Под небом Палестины (СИ) - Майорова Василиса "Францишка" (книги TXT) 📗
========== 5 часть “Антиохия”, глава XXIV “Отмщение. Скорый исход” ==========
Жеан резко замер перед врагом, не в силах отвести взгляда от обезображенного раной тела Луизы, что всё ещё терзалось в страшных судорогах. Сомнений не оставалось: жизненные силы целительницы были на исходе.
— Я не велел тебе нападать, — холодно произнёс сарацин, вызывающе стирая подолом платья кровь с лезвия кинжала. — Я предупредил, но ты ослушался, неразумный гяур.
После этих слов сердце в груди Жеана ёкнуло: он осознал, что негодяй прав. Если бы в самый роковой момент Жеан сохранил самообладание, взяв верх над своей губительной горячностью, Луиза сейчас была бы жива! Жгучее пламя ненависти вспыхнуло в его груди. Не было очевидно, испытывал он ненависть к самому себе или же к врагу, но было, бесспорно, ясно: ничего, кроме ненависти, более не осталось. Когда в бою погибал воин, Жеан всегда знал: честь останется при нём посмертно, и тихо оплакивал усопшего, однако гибель Луизы была поистине унизительна и недостойна даже животного, не то что добропорядочной христианской женщины! Он должен воздать ей за утраченную честь!
— Защищайся, выродок! — Обнажив меч, Жеан атаковал сарацина.
Тот издал какой-то неприятный дребезжащий звук, отдалённо напоминающий смех, и оттеснил удар, с силой налегши на саблю. Надо сказать, внушительное сложение сарацина не являлось мнимым средством для устрашения врага — физическая сила его была соразмерна величине мускулов.
«Я заметно слабее! В состязании на силу явно останусь в проигрыше! Нужно действовать иначе!»
Жеан стремглав метнулся в сторону. Изумлённый сарацин слегка подался вперёд, и сабля со свистом пронеслась над головой Жеана, смахнув шлем, после чего последовал второй удар. Юноша вскрикнул от тупой боли. Сабля, хоть и не порвала кольчуги, ушибла бок, когда Жеан всадил остриё меча в уязвлённое брюхо врага. Но едва поверженный начал судорожно корчиться в агонии, выплёскивая наружу неиссякаемые потоки крови, боль будто испарилась. Сердце Жеана бешено заколотилось, кровь вскипела в жилах. Его обуяло безумное сладострастное торжество.
Он всё-таки отомстил!
— Отведай разящего металла! — захлёбываясь от гнева, прорычал Жеан и, вытащив меч из рассечённого живота сарацина, швырнул его наземь.
Ещё около минуты Жеан безотрывно наблюдал, как могучее вражеское тело бьётся в предсмертных конвульсиях, сдавленно хрипя, после чего, вложив меч в ножны, чинно опустился на колени перед обескровленным телом Луизы. Она лежала на спине, распластавшись. Глаза были широко распахнуты, однако в потускневшем блеске уже не наблюдалось задорных искорок, какие частенько сопровождали её при жизни. Горючие рыдания сжали горло Жеана, но он по-прежнему не чувствовал ни жалости, ни грусти, лишь досада, злая, желчная, стегала его изнутри.
«Боже всесильный! Обеспечь этому мерзавцу самую суровую кару! Он не заслуживает иного…» — истошно вопило сердце Жеана, однако разумом он понимал, что его отчаянная мольба неугодна Богу, и в один момент даже опешил.
Нет! Не ему судить человека, душу и плоть которого поработили грех и порок! Благочестив ли тот христианин, что желает живой, пускай даже заблудшей душе столь безжалостной участи? Более того, к чему корить другого, если ты повинен сам? Прежде всего повинен сам!
«Сам! Сам! Сам!»
Внезапно бурлящее внутри Жеана негодование, точно по мановению Божьей руки, сменилось страхом. Что, если суровая кара, которую он только что пожелал врагу, настигнет его самого?!
«Но мог ли я иначе?»
Внутренний голос Жеана по-прежнему молчал, предоставляя ему возможность самому поразмыслить над совершённым и сказанным. Подавив тяжёлый вздох и смахнув с ресницы скупую слезу безысходности, Жеан поднялся с земли и бережно накрыл тело Луизы одеждами — чёрными, словно заранее подготовленными к её похоронам, после чего снова направился в бой. Рассвет, обученный и повидавший на своём веку сотни схваток, послушно ожидал. Из его льняной попоны торчала стрела. Жеан бережно похлопал коня по окостеневшей шее, выдернул стрелу, с облегчением убедившись, что плоти она не задела, и устроился в седле. Но не успел опомниться, как двое сарацин атаковали его с противоположных сторон. Жеан погнал Рассвета вперёд, те устремились за ним, безжалостно пришпоривая коней и противно повизгивая в унисон со свистом стрел.
