Золотой характер - Ардов Виктор Ефимович (читать книги онлайн полностью без сокращений TXT, FB2) 📗

В один миг распрощался с домом. Уже потом мы подсчитали: в шестьдесят тысяч ему обошлась Наташкина подмога. Не будь этой чертячей бабы, может, и выкрутился б Антон… Почему в шестьдесят тысяч? Да он же грошей не взял с колхоза! Форсун отчаянный. Как закусил, так и понесся! Видно, рассчитывал: «Хоть хаты лишусь, зато слава по краю прокатится…»

— А при чем тут ЗИЛ? — спросил я.

— Все одной веревочкой связано. Как китайцы уехали, разонравился ЗИЛ Челомбитьке. И что это, мол, за карета: по стерне на ней не поедешь — грязи боится, едем с поля — нельзя баб подвезти, ковер запачкают. «Давай ее, Степа, продадим!» Отбили мы объявление в газете, наехали купцы-председатели, ходят вокруг ЗИЛа, облизываются, а брать не берут. Подозрительно им: почему это сам Челомбитько, известнейший человек, богатей и задавака, почему это он такую нарядную машину продает? Антон их всячески оплетал: и доктора, видишь, ему запретили ездить на мягком, и пятое, и десятое… Боятся! Походят, походят и прощаются: нет, мол, извини, Антон Федорович, раз уж ты продаешь, значит, какой-то вред от этой машины, ну ее к бисову батьке… Антон и цену сбавлял и купцов подпаивал и аж тогда продал, когда спустился к нам с гор какой-то смельчак, молча отсчитал гроши и угнал ЗИЛ. А Антон на радостях выпил добре и пересел на «мухобойку». Заметь: и «Победу» не стал покупать! Тоже форс особого рода. Все председатели на «Победах», а он один на «мухобойке». Демократ, глядите на него! Ему — краса, а мне — мучение… И Лиходед за меня не вступится. «Ничего, ничего, говорит, пока мяса вдесятеро не дадим и школу с интернатом не построим, вот это самая разлюбезная под вас машина!»

Степан Терентьевич осуждающие глянул на «мухобойку», сплюнул и добавил, вздохнув:

— Вот такое, браток, вытворяет этот Трофим, так он Челомбитька воспитывает… Что Антон? Да когда указ объявили насчет Героя, ему б, Антону, радоваться, а он в райком полетел. Выходит оттуда краснее красного, злой, распаленный. Я понять ничего не могу, а он: «Знаешь, Степа, Лиходеда-то не наградили!» — «Ну что ж, говорю, Антон Федорович, значит, не заслужил он. Сверху видней». — «Да сверху-то как раз одного меня и заметно! Откуда ж наверху будут знать, кто тут надо мной руководствует да мозги мне вправляет? То райком должен был представить, а в райкоме, видишь, новые люди — им дай показатели! А какие у Трофима показатели? Он не доярка, его литрами не взвесишь. А я, кабы это дозволялось, ей-богу, свою б награду переполовинил. Звезду, так уж тому и быть, себе б оставил, а орден Ленина ему, Трофиму, отдал…»

Степан Терентьевич покачал головой, не то удивляясь нежданной щедрости Челомбитька, не то осуждая его. Потом долго смотрел в разлет улицы. Там, цепляя за полыхающие провода, медленно катилось на покой пыльное солнце…

— Нет, видно, не дождемся Антона, — сказал он наконец. — Извини, браток, придется тебе шукать других попутчиков.

Мы простились, а через полчаса к «пятачку» подкатил попутный грузовичок и, громыхая, увез меня на хутор Бичовый…

Иван Рахилло

КРАСНАЯ ШАПОЧКА

Доктор филологических наук Антон Ильич Тюльпанов выехал воскресным вечером в лес прогуляться на лыжах. Повернув по лыжне на просеку, он остановился на прогалинке, картинно освещенной заходящим солнцем, и, опершись на лыжные палки, блаженно закрыл глаза. «Боже, какое наслаждение, — думал Тюльпанов, глубоко втягивая в легкие кристально чистый, пахнущий хвоей, свежий морозный воздух, — все-таки мы, горожане, не умеем по-настоящему пользоваться дарами природы»…

Антон Ильич с удовлетворением прислушался к работе сердца: оно стучало ровно и радостно.

