Пуговица, или серебряные часы с ключиком - Вельм Альфред (читать книги полностью без сокращений TXT) 📗
— Господи боже ты мой! Сидит тут и глаза таращит! — и снова скрылся в доме.
Генрих все сидел и смотрел, как жители покидали свои жилища.
Из помещичьей усадьбы вышел человек с огромной скрипкой на спине. Рядом семенила девочка с рюкзаком. У нее были тоненькие ножки и огромные глаза. Неожиданно человек со скрипкой спохватился: оказывается, он не снял свастику с воротничка. Человек положил скрипку на землю и сорвал круглый значок. Генриху очень хотелось спросить, можно ли играть на такой большой скрипке. Он такой никогда не видел. Но девочка вдруг почему-то вцепилась в рукав отца и заплакала. Мать ее, шедшая сзади, тоже плакала. Бросив значок, человек снова взвалил скрипку на спину и зашагал вперед.
Среди жителей, покидавших деревню, шла и фрау Сагорайт. Она шагала рядом с пастором в черном облачении.
— Нет, нет, фрау Сагорайт, я еще подожду немного, — сказал Генрих.
Мимо прошла семья лесничего. У него самого был заткнут рукав в карман. Значит, он без руки! Но за спиной висит ружье. Мать ведет за руку четырехлетнюю девочку. Девочка хнычет: требует, чтобы ей дали куклу. В конце концов мать возвращается в дом и приносит куклу. Лесничий, подняв голову, поглядывает на каштаны.
Прошло немного времени, и со двора выехал крестьянин со шрамом на лбу. Поравнявшись с Генрихом, он придержал лошадей.
— Ты что, ждешь кого? Или один остался? Если один остался, едем с нами.
В повозку были запряжены два крепких коня, а слева без упряжи бежала красивая молодая лошадка с необычайно длинной шеей, шерсть ее отливала голубым. Она шаловливо тянулась губами к гриве матери.
— Ну как? — спросил крестьянин, подвинувшись на козлах и освобождая место рядом с собой.
— Чего пристал, раз сам не хочет! — сказала женщина, сидевшая в повозке.
Когда, казалось, уже все покинули деревню, какая-то старушка открыла калиточку своего палисадника и вышла, будто так — задержалась по хозяйству. За собой она вела на веревке козу и трех ягнят. Сама старушка была маленькая, кругленькая, похожая на церковный колокол.
— Гляди, расстреляют они тебя! — крикнула она Генриху.
Мальчик покачал головой. Старушке не удавалось управляться с ягнятами, и она громко ругала их.
Генрих крикнул ей вдогонку:
— Они совсем не такие!
— Враги наши?
— Ну да, враги.
Старуха обернулась.
— Не бери греха на душу, мальчик! — сказала она строго и поспешила за остальными.
Тихо стало в деревне.
Время от времени приходят солдаты, отставшие от своих частей. Они в штатских куртках или пиджаках и в цивильных ботинках. Но есть и такие, что бредут в пропотевших мундирах, с винтовкой и противогазом. Мальчишке все интересно: он подходит к солдатам, объясняет им, куда и как идти.
Потом решает сам пройтись по дворам. Заглядывает в один, в другой… «Вон оно что!» — думает он и переходит в следующий. Вся деревня теперь его. Он тут король!
Так он добирается и до барского дома. Взбегает вверх по широкой лестнице, ногой распахивает двери. И тут же отскакивает в ужасе. Батюшки мои! В прихожей стоит огромный секач. Задрав голову, он обнажил страшные клыки.
Генрих отскакивает к двери, прижимается к ней спиной.
Секач ни с места. Генрих стучит каблуком по филенке — секач ни с места. Да это же чучело!
С досады Генрих даже плюнул в него, потом отправился дальше по переходам, залам и кабинетам.
Красиво здесь — как в сказке! Кое-что напоминает Генриху поместье Ошкенатов. В одной комнате стены красные, в другой — затянуты желтой материей. Стулья тоже желтые, и кресла, и диваны. С потолка ласково смотрят ангелы. Все ящики шкафчиков и комодов выдвинуты, повсюду валяются платья, какие-то коробочки, шкатулки. Генрих нагибается и поднимает с пола бинокль. Сразу вешает себе на шею. А сколько здесь, оказывается, часов… Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать… Семнадцать! Всюду — на стенах, под стеклом, — всюду часы! Генрих слушает. Но ни один маятник не качается — часы не бьют, не тикают. Завод кончился.
