Шпион, которого я убила - Васина Нина Степановна (читать хорошую книгу .txt) 📗
Ева сначала прыснула, потом расхохоталась во весь голос.
– Смеешься… Смешно тебе? Если мы поженимся, я буду моложе своего пасынка, да?
– Нет, Костя, – Ева вытерла выступившие слезы и протянула ему термос. – Извини. Ты не в моем вкусе.
– Ладно. Не поженимся. Пока. Но учти, – Костя погрозил пальцем, – у меня мама – однолюб. И дед – однолюб. Был, – добавил он, справившись с отвинчиванием крышки.
– Почему – был?
– Спекся, – коротко ответил Костя. – Что это тут?
– Кофе. Куда тебя отвезти?
– Вот вопрос. А к тебе можно?
– Нельзя.
– Понятно. Твой сын старше, он меня выставит за дверь. Какая все-таки абсурдная штука – жизнь.
– Перестань говорить про жизнь с таким умным видом. Мне опять становится смешно.
– О, извини! Извини, я забыл, что это ты – специалист по жизни и по ее безопасности. Кстати, как можно завербоваться к вам в службу по этой самой безопасности?
– Это трудно. Сначала нужно как минимум закончить школу.
– А сколько существует твоя контора?
– Сложно сказать, – задумалась Ева. – Тайная канцелярия была создана еще при Петре Первом.
– Тайны! – мечтательно заметил Костя. – Шпионские страсти. Слежки, убийства, подкупы, секретные материалы. Ну и скука, – закончил он с отвращением.
– Зачем тогда тебе вербоваться?
– Чтобы все это уничтожить. Представь только, вместо твоей Службы – Комитет Гласности. Ка и Гэ без Бэ!
– Если ты не можешь решить, куда тебя отвезти, могу предложить приличный платный вытрезвитель. – Ева завела мотор. – Это рядом. Пока существуют деньги, будут существовать тайны. Пока будут тайны – будет сыск и шпионы. Вот такая, Костя, проблема. Ты не всегда сам выбираешь, мараться тебе или с пофигизмом семнадцатилетнего только рассуждать о переустройстве мира. И у меня такое чувство, – Ева посмотрела на Костю в зеркальце, – что ты уже замарался по уши.
– Я не хочу в вытрезвитель, – заявил Костя.
– Ладно. Сдам папе с мамой под расписку.
– Я не хочу к папе с мамой.
– Не думаю, что тебя в таком виде можно подбросить деду. Пожалел бы старика, а?
– Я его и пожалел, – ухмыльнулся Костя. – Если кого и жалел в своей жизни, так это деда. Я его так пожалел!
Ева покопалась в «бардачке», нашла валяющуюся там на всякий случай пачку сигарет.
– Куришь? – она протянула пачку Косте и внимательно посмотрела на него в зеркало.
– Нет, – покачал головой Костя. – И деду не даю. Он курильщик был матерый. До первого сердечного приступа. Я отучил. По карманам шарил, его стол обыскивал. Отучил…
– Допрос несовершеннолетнего без присутствия адвоката, – голос Кошмара в ухе.
Ева вздрагивает и тормозит. Со стуком падает сзади термос.
– Ноль часов двадцать три минуты, связь закончена. Спокойной ночи, полковник. – Она снимает микрофон и достает динамик.
– Полковнику никто не пи-и-и-ишет, – громко и заунывно затягивает Костя, – полковника никто не жде-о-о-от!
В половине второго ночи Ева ходит и ходит из одной комнаты в другую, потом – на кухню, потом – в ванную, тихими маленькими шажками – по коридору. Все это – не включая свет. Уже по нескольку раз поправлены одеяла близнецов. У Кеши осторожно вытащена книга из-под подушки. Квартира, подсвеченная уличными фонарями и странным, не затухающим даже в ненастные ночи свечением города, дышит спокойным дыханием детей, бурчит батареями, содрогается включенным холодильником. Ева и не представляла, сколько звуков присутствует здесь ночью.
Осторожно открыв дверь комнаты Далилы, Ева подходит к кровати и уже собирается запрятать под одеяло белеющую руку, как рука эта крепко хватает ее за запястье, и почти детский испуг помогает за долю секунды осознать – это не рука Далилы!
Нашарив выключатель ночника, Ева включает его и застывает от неожиданности.
– Ева Николаевна, – говорит Январь, не выпуская ее руки. – Вы бродите по квартире уже сорок две минуты.
