Золотой характер - Ардов Виктор Ефимович (читать книги онлайн полностью без сокращений TXT, FB2) 📗

Но то пустое — суточные… Сам-то Челомбитько тыщами пострадал — вот кого жаль!

ЗИЛ приглянулся нам прошлым летом, и загорелась у Антона душа! Бывает же: мужик самостоятельный, хозяин, а дай ему цацку! Но почему же и не дать, скажи пожалуйста? Что для нас, миллионеров, сорок тысяч? Или он не заслужил? Да ты б поглядел, как он служит! Сам Лиходед — да-да, Лиходед! — знаешь, как его перед районом расписывал? Случилось тут у нас поветрие — ставить председателями одних дипломных агрономов. Антона и хотели потеснить. Как тут Лиходед взвился! Ишь, мол, что задумали — такими людьми бросаться! Райкомовцы ушам и глазам не верят: «Да ты ли это говоришь, товарищ Лиходед? Ты же Челомбитьку напропалую ругал». — «А то наше внутреннее дело!» — «Да он же загибает!» — «А вы хотели, чтоб в колхозах одни чистые ангелы служили? Чтоб ангелы, да еще одной масти, с одной колодки? Да у всякого-то человека свой нрав! На то мы и живем в станицах, на то и поставлены, чтобы этих разнонравных да разномастных по одной дорожке вести, не давать им в сторону уклоняться. А ка-ак же! Загибает? На его загибы у нас глаза и руки есть. Научим! Поправим! А вы к нему в середку загляньте: чего там больше — загибов либо чего другого, хорошего?..»

Вот так Лиходед высказался! Ве-ерно насчет Антоновой середки… Я б советовал еще и докторам туда заглянуть: что там у Антона за дизель? Центнер же весу в человеке, и годы не маленькие, и водку пьет, и в смысле женского пола не монах, и, считай, почти тридцать лет под боем, под выговорами, и без отпусков, без выходных, без праздников, — а ни черта пощады не просит! Спровадили мы его на курорт. Со скандалом отправили в Сочи, а две недели минуло времени — он из Архангельска телеграмму бьет: переводите деньги за двадцать вагонов леса! Мы бумаге не доверяем: как он в Архангельске очутился? Моря с пьяных глаз перепутал — вместо Черного на Белое попал? Нет, оказывается, не перепутал! Один раз в Черном море выкупался, трое суток в санатории перестрадал и махнул своей волей на лесозаготовки, провел коммерцию!

Так же и в праздники. Гуляет вместе со всеми и пьет — никому не уступает, в третьем часу ночи домой отправится, а в шестом часу, как огурчик, выбритый, свежий, веселый, уже стучится ко мне: «Полетели, Степан!» Летим… По холодку, по росе. Где-то бригадира догоним — Антон погрозит ему: «Поспешай, Роман, поспешай… У Марфушки зоревал? У Феклушки? Я т-тебя!» Где-то на таборе кухарочку побудим — Антон за ее подбородок подержится: «Я тебе, Христя, петуха привезу!» — «Та лучше курочку, Антон Федорович! Курочка слаще». — «Нет, пивня, — пообещает Антон, — горластого! Чтоб будил!» — «Та за вами же и пивень не управится! Это ж немыслимо: когда вы спите?» Немыслимо! В девятом часу другой председатель еще только в степь собирается, а мы уже вертаемся: все облетели, все команды подали, еще и людей подвеселили. Так что ж, скажи, за такую моторность не стоит он благодарности? Слабинку его нельзя уважить?

Нет, насчет слабинки Лиходед ни в какую! «Еще, — шумит, — князья выискались! Колхозники пешком ходят в степь, а вам ЗИЛ? Что у вас, от «мухобойки» мозоли на благородном месте? С чего роскошествуете?» Дурацкий разговор! Всем колхозникам по ЗИЛу не купишь, а голове-то можно! Я не стерпел. Год мы кончали хорошо, люди руководством довольны, подготовил я дружков, крикнули на собрании: «Купить ЗИЛ Антону Федоровичу!» Голоснули на «ура», Трофим с носом остался, а я — в Москву. Пригнал раскрасавицу! Думаешь, долго поездили? Эге! Лиходед такое отколол, что Антон Федорович, бедолага, не то что без ЗИЛа, а без малого в одних подштанниках не остался.

Как раз он хату ставил тем летом. То-оже Трофим не советовал. «Зря, говорит, Антон, затеваешь постройку. Что тебе, жить негде? Есть справный домок — и достаточно. К чему от людей отделяться?» Оно и верно, был у Антона приличный домок, да и семейство-то у него — он, баба и старуха, — хватало площади. Но надо ж Антона знать! Ему пить-есть не давай — дозволь королем пройтись перед народом. И пострадал же за то: красовался перед девчатами, объезжал неука жеребца да зазевался, а жеребец не промах — враз обезручил его! Отхватил кисть под самое запястье, так и ходит Антон с деревяшкой на левой руке, без войны инвалид, только и утешение — стучать по столу способней.

