Шпион, которого я убила - Васина Нина Степановна (читать хорошую книгу .txt) 📗
– А вы что, уже приготовились к моей вербовке? Когда я еще числилась в МВД? – заинтересовалась Ева.
– Приготовились. Врать не буду. Ситуация была подходящей, но вы так агрессивно решили стать мамой, что споры и уговоры всем показались пустой тратой времени. Вы заметили, что все делаете – на пределе? Все – навзрыд!
– Да ладно! – возмутилась Ева. – Я всегда контролирую ситуацию!
– Ситуацию вы контролируете, а вот себя в эмоциях и чувствах ограничивать не умеете. Не умеете выполнять приказ без осмысления его. Вот и получается, что судьба – она всегда права. Не получился бы из вас нелегал.
– Никогда! – сразу согласилась Ева. – Спасибо, отличный кофе.
– Тогда по новой? – Кнур тяжело поднялся и взял пустую турку.
– Отступления от нормы, – заявил он через пять минут с порога, осторожно передвигаясь и следя за шапкой пены, – это крайние случаи проявления протеста, это бывает даже у самых идеальных исполнителей. Что-то не срабатывает.
– Человек перестает беспрекословно выполнять приказы?
– Нет, что вы. Приказы выполнялись всегда беспрекословно. – Кнур уселся и торжественно разлил кофе. – Вы вообще представляете себе, что такое – разведчик-нелегал?
– Приблизительно. Это строго засекреченный и наживший за долгое время отработанную легенду разведчик, внедренный в определенную структуру власти, террористической группировки или военного ведомства.
– Приблизительно, – хмыкнул Кнур. – Вот вы любите ковыряться в архивах. Много вам встретилось до девяносто первого года, к примеру, упоминаний о предотвращенных террористических актах? То-то. Как будто и не было никакого терроризма, а ведь он был. И самолеты захватывали, и людей похищали. Но – тишина…
– Тогда по всем ЧП была полнейшая тишина, к чему такие примеры?
– Ну, Ева Николаевна, вы же про прессу, а я вам – про архивы КГБ! Чувствуете разницу? Как только в дело вступал нелегал, полная информация о проделанной им операции уже была обречена на строгую секретность или просто стирание. К примеру. Имейте в виду, это условный пример, без имен и мест, – многозначительно проговорил Кнур и еще погрозил пальцем. – Угнали в Израиль нехорошие парни наш самолет. Пока суть да дело, пока местные власти ведут переговоры, что делает нелегал, проживающий в Израиле? Он находит семьи или проживающих там родственников угонщиков и начинает простую работу санитара. И я вас уверяю, когда угонщикам показывают фотографии их близких после санитарной обработки, они перестают думать о собственной шкуре. За два-три часа нелегал решает проблему практически в одиночку. Или вот, как сейчас помню, в одной развивающейся африканской республике похитили европейского чиновника высокого ранга. Связано это было с политикой, готовился военный переворот, у них, в развивающихся африканских республиках, это дело обычное. Если бы страна похищенного пошла на уступки для освобождения заложника, нашему Союзу Советских и, прошу заметить, Социалистических это грозило бы большими неудобствами. Похитители поставили политические условия освобождения и долго бы настаивали на своем, если бы чиновника кто-то не пристрелил во время его перевозки. А чиновник был в шлеме и бронежилете.
– Но без зонтика, – продолжила Ева. – Неизвестный снайпер с расстояния больше километра попал чиновнику в шею, причем выстрел оказался хорошо выверенным и смертельным.
– Вы знаете? – удивился Кнур.
– Как видите, – усмехнулась Ева, – есть и в делах нелегалов утечка информации. Нам, снайпёрам, – вскинула она голову и дернула указательным пальцем кончик носа вверх, – этот пример приводили на занятиях об уязвимости охраняемого объекта. Но мы отвлеклись. Если все нелегалы – категорически исполнительны, хорошо обучены и надежны, что тогда подразумевается под «проявлениями внутреннего протеста»?
– Это когда человек начинает искать возможности самоунижения или самовозвышения. Да вы лучше спросите у специалиста. Которая еще в ванной, – уточнил Кнур.
