Под небом Палестины (СИ) - Майорова Василиса "Францишка" (книги TXT) 📗
«Это тебе за Луизу, развратный ублюдок!»
Но бросив взор вниз, Жеан понял, что опоздал. Постоянный собеседник Жеана, вырвавший его из цепких когтей тоски и скуки, чьего имени он так и не удосужился узнать, лежал подле поверженного врага. Тело его, безвольно распластавшись на животе, не подавало признаков жизни, и целая вереница кишок, окровавленных и размазанных в густую кашицу, простиралась по полу шатра. Жеан судорожно сглотнул и подавил приступ тошноты, перекрывший горло.
Сарацин осталось трое. Трое против его одного: остальные крестоносцы уже успели покинуть шатёр.
Нет времени на сожаления!
Жеан произвёл выпад, не имея изначального намерения ранить врага, отскочил в сторону и заслонился щитом. Сарацины кинулись за ним, разрывая саблями камлотовые стены и сбивая попадающиеся на пути предметы: шлемы, табуретки, склянки. Вот какой-то коренастый парнишка слегка замешкался. Жеан, резко извернувшись, рубанул его в брюхо, что не осталось безболезненно для него самого. Острая боль пронзила тело Жеана в том месте, откуда несколькими часами ранее, превозмогая череду нестерпимых мучений, извлекли наконечник вражеской стрелы. Рана раскрылась. Он взвыл так, что голос, не выдержав напора, сорвался на сиплый стон.
«Неужели всё? — пламенной искрой блеснуло в голове Жеана. — Ещё удар, и кончено. Навеки кончено!
О нет! В своём ли я уме? Нет! Лукавишь, слепая смерть! Я уже столько, столько пережил!»
Отуманенный взор Жеана прояснился. Набравшись смелости (или это было попросту безумство) и крепко прижав к груди щит, он рванулся сквозь скопление ошеломлённых и явно не готовых к этому сарацин. Выход из шатра, подобно свету в конце тоннеля, безудержно манил и влёк к себе.
— Братья! Помогите! — сплотив остатки сил, взмолился Жеан. Горло его болезненно сжалось от натуги.
Группа крестоносцев уже мчалась к захваченному шатру. Каким-то неведомым образом отбив несколько чудовищных атак, Жеан пустился навстречу собратьям, что, не мешкая, вступили в ожесточённую схватку с вражескими бойцами.
Жеан не мог поверить своему счастью.
Он в безопасности!
Солнце жарило неимоверно, воздух был накалён, как в печи, и дышать было почти невозможно. Пот сходил с Жеана горячим потоком, насквозь пропитывая замаранную нательную рубашку. В горле першило и сохло. Чтобы не задохнуться, молодой крестоносец старался дышать полной грудью, хотя и это доставляло ему немало физических страданий. Кровь обильно сочилась из свежей раны, однако Жеан, стиснув зубы от ноющей боли и с полными слёз глазами, упорно продолжал брести по бренным землям разгромленного лагеря. Помимо боли, несчастного тревожила общая дурнота самочувствия. Вновь и вновь, наперекор воле хозяина, неожиданно разыгравшееся воображение порождало всё новые тошнотворные картины минувшего времени, от умирающего отца и чахнущей на глазах матери до окровавленного и расчленённого трупа безымянного крестоносца, зверски убитого в ходе потасовки в шатре для тяжелораненых. И почему-то именно сейчас всё это, вдобавок к горькой безысходности, вызывало у Жеана наиболее сильные рвотные припадки. Он никогда не помнил своих родителей, но теперь на него словно снизошло озарение. Отец — статный темноволосый муж, мать — хрупкая женщина с изумрудными глазами, оба в лохмотьях и зловонных гнойниках, точно вживую стенали в предсмертной агонии перед потухшим взором…
Так вот ты каков, свет в конце тоннеля!..
Он сделал ещё один шаг и, не выдержав, завыл от боли — вой этот стал последней каплей. На мгновение боль исчезла, и Жеан почувствовал, что теряет сознание. Ноги его безвольно подогнулись. Юноша опрокинулся на спину, видя, как вокруг начинает сгущаться туманная мгла.
«Если я закрою глаза сейчас, то уже не открою!» — мысленно сказал себе Жеан.
«Ах! Неужели и впрямь умираю?»
Эта мысль заставила его опомниться и нервно встрепенуться. Щит лежал подле и резал глаза злорадным: «Смерти нет».
