Убить, чтобы воскреснуть - Арсеньева Елена (список книг TXT) 📗
— Слышите? Трактор!
И правда: вслед за шумом двигателя на берегу показался трактор. Был он стар и неказист, однако шевелился бойко.
— «С-100», — печально сказал водитель. — Да он же мне в дедушки годится! Интересненько, далеко мы на нем угребем?
Означенный «С-100» развернулся на берегу и, двигаясь задним ходом, зашлепал гусеницами по воде. Достигнув «Газели», остановился.
На подножку вылез замасленный, под стать трактору, мужичок. Последовало обсуждение текущих событий, от которого у свежего человека уши вяли. Альбина и отец Афанасий молча страдали.
«Газель» зацепили тросом. Трактор дернулся… и тут же заглох. Попытки запустить мотор успехом не увенчались.
Шофер на пару с трактористом ругались как угорелые. Холод прижимал.
— Перебирайтесь в кабину трактора, там теплее, — позвал шофер.
Отец Афанасий проворно выскочил на подножку, однако застрял на гусенице, повернувшись спиной к Альбине. Альбина поняла, что он там делает, и почувствовала себя еще хуже оттого, что у нее не было никаких шансов. А хотелось уже давно…
Шофер помог ей перешагнуть гусеницу и буркнул, отводя глаза:
— Давай-ка, сходи. Мы не будем смотреть, не переживай. Я же понимаю! Моя вроде тебя, такая же стеснительная!
Альбина воззрилась на него, потом глянула на тракториста и священника, которые уже сидели в кабине, старательно уставившись на недосягаемый берег, и покорно кивнула. Подождала, пока шофер тоже забрался в кабину, и с великой радостью последовала его совету.
Жить сразу стало легче — настолько легче, что вроде бы даже на улице потеплело. Альбина подумала: с какой радости она будет тесниться с мужиками в грязной кабине трактора? Тепла там хватит, пока двигатель не остынет, а потом будет пробирать со всех сторон из треснувших стекол. Правда, тракторист достал металлическую банку литра на два, бросил на дно промасленную тряпку, налил солярки и поджег, однако из этого отопительного прибора посыпались хлопья такой копоти…
Нет. Альбина успокаивающе помахала мужчинам и вернулась в «Газель». Кабина после недавней тесноты показалась удивительно просторной. Альбина разулась, обмотала заледеневшие ноги шарфом и прилегла, свернувшись клубочком.
Запах бензина, как всегда, навевал тошноту. Воспоминания о завтраке растаяли, как Снегурочка над костром. «А в кузове яблоки и куличи», — с тоской подумала Альбина. Есть захотелось по-страшному! Она заставила себя вспомнить, что сегодня страстная суббота, по канону особенно строгий пост — и духовный, и телесный… И в то же мгновение в памяти возник голос Алины Яковлевны:
— Это как раз было накануне Пасхи. Тогда ее, конечно, мало кто отмечал, но все-таки около церквей собирались старухи с куличами. Я погуляла и поехала к Гале. Она тогда снимала комнату недалеко от Измайловского парка. Было уже около полуночи, в метро почти пусто. Напротив меня в вагоне сидел какой-то мужчина, я на него даже и не глянула бы, но он все время чем-то шуршал. Вижу: он развернул целлофановую обертку и читает газетные вырезки. И вдруг поднял глаза и увидел, что я на него смотрю. Я, конечно, сразу отвернулась, но он уже, наверное, что-то себе возомнил, потому что смотрел на меня так… я думала, дырку проглядит! Ну, конечно, я была очень, очень хорошенькая! — В голосе Алины Яковлевны появились нотки нежности. — Такая пикантная, современная. И одевалась замечательно. Помню, у меня были такие ажурненькие чулочки — с ума сойти! Но при этом, — добавила строго, — держалась очень сдержанно, на мужчин даже не смотрела… Мне стало страшно от его взглядов. Еле дождалась своей станции, но на эскалаторе он стал рядом. Я вообще чуть не умерла от ужаса! Но он ушел вперед, и наверху я его уже не видела. Вышла — пусто. Ну думаю, слава богу! А мне надо было идти по узкой дорожке между домами. Я все время оглядывалась, добежала кое-как до Галиного подъезда. И тут он на меня накинулся! Ударил, схватил за горло, затащил в подвал… Я, конечно, хотела кричать, но он выхватил нож… Вот там, на полу, в подвале, я и рассталась со своим девичеством!