В прошлом году Тюльпанов болел гриппом, и после выздоровления сердце у него стало немного пошаливать. Несмотря на то что Антон Ильич был причастен к науке как ученый-филолог, о работе сердца он имел весьма смутное представление: какие-то два желудочка, левый и правый, предсердие, аорта, сердечная мышца, а что, как оно там устроено, он в подробностях не разбирался. Так приблизительно думал он и о работе автомобильного мотора: везет — и слава богу, а испортится — шофер разберется, ему там видней…

Но с тех пор как стало покалывать в левой стороне груди, Тюльпанов уже невольно стал интересоваться всем тем, что относилось к работе сердца. Однажды в журнале, в отделе «А знаете ли вы?..» он прочитал о том, что человеческое сердце перегоняет за сутки около десяти тысяч литров крови. Десять тонн!.. Десять тонн… такой небольшой моторчик, размером не больше кулака! Эта новость потрясла его… Антон Ильич немедленно поехал в поликлинику.

Старый профессор внимательно выслушал его, расспросил о жизни и написал рецепт.

— Да, батенька, — сказал со вздохом профессор, — здоровье — это государственное имущество. Наше оружие. Его надо и сохранять как оружие. Вам уже давно перевалило за пятьдесят, пора переменить походку жизни. Надо переключиться на вторую скорость. Меньше излишеств, и больше отдыха и покоя. Размеренный ритм. Вы, между прочим, женаты? — поинтересовался профессор.

— Вдов. А разве это имеет отношение к сердцу?

— Самое прямое. Семейная жизнь спокойнее, тише.

— Ну, а все-таки, как с сердцем? — с тревожным любопытством спросил Антон Ильич. — Объясните мне образно.

— Образно? — Очки профессора сверкнули добрым, понимающим блеском. — Представьте, по улице едет старый, разбитый грузовик…

«Неужели это я?» — быстро подумал Тюльпанов.

— И вот взяли и стукнули по нему из всей силы кирпичом, — продолжал профессор. — И, представьте, никаких следов! На старом и побитом следов не видно. Возьмем другой случай. С конвейера сходит новая легковая машина. И вот на лакированном ее крыле маленькая царапинка. Маленькая, а ее видно… Это вы.

Сравнение с легковой машиной несколько успокоило Антона Ильича.

Однако по совету профессора Тюльпанов стал теперь уезжать после работы на дачу, где жила его тетка. Антон Ильич приобрел лыжи и в первое же воскресенье вышел в лес. Он двигался по проложенной лыжне, не торопясь (как советовал профессор), дышал глубоко и размеренно и часто останавливался, озабоченно прислушиваясь к работе сердца.

Антон Ильич стоял на лесной полянке, и, подставив лицо солнцу, вспоминал свою молодость, когда он мог бегать на лыжах без устали с утра до вечера. Сердца он тогда совсем не ощущал. По окончании института его быстро втянуло в водоворот жизни, пошли выступления и диспуты, совещания, заседания, проекты и планы, выезды в другие города и за границу — все так завертелось, что было уже совсем не до спорта. Единственный месяц в году он проводил на мере, стараясь купанием и греблей сбить с живота наплывающий жирок. Портилась фигура. Вес беспокоил его; поднимаясь по лестнице, Антон Ильич уже немного задыхался. Стареть ему совсем не хотелось.

В лесу стояла сказочная тишина. Пышные сугробы розового снега лежали задумчиво-спокойно, издалека долетал сюда умиротворенный звон деревенской кладбищенской церкви, изредка скрипнет верхушка сосны, покачиваемой легким порывом ветерка, да прогудит фаготом пролетающий мимо леса шумный электропоезд. Давно уже Антон Ильич не ощущал такого величественного и безмятежного покоя.

Неожиданно его чуткое ухо уловило шуршание быстро скользящих лыж. Он раскрыл веки и оглянулся: перед глазами сначала поплыли фиолетовые солнечные круги, потом среди этих призрачных, исчезающих солнц он увидел миловидную девушку в крошечной вишневой шапочке и синих узких брючках, выразительно облегающих ее крепкие бедра и тоненькую, совсем мальчишечью талию. Подняв удивленные брови, она с веселым изумлением разглядывала Антона Ильича, легкая, прозрачная тень от ресниц нежно подчеркивала ясную глубину ее зовущих глаз цвета наивных незабудок.

«Где мы встречались? Где, где, где?» — мучительно стал вспоминать Антон Ильич и на всякий случай вежливо поклонился полузнакомой незнакомке.

— Антон Ильич!. — радостно приветствовала она. — Вот уж никогда бы не узнала!.. А я бегу и вижу чью-то мощную, широкоплечую фигуру. Со спины в лыжном костюме вы мне показались даже каким-то спортсменом-комсомольцем. Лыжный костюм вас удивительно молодит!