Синтез - Войтышко Мацей (электронная книга TXT) 📗
Бабушка свистела и демонстрировала большой профессионализм: она показала дедушке желтую карточку, решительно назначила свободные удары и вбрасывание из аута. Когда она объявила конец матча, ей с трудом удалось уговорить обе команды тщательно вымыться еще до обеда. Все хотели сначала есть, и заправилой бунта был, понятно, дедушка Артур. Конечно, судья настоял на своем, грозясь объявить счет недействительным и полностью дисквалифицировать грязных игроков.
Такой день, напоенный запахами леса и земли, заполненный людьми, с которыми связывают тоненькие ниточки взаимопонимания, насыщенный событиями, сменяющимися в ускоренном темпе, — такой именно день и заставил Марека до конца поверить в подлинность своего приключения. Ведь во сне может случиться почти все — но только не такой вот день, полностью нереальный, но все-таки настоящий.
А сейчас он кормил вместе с Элей и Петрусем слонов. Массивная Афродита принимала нежным концом хобота кисти бананов и вкладывала их в пасть. Ее супруг Кинг грелся на солнце, а маленький слонёнок (еще без имени) возился на берегу ручейка.
Вдруг животные начали проявлять беспокойство. Афродита бросила гроздь и ужасающе заревела. Кинг в страхе вскочил, а слонёнок жалостно запищал.
— Они чувствуют в воздухе что-то недоброе... — сказала Эля.
Часть шестая,
или
Наука
— Так. Хорошо. Теперь вверх!
Они выплыли. Уровень воды значительно повысился, так что она доходила прямо до скальной платформы. Но, кроме одной опрокинувшейся пусковой установки, все остальные зловеще блестели, неизменно грозные в своей боевой готовности.
— Великолепно, — пробормотал Муанта. — Великолепно!
— Ваше превосходительство, — сказал робот, — у меня ничего не запрограммировано насчет этого оборудования. Я не знаю, что это такое, но, судя по реакции вашего превосходительства, тут что-то очень опасное. Предупреждаю, что здоровье...
— Вот-вот! — поспешно уверил его Муанта. — Здоровье — важная вещь! Где-то здесь есть маска.
Он отыскал огромный, прозрачный колпак и надел его на голову.
— Ну что? — загудел он из глубины. — Идет мне?
Робот проявлял признаки беспокойства.
— Мне жаль, ваше превосходительство, но я должен буду уведомить руководящий центр.
— Да пожалуйста, пожалуйста! Уведомляй! Я обожаю руководящие центры!
Одним прыжком Муанта достиг рычага и рванул его вниз. Пещера наполнилась странным шипением и гулом. Пусковые установки работали, как огромные воздуходувки. Их разверстые пасти изрыгали, казалось бы, только сжатый воздух.
Робот посылал в руководящий центр сигналы тревоги, а Муанта сидел верхом на замшелом валуне и гоготал под своим стеклянным колпаком, напоминая квакающую гигантскую, старую и сморщенную жабу. Ему казалось, что это самый прекрасный день в его жизни.
В этом месте обрывается история мира.
История складывается обычно из маленьких и больших историй, связанных с человеческими судьбами, а так как спустя полчаса после безумного жеста Муанты все население земного шара утратило собственную волю, то вслед за этим оно лишилось и своих историй. Каждый замер в полусне там, где стоял или сидел. Руки, опущенные над компьютерами, ноги, поднятые для удара по мячу, головы, усердно склоненные над работой, пальцы, играющие на фортепиано — все вдруг застывало и постепенно безвольно опадало, как в неожиданно замедленном фильме. Болезнь, которая с первого момента ее распознания получила название atrofia asynomorus liberiensis, в течение двадцати минут овладела человечеством. Все, буквально все граждане мира, находившиеся в то время на Земле, подверглись ужасающему заражению.
Ошибочно было бы предположить, что это событие вызвало сразу огромные бедствия. Роботы автоматически доставили самолеты и поезда на их стоянки. Никто, к счастью, не гулял прямо по трассе, не открывал клетки со львами, никто также не стал жертвой несчастного случая, окаменев над пробиркой с ядовитым веществом.