Алина Яковлевна закрыла лицо ладонью…
После паузы продолжила:
— Он меня живую оставил — спасибо и на том. Ушел — я валялась без памяти. Потом очнулась уже под утро, начала подниматься, слышу — что-то хрустит. Смотрю — вот эти вырезки в целлофане. Я их чисто машинально сунула в сумку, думала, может, с их помощью милиция…
— Ты заявила в милицию? — перебила Альбина, и мать остро, опасливо глянула на нее. Отвела глаза:
— Да нет… постыдилась позориться. А через месяц, когда поняла, что беременна, уже поздно было заявлять. Хотела сделать аборт, конечно, а врач сказал: детей больше не будет! Ну, я и подумала: может, найдется добрый человек, возьмет с ребенком. Не нашелся, нет. Зато… вот ты…
Альбина кивнула:
— Спасибо, что не сделала.
Если честно, ей хотелось сказать: «Ну и зря не сделала! Зачем я тебе? И ты права: я вообще никому не нужна». Но говорить этого, конечно, было нельзя. Поэтому спросила о том, что волновало всю жизнь:
— А он был кто? Какой?
И получила наотмашь:
— Уголовник какой-то. В сапогах, телогрейке — прямо сейчас с лесоповала! А воняло от него — я тебе передать не могу… Надо же, а? Как бумажки сохранились, непонятно. Думала, давно выкинула это дерьмо, так ведь нет! Но уж больше их тут не будет.
Она подняла коробку с мусором и вышла в коридор.
Альбина сделала было движение вслед, но только махнула рукой.
Ею вдруг овладела странная апатия. Да… воистину — меньше знаешь, лучше спишь. Образ того подводника-летчика, геолога, который постепенно соткался из прежних выдумок матери и всегда незримо присутствовал на обочине ее сознания, рассыпался прахом и был унесен ледяным ветром реальности. На этом месте появился невысокий, с опасным прищуром темных глаз человек, сжимающий в руках нож.
«Какой-то уголовник!»
Альбина усмехнулась, подавляя слезы. Ну не ирония ли судьбы?! Она зачата после изнасилования. Неудивительно, что мать потом всю жизнь ненавидела мужчин… и собственную дочь. И первый опыт общения с мужчинами для этой самой дочери тоже был — насилие?
Это что — какое-то роковое проклятие? И ей судьба прожить жизнь одинокой, сторонясь этих чужих, мерзких, у которых у всех в мыслях одно и то же, одно и то же?..
Она привскочила с воплем, когда чья-то рука крепко взяла ее за щиколотку.
— Опять спишь? — В кабину заглядывал водитель. — Трелевочник подошел. Похоже, скоро вся эта бодяга кончится.
Альбина выглянула. По-прежнему мутное небо, а на часах… О боже, четвертый час!
Однако «вся эта бодяга», похоже, и не собиралась кончаться.
Опять они втроем сидели в кабине «Газели» и смотрели, как трелевочный трактор зацепил «С-100» и вытащил его на берег. Лихо развернулся… и левая гусеница его слетела. Альбина закрыла глаза. Да неужто сатана столь мелочен, что решил в страстную субботу поизгаляться над теми, кто везет незамысловатые подарки изгоям мира сего, несчастным зекам?!
— Надо было пересесть в трактор, — сказал отец Афанасий мечтательно, словно на райское видение, глядя на берег, где вспыхнул костер.
— А машина? А благотворительный груз?! — в один голос воскликнули Альбина с водителем, и священник пристыженно замолчал. Может быть, потому, что две черные фигуры, беспорядочно метавшиеся перед огнем в попытке водворить гусеницу на место, больше напоминали все-таки видение ада, а не рая.
…А рай на земле, как выяснилось, все-таки существует! Он скрипел и скрежетал вратами, ангел (не с огненным мечом, но с автоматом) преграждал в него вход и придирчиво проверял документы. Рай был надежно огражден от внешнего мира и даже от неба — сетками, решетками, колючей проволокой. Альбина была так измучена, что даже не ужаснулась собственному кощунству: это место мучений многих людей она сравнила с раем! Но главное, что там было тепло и сухо.
Толстая, уютная женщина куда-то повела ничего не соображающую Альбину. В убогом, полутемном помещении пахло дезинфекцией.