«Ах! Я вижу перед собой врата Священного Града Иерусалима, я стремлюсь туда, стремлюсь, вопреки всем тягостям и горестям, выпавшим на мою долю! Неужто двери в Рай? Ах, нет… Ни то, ни другое…»
Кьяра!
И действительно, воительница возвышалась перед ним. Даже сквозь непроглядную пелену бреда он не мог спутать эту изящную, как у горностая, фигурку с чем-либо или кем-либо иным.
— Не уходи. Побудь со мной, — сам не осознавая, что говорит, с трудом выдавил Жеан.
— Неужели тебя застигли в шатре?! — испуганно ахнула Кьяра. — Не смей… Всего лишь одна серьёзная рана.
— А ты?
— Я в порядке. Я успела выбежать.
— Воды… — прохрипел Жеан. — Иначе… — Он сглотнул не в силах продолжать.
— Рожер! — крикнула Кьяра.
Должно быть, новоявленный рыцарь как раз проходил мимо. Лёжа на земле с полузакрытыми глазами, Жеан не видел его, но услышал, как тот откликнулся.
— Нам нужна помощь! Быстрее! Воды! У тебя есть.
— Одним негодяем меньше! — злобно бросил Рожер, и у Жеана упало сердце. Хотя Жеан не имел сил на то, чтобы возмущаться и негодовать, он прекрасно осмыслил слова рыцаря, чего было вполне достаточно.
— Негодяй здесь лишь один! — свирепо рявкнула Кьяра — Жеан… не смей! Даже не думай! Не смыкай век! Помни о Цели! — Голос её стремительно угасал в громе кипящего сражения и вскоре совсем стих.
«Помни о Цели!»
========== 5 часть “Антиохия”, глава XXVI “Возможность невозможного” ==========
— Ave Maria! — громогласно восклицал Боэмунд.
— Deus lo vult! — вторили ему боевые товарищи.
Жеан вновь очнулся, когда Кьяра, которой удалось отыскать воду, напоила юношу, напитав целительной влагой намертво иссохшую кожу, и обессиленно рухнула рядом.
— Ты цела? — тревожно покосился на неё он.
— Признаться, не очень… но всё худшее уже позади, — едва слышно ответила Кьяра.
— Нет! — выпалил Жеан, и у него перехватило дыхание.
— Что «нет»?
— Ты должна жить!
— Дурак! — вспылила Кьяра. — Знаешь, это нужно иметь недюжинное умение, чтобы во всём, даже самом светлом и радостном, искать тёмную сторону! Отныне я живее всех живых, Жеан! Высшие силы на нашей стороне, теперь ты сам можешь в этом убедиться! Ни малейшего повода для сомнений… Я полагаю, ты не глух и хорошо слышишь ликующие возгласы наших собратьев!
Заключительные слова девушка произнесла с особенным выражением. Её голос, обыкновенно гортанный и мягкий, перешёл на мощный громовой рокот. На мгновение Жеан даже перепугался, однако вскоре страх сменился восторженным очарованием. В который раз юноша убедился, с какой ревностной горячностью боготворит то и дело проявляющуюся в ней сильную личность, осознавая, что он и только он способен утихомирить эту по неизменной природе взбалмошную натуру, что доставляло небывалое удовлетворение.
Но сейчас у него не было сил на любовные мечтания. Очевидно, произошло нечто переломное, но что, а также хорошо это или плохо, Жеан понять не мог. Неутихающая боль сводила его с ума, думы спутывались в беспорядочную тягучую сумятицу, а голова пылала, точно в огне преисподней.
— Кьяра. Говори короче, — с трудом выдавил Жеан.
Мучительно протянулась секунда в ожидании ответа, но наконец Кьяра чуть внятно промолвила… нет, тихо пропела:
— Победа…
— По… — Жеан резко смолк, потому что сердце, подскочившее к горлу, перекрыло ему дыхание.
Взаправду ли он услышал это невообразимое, далёкое слово — «победа»?!
«Победа!», «Победа!», «Победа!» — зазвучало в ушах Жеана на все лады, отдаваясь в мозг тончайшим, пульсирующим звоном и напоминая о сарацинах — не о крестоносцах.
Жеан чувствовал, что должен радоваться, слепо радоваться наравне с остальными, но вместо этого ощущал, как тревожное смятение поднимается из недр его души. Вдруг Кьяра ошибается, и всё происходящее — тленный плод разыгравшегося воображения? Её и его. Лишь призрачная химера, лишь очередное знамение свыше, предвещающее окончательный, необратимый крах, или же… не что иное, как предсмертный бред умалишённого!
