Повесть о бедном солдате - Привальский Всеволод (электронная книга .txt) 📗

То, о чем читал Серников дальше, было в общем известно, но пружинная сжатость, спресованность ленинского стиля производили такое впечатление, что, дочитав статью до конца, Леонтий в восхищении сам себе сказал: «Вот это да!.. Вроде гранаты али бонбы». Когда он потом делился своими мыслями с Федосеевым, тот с удивлением посмотрел на Леонтия и не без восхищения одобрил:

— А ведь здорово подмечено! По форме как будто просто да гладко, вроде снаряда, а начинка — чистый динамит! — И, лихо подвинтив рыжий ус, с гордостью добавил: — Вот он какой, наш Ильич!

«Вместо свободы начинают восстановлять прежний произвол… — читал Серников. — Арестуют большевиков, часто не предъявляя даже никаких обвинений». — Тут он от досады крякнул, вспомнил, как ходил арестовывать главного большевика Ленина и как сконфузился, проткнув штыком корзину. — Эх, до чего же темный был, — добавил он себе в утешение. — «Хлеба нет. Голод опять надвигается…» И вдруг ахнул, прочитав: «…война стоит теперь народу 50 миллионов рублей ежедневно…» Батюшки… пятьдесят миллионов… каждый день! И даже застонал: — Ай-ай-ай!.. Но с особым интересом, даже с жадностью прочитал он все, что касалось земли, — и о том, что громадное большинство крестьян объявляют помещичью собственность на землю несправедливостью и грабежом, и о том, как водят крестьян за нос и надувают их обещаниями и оттяжками. Особенно понравился ему и окончательно распалил конец статьи: «С землей подожди до Учредительного собрания. С Учредительным собранием подожди до конца войны. С концом войны подожди до полной победы. Вот что выходит. Над крестьянами прямо издеваются капиталисты и помещики, имея свое большинство в правительстве».

«Ну, вот он и ответ на наше письмо», — подумал Серников, бережно пряча газету в нагрудный карман. Статья придавала ему уверенности, силы.

В таком вот настроении и с мандатом в кармане отправился он в Московский полк. Сперва караульный не пускал его и хотел вызвать дежурного офицера. Но Серников уговорил его позвать кого-нибудь из полкового комитета. Явившемуся длинному ефрейтору с сердитыми глазами Серников предъявил мандат. Прочитав бумагу и увидев печать Военно-революционного Комитета, ВРК, ефрейтор расплылся в улыбке, протянул широкую ладонь лопатой и сказал:

— Значит, большевик? Дело! Митинг тебе собрать? Это мы живо организуем.

Серников, которого впервые в жизни не обвинили в большевизме, а дружески признали в нем большевика, то есть своего, подумал и ответил:

— Не люблю я митингов. Давай я так пойду по батальонам да ротам, запросто с народом поговорю.

— Вали! — напутствовал его ефрейтор и присовокупил: — Да ты не сомневайся, брат, у нас почти весь полк за большевиков. Не подкачаем.

Серников сразу заметил: обстановка здесь точь-в-точь, как и у него в полку: кто слонялся по коридорам, кто спал, иные читали или пришивали заплаты. Около одного такого солдата Леонтий остановился, невольно глянув на разложенное на койке солдатское имущество. Если бы не неведомо как затесавшаяся сюда коробка из-под конфет с яркой картинкой, изображавшей пышногрудую красавицу, Леонтий мог бы принять все это за свое собственное. И невольно повторил то, что совсем недавно было сказано ему самому:

— Приданое считаешь?

Солдат весело откликнулся:

— А ты сватать, что ли, пришел?

С этого и начался разговор, непринужденный, почти домашний. Постепенно стали подходить солдаты, и, когда их набралось порядочно, Леонтий заговорил о том, что поручено было ему узнать: как относятся солдаты к выводу полков из Петрограда?

Мирная и несколько неторопливая поначалу беседа сразу взорвалась.

— Вона чего придумали! Солдат уберут, а сами что хошь будут делать!..

— За дурней нас считают!

— Никуда не пойдем, окромя как по домам.

И тут Серников решил воспользоваться случаем, чтобы поговорить и о земле.

— Ну, а дома-то что делать будете? — начал он.

— Известно что, — зло откликнулся кто-то из солдат. — Землю делить.