Но картины, которые были автоматически зарегистрированы головизионными камерами, дают полное представление о размерах катастрофы. Вот на концерте в филармонии замирают все музыканты и весь переполненный слушателями зал. Они сидят такие беспомощные и смотрят друг на друга пустым, невыразительным взглядом. Сидят... Инструменты упали на пол, и тишину нарушает только скрип дирижерского пюпитра, гнущегося под тяжестью самого маэстро, который почивает на нем в неестественной позе. Спортсмены, бежавшие в это время по стадиону, вдруг сбавляют скорость и ложатся на дорожки. Борцы резко останавливаются в разгаре ожесточенной схватки. Песенка замирает на устах певицы, а телевизионный ведущий Рыпс первый раз в жизни замолкает на полуслове.
И так прошел первый час после того, как оборвалась биография человечества.
Муанта как раз входил в головизионный центр в обществе Гонсалеса.
— Ваше превосходительство, — повторял компьютер, в отчаянии мигая огнями, — что-то случилось... что-то очень плохое: центр не отвечает... Это, ваше превосходительство, авария, огромная, опасная авария.
— Ты знаешь, как его выключить? — спросил Муанта сидящего у стены человека в голубом комбинезоне, указывая на робота.
Тот кивнул головой.
— Так выключи его! — приказал Муанта.
Человек встал, подошел к роботу и бесцветным голосом сказал:
— Выключься!
— Я не могу, — ответил Гонсалес. — Я из надзора.
Человек не прореагировал на ответ. Он стоял напротив Гонсалеса, но, по сравнению с этой машиной, в неистовстве посылающей сигналы тревоги, выглядел манекеном.
— Соедини меня с надзором, — рявкнул Муанта.
Человек подал ему видеофон. На экране появился сидящий в кресле шеф компьютерного надзора.
— Выключи робота под номером 08253, — приказал Муанта.
Тот нажал на какую-то кнопку, и Гонсалес умолк.
— Теперь за дело!
Муанта велел безвольным работникам головизионной студии приготовить все необходимое для вещания на целый мир. Сонные, лишенные собственных мыслей фигуры выполнили его приказание. Они действовали даже достаточно четко, и если бы не эти пустые взгляды...
Диктатор появился перед глазами случайных зрителей всего мира и распорядился:
— Все соберитесь перед головизорами, все! И те, кто сейчас на меня смотрит, пусть пойдут и приведут остальных, которые не смотрят.
Муанта долго, очень долго выжидал, прежде чем продолжить. Он вычислил все с большой точностью, — впрочем, у него было время, он никуда не спешил.
А потом диктатор огласил свой манифест.
— Люди! С сегодняшнего дня вы станете действительно счастливыми. Благодаря моей прекрасной идее вы начнете жить как следует. Вам не придется ни о чем беспокоиться. Я буду решать за вас. Ежедневно, в это же время вы должны собираться перед головизорами, и я буду говорить вам, как надо жить. А теперь слушайте внимательно мои указания!
Итак, каждый должен выполнять свою обычную работу (за исключением шефа компьютерного надзора — ему я скажу потом, что он обязан делать), но выполнять хорошо и четко. Закончив работу — ложиться в постель и спать. Потом проснуться — и снова за работу. Что-нибудь съесть. Потом прийти домой, включить головизор и ждать!
О Земля, Земля! Ты уже столько видела и еще немало увидишь!
Начались страшные дни. Кошмарные дни. Ужасные. Хотя трудно определить, в чем, прежде всего, выражалась их чудовищность.
В том ли, что люди молчали, пока им не приказывали говорить?
В том ли, что они работали без радости и огорчений?
Или, может, в том, что никто, кроме театральных критиков, не ходил в театр, но актеры, несмотря на это, постоянно играли одни и те же спектакли?
Или же в том, что, хотя журналисты писали статьи, а типографские работники печатали газеты, люди начали их покупать только после приказания Муанты, спохватившегося, что не все идет гладко?