«Довольно трусить! — мысленно осадил себя Жеан. — Стой и сражайся, никчёмный монашек!»
Он резко остановился и развернулся, выставив вперёд меч, на смертоносное остриё которого, не успев окститься, напоролся один из врагов. Живот его с треском надорвался, сарацин свалился с коня. Тот бросился наутёк, и второй сарацин произвёл стремительный выпад, едва не задев клинком отбитый бок юноши, но тот успел увернуться, оттеснив щитом последующий удар. Боец, скверно выругавшись на арабском, атаковал снова, метя в грудь Жеану, однако на сей раз он не успел пресечь лезвие, потому что удара не последовало. Конь замер. В воспалённом взгляде сарацина промелькнуло изумление, которое затем сменила боль. Самая настоящая боль, подобная той, что несколько минут назад отражалась в остекленевших глазах смертельно раненной Луизы. А после он покачнулся и бессильно повалился наземь. Тонкое древко торчало из крепкой спины. Сарацина задело стрелой. Жеан помотал головой в попытке прийти в себя. Всё — фигуры друзей и врагов, небеса, колеблемые стрелами, непроходимые рощи копий — плыло и мутилось в его глазах.
Внезапно тревожная мысль, точно заострённым орлиным когтем, прорезала пьяный мозг: «Где Кьяра?» Жеан поднял взгляд на невысокий холм, где сражалось несколько крестоносцев и сарацин, в том числе сам Кербога. Однако ни Боэмунда, ни Танкреда, ни уж тем более невзрачной девушки видно не было.
«Вдруг они погибли?! — подумал Жеан и сглотнул. — Нет! Кто-то бы определённо заметил и тотчас пустился в бегство. Пока судьба благоволит к нам! Но где же Кьяра?»
И что происходит на противоположной стороне стены? Удалось ли Раймунду, Готфриду, Бодуэну и всем прочим благополучно прорваться? Как бы то ни было, Жеану необходимо найти Кьяру!
Крестоносцы, несмотря на малую численность, по-прежнему продолжали бороться, хотя было видно, что с каждой минутой сарацины неумолимо приближаются к заветному торжеству. Рассвет холодно шествовал по разбитым телам раненых и умирающих. Крови было менее, чем обычно, ведь многих задевали стрелы. Тонко постанывая, христиане корчились, обречённые на медленную смерть от яда, которым были смочены наконечники. Жеан, чтобы не видеть цепенеющих, сведённых судорогами конечностей, лопнувших глазных сосудов и сукровичных ран, где свербили чёрные мушки, старался смотреть прямо, однако это не мешало воображению вырисовывать преувеличенно скверные картины. Да и впереди, в средоточии боя, они были ненамного приятнее.
О изуверская, кровожадная тризна смерти!..
«Кьяра!» — начиная беспокоиться, хотел крикнуть Жеан, но у него перехватило горло. Он бросился вперёд, к подножию холма, неустанно озираясь по сторонам, чтобы не проглядеть вражьей сабли. Как только Жеан очутился на вершине, он тут же ринулся в бой. Плечо было рассечено до мяса: его задел сильный противник, когда юноша нёсся сквозь густое сарацинское столпотворение, и теперь ранение доставляло разрывающую боль.
«Не стоит связываться с Кербогой», — решил Жеан, видя, на каком близком расстоянии сражается атабек. Его окружало многочисленное сопровождение, которое не позволяло беспрепятственно подступить. Кроме того, несмотря на малый рост, Кербога был куда более грозным противником, нежели его предшественник Яги-Сиян, избегавший прямого столкновения с противником, но лишь отдававший боевые команды своим верноподданным.
— Deus lo vult! — Одним яростным взмахом меча Жеан сразил сарацина, лихорадочно кружащего вокруг Танкреда в готовности атаковать. Молодой военачальник был жив, хотя чувствовал себя далеко не самым завидным образом. Нарамник был залит кровью, сочащейся из многочисленных ран. Каждое движение давалось Танкреду с таким огромным трудом, что Жеан начинал ощущать его боль на самом себе. Или по-прежнему давало о себе знать израненное плечо — Жеан не мог понять наверняка.
