У нас с Галкой каникулы - Печерникова Татьяна Алексеевна (е книги .TXT) 📗
— А Алеша теперь прямо живет у Дмитрия Ивановича?— спросила Галка. Она же не слышала, о чем сегодня говорил бабе Нате Дмитрий Иванович, потому и спросила об этом.
— Прямо живет,— ответила баба Ната и стала рассказывать дальше.
Алеша еще в конце прошлого лета уже почти каждый день навещал Дмитрия Ивановича. Даже помогал Марии Васильевне. То с Данилкой поиграет, то за молоком в магазин сбегает. Читал Дмитрию Ивановичу газеты, книги, сам-то он не может много читать, голова у него очень начинает болеть. Зимой Алеша тоже бывал у Дмитрия Ивановича, потому что они очень подружились. И скучали друг без друга, даже если не виделись всего несколько дней. А потом так получилось, что Данилкиным родителям обязательно надо было на два месяца уехать из Москвы. Мария Васильевна хотела оставить работу, чтобы все время быть возле Дмитрия Ивановича на даче. Алеша должен был поехать в пионерский лагерь, потому что его родители, как и Данилкины, тоже отправлялись в экспедицию. Но Алеше хотелось пожить с Дмитрием Ивановичем. Он всех уверял, что вполне справится до приезда Марии Васильевны с работы со всеми делами...
— И Алешины родители согласились,— забежала я вперед.
— А наша мама ни за что бы не согласилась,— сердито сказала Галка.— Она бы сказала: «Ни в коем случае!»
— Ну, не забывай, что Алеша на два года старше Наташи,— сказала баба Ната.— А потом ему и дома приходится многое делать. Родители его часто бывают в командировках, и он остается дома со старым дедушкой. Алеша самостоятельный мальчик. И Мария Васильевна подумала-подумала и тоже согласилась. Тем более что через месяц у нее будет отпуск.
Баба Ната рассказывала, а я слушала ее и все думала отом, как бы она удивилась, если бы узнала, что это мы Алешу называли Кабанчиком, что это мы его так с Галкой невзлюбили. И наверное, она очень рассердилась бы на нас. А сердится баба Ната совсем не так, как мама. Наша мама сердится громко, покричит она, покричит на нас и быстро успокоится. А баба Ната молчит, и глаза у нее бывают какие-то несчастные. И очень делается ее жалко. Нет, подумала я, уж лучше пусть она ничего не знает, зачем ее расстраивать!
МЫ ХОЗЯЙНИЧАЕМ
На следующее утро мы встали с Галкой еще раньше деда Володи. Спускается он вниз, смотрит, а мы уже маршируем по его любимой дорожке. Я хорошо сажусь на шпагат, перегибаюсь как угодно, будто резиновая. Баба Ната не может этого видеть. Она кричит: «Уберите этот ужас!» А марширую я плохо, все сутулюсь и не знаю куда девать руки. Галка перегибаться не умеет, зато марширует она замечательно, шагает широко, руками размахивает свободно. Прямо как суворовцы на параде.
Дед тоже пошагал за нами. Шагал он и пел негромко, чтоб не разбудить маму с бабой Натой:
Они с бабой Натой были и пионерами, и комсомольцами. Теперь-то они уже давно коммунисты, но очень любят петь старые пионерские и комсомольские песни. И нас научили петь эти песни. Мы стали деду Володе подпевать:
— Эй, вы, красные барабанщики,— крикнула нам сверху мама.— Чего это вы поднялись в этакую рань?
Мы переглянулись с Галкой и вместе закричали:
— Мы хотим тебя отпустить в Москву!
Мама быстро спустилась вниз.
— Что это вам вздумалось? — спросила она.
— Ты же еще не все книги купила для своих студентов,— напомнила я ей.
— И папе давно не звонила,— сказала Галка.— Он, наверно, думает, уж не случилось ли тут с нами чего-нибудь плохого.
— Все это верно,— согласилась мама.— И книги мне надо поискать, и отцу вашему позвонить. Только ведь баба Ната сегодня в город едет, как же я вас одних оставлю?
— Так в Харькове же ты нас оставляешь одних,— затарахтела Галка.— И здесь, как поедешь в Жуковский за продуктами, так и застрянешь почти что до вечера.