А тут возвысился, в славу вошел — дай ему особую хату! Съездил куда-то, погостевал у знакомца председателя, говорит мне: «Ну, Степа, думаю я всех председателей перешибить. Какими хозяйствами командуют, а живут, скупердяги, без всякой культуры. Надо научить». Я не против, пожалуйста, ты своим грошам господин! А грошей, скажу, было у него порядочно. Хоть и не жадюга, но своего не упускал. Еще до укрупнения назначали ему премии за всякий сверхплановый процент, ну, а когда укрупнились, продуктов-то побо́лело — премиальный процент, знаешь, как подскочил! За все брал премии.

Долго его Трофим отговаривал. «Подумай, говорит, что станица скажет. Вдовы-то еще кой-какие по трое в одной хате живут, теснота, яслей хороших нет в станице. Не рано тебе дворец заводить?» Но тут и Челомбитько не уступал: «Мои гроши — что хочу, то и строю! Мне тысячи в могилу не уносить». Но Лиходеда разве переговоришь? «Гроши тебе мешают? Много их? Так облегчись! Попроси собрание — уважат, скостят тебе жалованье…»

Не послухал Антон, затеял постройку. Чертеж выписал. Дом фасонистый: восемь комнат, службы при нем, котел паровой, ограда каменная. Дворец — не дворец, ну и похожего я в станицах не видел. Картинка! Привез из города мастеров, машины нанял, назначает на Октябрьскую новоселье.

А под покров… ну да под покров, помню, в субботу, и вышло это происшествие. Привез Лиходед гостей. Мы-то и раньше их дожидали. Гости дальние, из Китая, а стажировались по соседству, в совхозе, и Антон все собирался за ними, да шла уборка, было не до того. По обличью вроде студенты — моложавенькие, в парусиновых кителях, в кепочках, — но, оказалось, не студенты, а такие же председатели, как Антон, и не молодые совсем, а просто от рождения подбористые. Переводчика с ними не было, сами объяснялись, хотя и спотыкались, по правде сказать. Приезжаем на ток — они и пытают: «Ток?» — «Ток, говорю, дружик. Верно сказано». — «А там? — на провода показывают, — И там ток?» — «И там, объясняю, ток. И еще есть ток, где стрепета весной бьются». — «О!» — качают головой: много, мол, у вас токов… Нелегко им доставался язык.

Антон их по хозяйству водил. Заворожил! Блеснул достижениями! Ну, оно и было чем блеснуть! И обедать к себе позвал. Водочку выставил, красное вино, но китайцы, видно, не охотники насчет питья, пригубили — и кончено, и нам волей-неволей пришлось той же нормой причащаться. Разговоры пошли. То они распытывали, а тут Лиходед завладел беседой.

Я сперва не разобрал, куда он гнет. Беседуем, обыкновенно, про жизнь, китайцы поясняют, что дела у них только распочинаются, машин еще недохватка, того-сего, а Трофим кидает и кидает вопросы: да как, мол, у вас с тем, с другим, с продовольствием, с житьем, да как вы сами, председатели — руководящая часть?.. «А что ж, — старший говорит, — и мы как все! Раз народу трудненько — и нам той же мерой! Мы-то коммунисты! С людьми живем!» И рассказывает: были они в Москве, бачили в Кремле квартиру Владимира Ильича — вот так, мол, надо себя содержать…

Потом я его спрашивал, Трофима: чи оно было подстроено, чи само собой сошлось? Клянется и божится: само собой. Но я-таки думаю — он подстроил! Ты ж глянь: только они поговорили про Ильичеву квартиру — вот тебе Трофим поднимается и зовет гостей в клуб. И ведет их прямесенько мимо новой Антоновой хаты, а она же фасонистая, так свежей краской и горит! Остановились китайцы, да тут и любой бы остановился, кругом хаты как хаты, кубанские, под камышом, а она, раскрасавица, заморского образца, еще и крыша крутая, острая. Остановились, переглянулись, спрашивают: «Что это?»

Эх, подвел сатанячий Трофим! Челомбитько стоит на виду у всех, пот с него ручьем льется, а кругом же народ! Соседи подошли, бабы, ребятишки сбежались… Что сказать? «А это, говорит, товарищи гости, как бы вам понятнее объяснить… Это, в общем и целом…» Тут и ввязывается, ему на беду, Наташка Зинченкова, веселая такая вдовушка, язык — как помело. Ввязывается и от всей своей веселой души хочет пособить Челомбитьке: «Твоя же хата, Антон Федорович! Твоя! Так и скажи гостям, пусть полюбуются». Что тут с Антоном делается! Как вызверился, как заходился бабу чернить: «Ах, чертова цокотуха, тебя пытают!.. Извините, товарищи гости, не воспитали мы бабу… А это, в общем и целом, строение…» — «Ясли», — тихонько подсказывает Лиходед. «Ну, ясная вещь, ясли! Я же так и хотел сказать… Жара клятая разморила… Ясли для ребятишек!».