А вот еще один салон.
— S’il vous plait, madame!
Какой-то мальчишка стоит и смотрит на него. Даже глаза вытаращил. Ну и видик у него! С Нового года небось не умывался. Нахальный какой! Но вроде бы и присматривается. А похож на мальчика с пальчик: сапоги больше него самого. Нет, нет, что-то тут не так! У него же тоже бинокль… Вот ведь как можно обмануться! Это ж зеркало! Большущее зеркало во всю стену.
Выйдя снова на улицу, Генрих с наслаждением вдыхает весенний воздух. Тихо так, тепло. Слышно, как чирикают воробьи. Кладбищенская ограда вся заросла сиренью… А это что такое? Столб дыма за деревней!
Генрих обежал какой-то сарай и увидел — горит внизу, на берегу озера. Он спустился по проулку до рыбачьего домика. Горел сарай. Неподалеку стоял чужой мальчишка. Вот он наклонился и, подняв весло, бросил в огонь.
— Ты что, нарочно поджег, да?
На мальчишке косо сидела шапочка, штаны рваные. Но рубашка белая, должно быть только что надетая. Было видно, что она сшита на взрослого.
— В камышах прятался?
— Ага.
— Все четыре дня?
— Три.
Мальчика звали Войтек. Поляк. Вместе они подошли к ольшанику, где висели просмоленные сети. Подкатив большой моток сетей к горящему сараю, они толкнули его в огонь. В небо взвился черный столб дыма. Пламя затрещало.
— И веслом он тебя бил?
— Каждый день. И ногами.
Не было между ними ни робости, ни недоверия: прямо и открыто они говорили друг с другом.
Еще прошлым летом Войтек вместе с батраком-поляком бежали из деревни. Все хорошо обдумали, все приготовили, и время было подходящее: началась уборка урожая. Днем они могли спать в снопах. Так и добрались до самого Одера. Ночью переплыли реку. А на другое утро их поймали. Привезли сюда, избили и заперли в пожарный сарай.
Потом мальчишки пошли в деревню. Войтек нес за спиной рюкзак.
— Ты что ж, так пешком в Польшу и пойдешь? — спросил Генрих.
— До Нарева надо добраться. Там у меня мать.
На прощанье они пожали друг другу руки. Уходя, польский мальчик обернулся и помахал Генриху. Вскоре он скрылся в лесу. Но некоторое время Генрих еще видел белую рубашку, мелькавшую между деревьев.
Время от времени здесь слышались отдельные выстрелы. А иногда и пулеметная очередь. Правда, довольно далеко. Казалось, война обогнула деревню, прошла где-то стороной.
Позднее Генрих нашел в камышах две рыбачьи лодки. Но хозяин, прежде чем уйти, повыдергал паклю, и лодки затонули. Из воды торчали носы и деревянные уключины.
«А правда, здесь многое похоже на то, как было дома, но там все-таки лучше! — думал Генрих. — Там на дне озера у самого берега — камни, а под камнями вьюны прячутся. Летом ребята, закатав штаны, ходили по воде, поворачивали камни и прямо вилами выбирали вьюнов».
Сперва-то они дадут предупредительный выстрел, решил про себя Генрих. Он тогда выбежит на деревенскую улицу и знаками даст русским танкам понять, что в Гросс-Пельцкулене нет солдат.
Неподалеку от затопленных лодок Генрих нашел двадцать три карабина фольксштурмовцев. Он вытащил их на берег и аккуратно уложил в ряд.
Показались двое на лошадях.
«Ишь, хитрецы какие! — подумал Генрих. — Взяли да отняли у здешних крестьян пару лошадок, да ладных каких!»
Генрих крикнул нм издали:
— Вы правей держитесь, мимо церкви, если вам на мост через Хавель!
Мост, правда, парашютисты давно уже взорвали.
А лошади не рослые, приметил Генрих. Гривы густые, хвосты длинные, до самых бабок. И ноги мохнатые.
— Что-то не видно русских танков. Не скоро еще, наверное… Ничего не слышно?.. — спрашивает Генрих, похлопывая мощную шею лошади.
Молчание всадников озадачивает его. Генрих поднимает голову… Да это ж!.. Каски совсем не такие!.. И форма чужая!.. Генрих роняет поводья. Отступив два шага, он натыкается на забор.
— Ты, маленькая, лошадка пугаться?