— У нас вот, — продолжал Леонтий, — помещики допродавали свои имения всяким иностранцам.

— И у нас то же самое! — послышались голоса.

— А мы это дело не признаем, чтобы русскую землю чужакам продавать!

— Все одно, придем домой — поделим.

Обрадованный таким поворотом разговора, Серников стал разъяснять все, что сам знал об этих сделках, которые назвал «фигтивными». Рассказал, как вместе с делегацией побывал у самого Керенского и что из этого вышло. Слушали его с интересом. Один молодой солдат, смотревший Серникову прямо в рот, сказал:

— Все это оченно даже верно. Только объясни ты нам, товарищ, что оно такое «фигтивная сделка».

— А очень просто, — без тени сомнения ответил Серников. — Помещик с иностранцем сделают вид, будто один продал, а другой купил поместье, а мужику один фиг достанется. Вот и получается «фигтивная сделка». Да ведь нас, солдат да мужиков, только и делают, что за нос водят, да один фиг вместо земли предоставляют, — продолжал он. — А слыхали, чего об этом самом товарищ Ленин говорит? — И он пересказал, как умел, недавно прочитанную статью в «Рабочем». Заключительные ее слова на всех произвели такое же распаляющее впечатление, как и на самого Леонтия.

Федосеев был доволен отчетом Серникова. Примерно такие же настроения царили и в других полках Петроградского гарнизона. И теперь уже на обычный вопрос Серникова «Когда же?», Федосеев не ответил неопределенным «Дай срок», а покрутил один рыжий ус, потом другой и прогудел:

— Думаю так, что скоро. А тебе, — добавил он неожиданно, — обратно задание: красногвардейцев обучать. Потому как у них, понимаешь, пылу много, а с какой стороны за винтовку взяться — не знают.

В отряд, порученный Серникову, входило четыре десятка человек, большей частью пожилых рабочих. Но была среди них и молодежь, в том числе, к удивлению Леонтия, две девушки.

Выстроив свое войско в одну шеренгу и приказав по порядку номеров рассчитаться, Серников, опытный солдат, разочарованно подумал, что с таким войском не повоюешь, и со всем усердием принялся за обучение.

Первым делом он велел всем обзавестись ремнями, чувствуя, что даже такая часть солдатской формы придаст отряду хоть отдаленную тень необходимого единообразия и подтянутости.

Обучение он начал с азов. Учил строиться, ходить в ногу, поворачиваться кругом, направо, налево, стоять по стойке «смирно», выполнять команды «бегом!», «ложись!» и тому подобное.

Как-то во время перекура Касьяныч — старик рабочий с «Айваза», с устрашающей величины усищами, сказал Серникову:

— Ты, сынок, все нас шагистике своей обучаешь, а нам это ни к чему. Ты нас винтовке и всякому другому оружию обучи. Вот это будет дело.

Леонтий, слегка смущаясь, — все-таки этот дед, как он его про себя называл, намного старше его, ответил:

— Для солдата, папаша, первое дело дисциплина. Скомандую я, скажем, «Вражеская кавалерия справа! С колена, пачками, пли!» А отряд поворачивает налево и стреляет не с колена, а лежа. Вот вы, извините, когда я давеча скомандовал: «Через плечо, кругом!» — вы как повернулись? Вы через правое плечо повернулись и оказались к врагу не лицом, а, извините, задом.

Старик багрово покраснел, но спорить не стал, а Серников продолжал объяснять ему, почему по кавалерии лучше стрелять с колена, а не лежа.

Однажды, во время очередных строевых занятий, молодой красногвардеец выкрикнул:

— Хватит шагать-то, не в царской армии!

Серников решительно одернул:

— Отставить разговоры! — И скомандовал: — Отряд, смирно!

Когда сорок человек застыли на месте, Серников отчетливо произнес:

— Невыполнение приказа командира, да еще в строю, называется дисциплинарный проступок. За него полагается строгое наказание, в военное время вплоть до расстрела. — Он выдержал паузу, обвел взглядом строй и громко, раскатываясь на букве «р», скомандовал: — Отрряд, на-прраво! Шагом аррш!

И когда сорок человек довольно отчетливо выполнили команду и, дружно пристукивая по мостовой, зашагали вперед, Серников, идя рядом и время от времени повторяя «Ать-два, левой! Ать-два, левой!», подумал не без гордости: «А ведь выучились!»