Тут все рассмеялись, потому что мама и в самом деле если уж вырывалась из дома, то надолго.
— Алеша остается один с больным человеком и с Данилкой,— сказала я,— а он меня всего на два года старше. И потом у нас же здесь кругом люди живут.
— Рискни! — сказал дед Володя маме.
Мама повеселела. Она оставила нам деньги на молоко, перечислила, что мы должны за день съесть. Потом она надела свое любимое рябенькое платье, чмокнула нас и вместе со своими родителями пошла на станцию. Я посчитала, получилось, что вернутся они не раньше, чем через десять часов.
— Ого! — сказала Галка.— За десять часов до Москвы можно пешком дойти.
— Больно ты скорая, до Москвы от нас тридцать девять километров.
— Ну и что! Когда мы с дедом гуляем, мы идем три километра час, а идем мы не очень быстро.
— Тебя не переспоришь,— сказала я.— Давай-ка лучше завтракать. Вообще я сегодня в доме старшая, ты должна меня слушаться.
— Хорошо,— сразу согласилась Галка,— давай сегодня весь день играть в дочки-матери, ты будешь мама, а я дочка.
Мы позавтракали, вымыли посуду, подмели пол, даже подмели большой метлой из прутьев главную дорожку, которая бежала от наших дверей до самой калитки. Оставалось только сходить за молоком. Но тут Галка пропищала:
— Мама, заплети мне косички.— Она все время помнила, что мы играем в дочки-матери.
Я уже немножко умею штопать колготки, умею зашивать не очень большие дырки на платье, даже вышила маме к женскому дню длинный кармашек для расчески. А косы заплетать я еще не научилась, это очень трудно. Папа тоже не умеет заплетать кос. Зимой мама уехала в командировку принимать экзамены у студентов-заочников. И тут оказалось, что наш папа может сам и котлеты делать, и картошку жарить, а борщ у него даже получается вкуснее маминого. Но надо было еще каждое утро заплетать Галке косы...
В первый день папа долго мучил ее и в конце концов так причесал, что Галка вернулась из школы злая, заплаканная и сказала, что мальчишки ее дразнят Степкой-растрепкой. И папа вот что придумал. Он разлохматил толстую веревку, немножко расчесал ее и весь вечер учился на этой веревке заплетать косы. Но когда утром заплетал косы Галке, она все равно визжала на весь дом. И когда мама ее причесывает, Галка тоже все ойкает да пищит.
— Знаешь что, дочка,— сказала я Галке,— давай-ка я тебя подстригу.
— Понарошку? — спросила Галка, потому что мы же с ней играли в дочки-матери.
— Нет, по правде,— ответила я.— Ведь маме по пять раз в день приходится заплетать тебе косы, ну что ей, делать, что ли, больше нечего!
— Все равно нам от нее нагорит,— захныкала Галка.
— Да она даже рада будет, посмотришь. Я вот стриженая, так мама говорит, что она с моими волосами горя не знает. Неужели тебе не надоело ходить Степкой-растрепкой.
— Ладно, стриги,— согласилась Галка,— только, чтоб не больно.
Я хотела срезать косы пониже, чтоб потом быстрее их снова отрастить, если мама нас начнет ругать. Но одна коса срезалась выше, пришлось еще подрезать и другую, и опять получилось неровно, и опять я подравняла.
Галка побежала наверх посмотреть на себя в зеркало. Вернулась такая веселая и сказала, что ей очень нравится быть стриженой.
Мы второй раз поели, потом сбегали за молоком, потом к маленькой Оле поглядеть на ежиху с ежатами, и все равно до приезда наших оставался почти целый день. Было жарко, хорошо было бы побарахтаться в Безымянке, но мама не велела уходить далеко от дома. Галка сказала:
— Алеша обед сам готовит.
— Обед у нас есть, мама вчера большую кастрюлю щей наварила. Знаешь, как эти щи называются? Ленивые.
— Ле-ни-вые! —удивленно протянула Галка.
— Ну да. Понимаешь, каждый день лень варить щи, поэтому их варят сразу на два, даже на три дня. И называются они ленивыми.