– То есть пытки и членовредительство на допросах – это попытки…
– Самоунижения, – подхватил Кнур. – Да вы, наверное, уже прочли несколько досье, – кивнул он на монитор. – Это возможность написать потом на самого себя докладную о плохом поведении или просто впасть в раскаяние от того, что забил насмерть ближнего своего. У человека, постоянно живущего чужой жизнью, интимность страданий и ненависть к себе после подобных срывов заменяют внутренние переживания простого обывателя по поводу поломанной машины или измены жены, например. Так говорят специалисты.
– Что же тогда – самовозвышение?
– Это – со следующей туркой, – пыхтя, встал Кнур. – Есть предложение переместиться на кухню. Ваш созерцатель, похоже, сейчас уйдет в школу.
– Что вы ищете? – спросил он в кухне, когда Ева, мешая ему разбираться с кофемолкой, начала шарить в столе. Вдвоем они не помещались между столом и плитой.
– У меня был литровый ковшик.
– Фу-у-у, это будет невкусно, – возмутился Кнур. – Остывает, и еще весь интим пропадает.
– Интим?!
– Маленькая турка на две чашечки – это очень интимно, не находите?
– Как хотите, – развела Ева руками.
– Так вот… Ничего, что я у плиты и к вам спиной? Мне известны только два случая самовозвышения. Когда нелегал, специализирующийся на взрывах, начал подкладывать взрывчатку и оформлять сам взрыв так виртуозно, что заранее мог оговорить с точностью до минимальной погрешности количество убитых ею. К примеру, случай семьдесят восьмого года, когда направленным взрывом были уничтожены две запланированные жертвы в большом магазине, и больше никто не пострадал серьезно. Еще был человек, который так тщательно отрабатывал убийства, что даже наши эксперты перестали верить, что это не несчастные случаи. Вместо одного выстрела в толпе он обхаживал свою жертву, изучал все ее повадки, привычки, медицинские карты и тщательно скрываемые слабости. И начинал анонимно – это важно! – контролировать поведение жертвы, навязывая ей определенную игру. В девяносто первом в Вене от сердечного приступа и, прошу обратить внимание, в присутствии свидетелей скончался один уважаемый адвокат. Говорят, он очень испугался обыкновенной мулатки-официантки, которая подала ему бокал. Испугать человека до смерти, находясь далеко от него и имея алиби, – вот пример красивой и тонкой игры самовозвышенца.
– А к какой категории вы относите коллекционеров отрезанных ушей или мизинцев? Кто, по-вашему, вырезает из человеческой кожи рисунки и потом хранит эти аппликации в альбомах?
– О, это просто ничтожные клептоманы, не уверен, что нелегал способен на такое. Ведь это значит – обрасти порочащей его информацией, угадываемым стилем.
– Я больше не буду. – Ева убрала свою чашку, когда Кнур перенес с плиты на стол пятую кипящую турку.
– Жалеете, что пригласили меня? – хитро прищурился он.
– Жалею, – кивнула Ева. – Вы все знаете, да?
– О чем?
– Кто убил вашего агента в театре. Вы знаете и издеваетесь надо мной?
– Клянусь, – Кнур приложил к груди огромную пухлую пятерню. – С чего вы взяли? Постойте, нелегалы? «Отклонения»?.. Нет, я пока ничего не понимаю. Очень ценю ваши внешность и ум, но вы же не доведете мою мужскую восторженность и зависть до абсурда унижения!
– Зависть?! – подалась через стол Ева.
– Это что касается сочетания у вас внешности и ума.
Ева резко встает, идет к себе и включает принтер. Кнур смотрит на принесенный ему лист с недоумением.
– Это ваша подпись? – Ева показывает пальцем, нависая над Кнуром.
– Похоже, моя.
– Дело номер двадцать пять, агент Бобров. Вы выправляли ему стаж работы и возраст!
– Почему вы кричите? – Кнур достал очки, медленно нацепил их и уставился снизу на Еву через стекла.
– Шесть лет назад вы лично отрабатывали это дело и подготовили на подпись вышестоящему начальству бумаги о выправке возраста и стажа работы нелегалу Боброву.
– Ну и что, – пожал плечами Кнур. – Я припоминаю, что вел тогда отдел по охране и защите информаторов и свидетелей. Вполне возможно, что мое начальство воспользовалось связями через этот отдел, чтобы утвердить легенду какого-то нелегала, пожелавшего вернуться в Россию после перестройки.
