что делать? И Антона жалко терять: хозяйнует он лучше Трофима. И кой у кого сомнение: куда он, Антон, заведет коммуну? Сам же сырой, непропеченный, еще и пуп не зарос после единоличности. Да и Трофима жаль обижать: он затевал коммуну. «Нет, — говорит Трофим, — на пользу дела давайте, хлопцы, рискнем! Хозяйнует он лучше меня — книги ему в руки! А завести он нас никуда не заведет: в случае чего мы-то — вот они, коммунисты. Станет выбрыкивать — стреножим!»

Так и сказал: «Стреножим»… И вот сколько лет минуло, а он… — Степан Терентьевич нагнулся, поднял с земли блеклый листок акации, зачем-то разгладил его на ладони, растер жесткими пальцами, вздохнул и, словно бы окончательно отвлекшись от того, что было когда-то, заговорил деловито: — Гляди, как дела разворачиваются… Сядут они посевы плановать — Антон рассуждает хозяйственно, чтоб легче колхозу гроши добыть. «Свеклу, — прикидывает, — урежем: возни с ней много. А бабам дадим другое занятие — веники! Посеем — хлопот с ними немного, а гроши верные! На Севере побывал мой гонец — там по пятерке за штуку платят». — «Глупости! — противоречит Лиходед. — Кубанскую плодючую землю — под веники?! Да нехай их тот сеет, у кого неудобия, а мы будем сахар гнать. Мало сахару!» — «Да веник-то, если его на базаре продать, доходней?!» — «Мало ли что!» — «Как это «мало ли что»?! Я — хозяин, мне волю дали, я не одни веники, я еще и конопельку посею». — «Еще глупей! — кричит Лиходед. — С Кубани пеньку гнать?! Позорище!» — «Никакого позорища! За пеньку гроши дождем льются. Ты газеты читаешь? Под Курском, под Черниговом на чем колхозы богатеют? На этой же пеньке!» — «Плохо ты газеты читаешь, — говорит Лиходед. — Там-то колхозы жили бедновато, на чем их можно было поднять? На пеньке! Государство и повысило на нее цену. Для первой поры повысило, чтобы в тех колхозах завязался жирок, не навеки». — «Да я-то могу тем попользоваться? Надо ловить момент!» — «Ты свой лови! Сей кукурузу, перегоняй ее в мясо. Мясо — вот твой конек!» — «А то мы не даем мяса! Полмиллиона карбованцев получил за свинину. Мало?» — «Нет, то горький доход, — не соглашается Лиходед. — Горький!.. Гляди, почем свинина в магазине, — разве ж то всем доступная цена? А почему она такая дорогая? Мало ее, свинины! Мало! С тебя, богача кубанского, вдесятеро, да дешевой свинины, да еще яиц, да сахара. А ты вон на чем, на вытребеньках, на вениках, на ерунде, хочешь строить политику? Абы копейку добыть? Не дадим так плановать!..»