– А где… – Убедившись, что извиняться не придется – Январь в кровати один, Ева осматривает комнату. – Где Далила?!
Январь отпускает ее руку и садится.
– Я пек блины, – говорит он медленно, разглядывая свои ступни на ковре. – Далила пришла не одна. С нею был молодой человек, который уже в коридоре начал предлагать ей услуги массажиста. Что я должен был подумать? Вот именно это я и подумал. А главное – Далила была как бы не в себе. Ничего не понимает, говорит разные странности и умоляет этого массажиста отвезти ее в следственный изолятор. Что я должен был подумать?
– Да что ты должен был подумать, скажешь, наконец?
– Ева Николаевна, мы выпили бутылку водки.
– Ну и что? Втроем?
– Нет. Вдвоем. Далила к этому времени уже куда-то делась.
– К какому времени? – подозрительно спрашивает Ева, берет с тумбочки лампу и приближает ее к лицу Января. – Где Осокин? – переходит она на шепот, разглядев заплывший глаз Января.
– Сложно сказать, – задумывается Январь. – Когда мы решили обсудить создавшуюся ситуацию за бутылкой, он обнаружил, что его машины во дворе нет. Далилы тоже нигде не было. Мы огорчились.
– Январь, ты пьян, – вздыхает Ева, потом ставит лампу на место и задумывается. – Или сотрясение мозга?
– У меня – нет. А у этого…
– Осокина?
– Точно. У него что-то не стыковалось в рассказе. Он говорил, что увез по вашему приказанию Далилу из Театра оперы и балета, потому что там на сцене упал труп, а в партере – люстра.
– Я все поняла. Далила на его машине поехала в изолятор к коммерсанту Жене. Ну что за день такой, черт знает что творится?!
– Ночь, – многозначительно поправляет Январь. – Ева Николаевна, а почему вы такая беспокойная? – Он задирает голову и смотрит на Еву одним глазом. – Садитесь, – приглашающее похлопывание рукой по кровати, – я вас успокою. А вы мне расскажете про этого коммерсанта.
– Нечего рассказывать. – Ева садится рядом с Январем, сразу же замолкает, пытается нащупать что-то под собой, потом вскакивает и кричит.
– Ну что вы все время прыгаете, – морщится Январь, обхватывая голову руками, – у меня от вас в голове все содрогается.
– Что это?! – Ева, не приближаясь к кровати, издалека показывает пальцем на то место, где она присела.
– А, это… – Январь, вглядевшись, отодрал от простыни подтекающий кусок мяса. – Это эскалоп. Из морозилки. Я совсем забыл, я его положил согреться. Это на глаз нужно… Растаял! – с громким шлепком Январь закрывает эскалопом половину лица. – Если вы полежите со мной рядом, только спокойно, – обещает Январь шепотом и медленно ложится, придерживая мясо на лице пальцами, – я расскажу вам сказку!
В половине четвертого ночи Ева набрала по электронной почте адрес полковника Кошмара и попросила разрешения на просмотр закрытой информации в архивах отдела разведки.
– Разрешите доложить некоторые соображения.
– Не разрешаю, – отрезал полковник. – Завтра… Нет, это уже сегодня, к одиннадцати утра жду вас в кабинете директора Службы для предварительного анализа нашего расследования. Раз уж вам не спится в такое время, займитесь своими непосредственными обязанностями, вместо того чтобы копаться в секретных материалах.
– Предварительный анализ? – удивилась Ева. – Суд через два дня. У меня есть…
– Если у вас нет предварительного анализа, вы лично объясните директору причины его отсутствия.
– Есть лично объяснить директору. – Ева закрыла глаза, с силой сжав веки. Главное было – не сорваться и не заорать. – Вас не интересуют мои соображения?
– Меня интересует отчет. Насколько я понял из вашей просьбы, вы опять что-то высасываете из архивов, чтобы поразить всех невероятными открытиями и предположениями. Попробуйте для интереса хотя бы один раз просто проанализировать полученную информацию!
Осторожно положив трубку, Ева сжала кулаки и прошептала:
– Ну, будет вам отчет с подробным анализом!
В пять двадцать она выяснила, что сам по себе символ единения рабочего и крестьянки использовался отделом разведки КГБ в целях вполне мирных. К примеру, в 1956 году именно этот символ украшал специально заготовленные для слушателей отдела повышения квалификации папки. Повышали тогда квалификацию двадцать три человека из отдела внешних связей и восемь международников-нелегалов.
