Синтез - Войтышко Мацей (электронная книга TXT) 📗
Тяжелыми были первые дни, пока Муанта еще не постиг, сколько всяких занятий, кроме работы и сна, существует в жизни людей. Потом он то и дело составлял подробнейший график, а его выступления длились все дольше. Он должен был приказывать чистить зубы и ходить на прогулки, кормить собак и посещать кафе.
Но каждый последующий день оказывался еще труднее! Чем больше приказов исходило от диктатора, тем ужаснее выглядел мир, населенный людьми, которые без радости делали гимнастику, без удовольствия гуляли и ели пирожные, которые бесцельно и безо всякой личной заинтересованности работали.
А Муанта ходил среди них, день ото дня все испуганнее, стиснутый колпаком, натирающим ему шею, и пытался внушить самому себе, что именно этого он и желал.
— Послушные, — бормотал он про себя, — послушные, работящие, дисциплинированные. Только маловато в них радости. Нужно будет приказать...
И со следующего выступления диктатора все люди-манекены ходили с дежурными улыбками. Однако это оказалось отвратительным, невыносимым даже для Муанты. Тогда он изменил систему. Один день велел улыбаться всем, чьи фамилии начинались с буквы А, другой день — с буквы Б и так далее. Но если бы это помогло... Бедный, бедный Муанта Портале и Грасиа! Будь он в окружении своих собратьев по преступному оружию, может, он бы прозрел гораздо позднее. Однако Муанта находился среди людей, которых его собственная тупость превратила в автоматы. Они ничего не чувствовали, ничего не понимали, а Муанта с каждой минутой все яснее сознавал, что он один на целой планете, и одиночество начало его пугать.
В его власти было приказать любому все что угодно. Каждый по приказу мог выскочить из окна небоскреба, сунуть руку в огонь, ходить на руках прямо-таки до потери сознания — в этом отношении изобретение ректора Диаса срабатывало безукоризненно. Но только эти существа, лишенные страха и самолюбия, желаний и эмоций, перестали быть людьми.
Диктатор с ужасом обнаружил, что ему не доставляет никакого удовольствия приказывать существам, которые вообще не сопротивляются. Шаг за шагом он начинал сознавать то, чего бы никогда не понял, если бы его пытались убеждать на лекциях в целях перевоспитания. До тупого, эгоистичного, спрятавшего голову под стеклянный колпак Муанты наконец дошло, что свобода и сознание этой свободы важнее слепого послушания, а люди, чтобы оставаться людьми, должны быть независимы.
Такого краха он никогда не ожидал! А ведь его мечты оказались полностью реализованы. Во времена всей своей политической карьеры он именно так представлял себе идеальное общество — и дождался!
На лунных базах тревога достигла кульминации. Уже неделю с Луны наблюдали за событиями на Земле, все с большим беспокойством ища лекарство против таинственного средства под названием атрофии, которое парализовало человечество. Правда, можно было выслать управляемого на расстоянии робота, который убрал бы Муанту, но это мало изменило бы ситуацию. Только ликвидация отравы, пропитавшей всю земную атмосферу, могла исправить отчаянное положение. Проблема, с которой столкнулись гости Луны, была на редкость сложной.
Сравнительно больше знали на сей счет врачи, но и они без необходимых исследований, без лабораторий немногое способны были сделать. Самый крупный специалист в этой области доктор Майлер находился где-то на Земле в обезволенной болезнью толпе, а трудности, связанные с его отысканием, непрерывно множились. Каждый, кто входил в земную атмосферу, подвергался действию атрофина. Тайна каски Муанты также оставалась не раскрытой. (Каска эта была сделана так ловко, что диктатор мог питаться, не вдыхая отравленного воздуха.)
К счастью, спустя неделю вернулась после одинокой поездки в горы тетка Флора. Сначала она отругала Комитет Спасения Земли за нерадивость, за то, что ее не разыскали раньше, а потом села в ракету и полетела прямо на Землю. Ведь после отравления пирожным она была невосприимчива к значительно большим дозам атрофина.
На острове головизор не был включен, и поэтому островитяне не подчинились приказаниям Муанты. Их вдруг охватила страшная слабость, и они сели там, где стояли. Только Марек сохранил полное сознание и совершенно свободную волю. Трудно дать медицинское объяснение этого феномена, но он был каким-то образом связан с продолжительным пребыванием мальчика в состоянии глубокого охлаждения. Достаточно сказать, что Марек не только не утратил волю, но даже почувствовал волнение и возбуждение.
Прошло едва несколько дней с момента, когда Марек оказался в условиях, полностью отличающихся от прежних, и вот теперь с ним опять приключилось нечто, уже похожее на кошмарный сон.
Поначалу он пытался объясниться с дедушкой или бабушкой, а потом вообще с кем-нибудь. Он толкал, тянул за уши, щипал и обливал холодной водой. Он звал:
— Эй, пан Фунг!
Он кричал:
— Паф-паф! Петрусь!
Он орал:
— Алло! Пани Глория!
Но плачевные результаты атрофинового поражения продолжали сказываться, несмотря на столь усиленные, хотя и, к сожалению, примитивные попытки излечения.
Наконец, Марек сообразил, что единственным помощником в создавшейся ситуации может быть робот Франтишек.
— Франтишек, — спросил он, — что случилось? Почему они ни на что не реагируют?
— А мы можем кого-нибудь спросить?
Франтишек подключился к специальной информационной розетке, которую они сообща отыскали в одном из помещений для роботов.
объяснил Франтишек.
На включение головизора потребовались секунды, и они услышали Муанту, читающего по бумажке.
— Итак, в целях создания более благоприятной атмосферы в каждый понедельник люди по фамилиям, которые начинаются на буквы А, Б, В, Г, Д, Е, Ж, должны ходить улыбающиеся. Остальные сохраняют нормальное выражение лиц.
Муанта запнулся, затем продолжал:
— Для создания естественного разнообразия люди по фамилиям, которые начинаются на буквы 3, И, К, Л, будут ходить в темпе раз-два, раз-два, в то время как люди по фамилиям, которые начинаются на буквы М, Н, О, П, — в темпе раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре. Остальные — ходят, как всегда.
Еще долго Марек сидел перед головизором, прежде чем принял окончательное решение. А было оно таким, каким и должно быть. Обезопасив своих друзей с помощью разумных указаний (прежде всего, не включать головизор и регулярно питаться), он сел вместе с Франтишеком в авиакоптер и отправился по свету. Марек надеялся найти кого-нибудь, кто, подобно ему, был невосприимчив к атрофину.
Уже три дня Муанта не отдавал никаких приказов. Он прошел через стадию надежд, через стадию отчаяния, а теперь осталась только глухая боль и сознание полного поражения. Он, железный тиран, жестокий сатрап, смотрел на улицы, заполненные людьми-автоматами, и ему становилось тошно. Муанта ненавидел самого себя. Он чувствовал сейчас отвращение к себе и своей затее. Самыми изощренными ругательствами он осыпал ректора Диаса — изобретателя атрофина, проклинал своих советников и адъютантов. Однако диктатор не был настолько глупым, чтобы забыть, что именно он распорядился насчет исследований и финансировал их, что это он потребовал для себя такое оружие.
«Сны о славе, — думал он. — Сны об улучшении мира... Легенда о сверхчеловеке... А такой вот Рауль, вроде бы мечтатель, оказался в сто раз практичнее меня. Если когда-нибудь человечество очнется от этого кошмара, на который я его обрек, то только для того, чтобы покрыть мое имя глубочайшим позором».
