Паломничество жонглера - Аренев Владимир (лучшие книги .TXT) 📗
Что поделать: Купчина всегда оставался Купчиной, его ничто не изменит…
(«А тебя? — шепчет во сне ветер. — А — тебя?..»)
Сегодня дождь наконец решил устроить передышку, и небеса с самого утра баловали Ллусим не по-осеннему теплым и ласковым солнцем. Наверное, напоследок перед грядущими слякотью и морозами.
По такому случаю монахи подсуетились, устроив-таки долгожданную церемонию выноса священных реликвий и шествия с ними от монастыря к Храму, где реликвиям положено было находиться до конца Собора. На этот же день назначили проезд знатных паломников от Лимна (где те жили во время празднеств) к Храму и их поклонение всем этим перьям, клыкам, выползкам и прочим свидетельствам существования (и Нисхождения) зверобогов.
Толпа такие зрелища любила больше всего. Оно и понятно: тут тебе и высшая, так сказать, польза — в благостях Сатьякаловых, тут — и вполне матерьяльная привлекательность (карманы и кошели во время церемонии опустошались с неимоверной прытью и запредельным мастерством).
Матиль, услышав про шествие, оживилась и заканючила: хочу! обещали же!! ну пожа-а-луйста!.. Гвоздь оттаял. Он сказал сам себе, что чесотки бояться — к девкам не ходить, что второй раз молния в один дуб не шибает, что, в конце концов, юсподин Туллэк всё это время монастыря не покидал и ни с кем ни о чем сговориться не мог (не с Гриххом же, пьянчужкой старым, сговариваться!) — и значит, опасаться неожиданных врагов не стоит, а с прочими, с обычными, он, Гвоздь, сдюжит. Да и не один же пойдет, в компании. Вон Дальмин подбивает который день: чего сиднем сидишь, штаны протираешь — пойдем!
— Пойдем, — сказал Кайнор этим двоим, малышке и кучеру. — Прямо после завтрака и почапаем.
— Я с вами.
Гвоздь меньше бы удивился, заговори с ним метла или карета. Но Айю-Шун!.. Правду болтают, что во время Собора чудеса случаются.
— А как же графиня? — (Обычно тайнангинец, прилежно исполняя роль телохранителя, не отходил от чернявой ни на шаг.)
— Она велела идти с вами, — отчеканил Айю-Шун. — А о графине позаботятся господа Шкиратль и Эндуан.
Пусть так; Гвоздь всё равно не понимает, зачем она «прицепила» к нему тайнангинца и откуда вообще узнала о свежезамысленной прогулке, но спорить — не спорит, молча кивает и подмигивает конопатой: «Развеемся, малявка? »
Подмигивает и понимает: что-то такое перегорело внутри. Нет уже прежних задора и бесшабашности, и слишком много усталости, для жонглера просто вредной — усталости души, не тела.
Еще очень рано, солнце едва-едва выкатилось на небеса, но паломники уже откуда-то разведали о запланированном шествии, слух мигом облетел весь монастырь, и теперь, наскоро перекусив, большинство отправляется к Храму. Гвоздь с компанией вышли вместе со всеми и, вместе со всеми же, шагают по чуть подсохшей дорожной грязи, глазея по сторонам и предвкушая зрелище.
Упавшее на берег колесо Храма видно издали — сверкающие в утренних лучах купола и стены, черные нити навесных мостов, узорчатые провалы арок и пестрые серпантины лестниц. Вокруг Храма-колеса и внутри его обода — множество крупных и мелких зданьиц: в одних торгуют реликвиями, в других — экземплярами Книги, в третьих — животными для священных зверинцев. А есть еще палатки проповедников, будки прозверевших, где те за немалую плату прорицают будущее; есть, наконец, прилавки с фруктами, сластями, одеждой… Конечно, на Ярмарочном холме всё это стоит дешевле — так то там, а это здесь, рядом с Храмом!
По широкой, до краев заполненной паломниками дороге Гвоздь и его спутники подходят к внешнему ободу Храма: над их головами нависает широкая, кажущаяся нерушимой лента моста, справа возвышается храмовня, посвященная Кабарге Остроклыкой, слева — храмовня Нетопыря Порхающего. Звенят колокола, трубы и флейты терзают воздух криками обезумевших птиц, барабаны — как грохот горного обвала, — и флаги, сотни, тысячи флагов развеваются по ветру, большие, маленькие, треугольные и квадратные, шитые золотом и серебром, изумрудные, алые, черные, желтые, белоснежные — они стаей бабочек норовят взлететь и унестись в небо, чтобы присоединиться к воздушным змеям, которые парят над каждой из храмовен: Кабарга, Нетопырь, Муравей, Лягушка, Стрекоза… — и так весь Сатьякал!
Вслед за другими паломниками Гвоздь, Матиль и Айю-Шун с Дальмином пересекают «межспицевое» пространство исполинского колеса, огибают Храм и выходят за пределы обода, на дорогу, которая ведет к Лимну. Оттуда вот-вот должны выехать первые люди королевства, лучшие из лучших, властители земные, они помолятся в Храме и отправятся навстречу процессии, которая в полдень выйдет из обители Алых Букв. Встретятся на полпути к Храму, и власть имущие преклонят колени в знак повиновения Сатьякалу, а потом с князьями Церкви возглавят шествие и все вместе, со священными реликвиями, войдут под своды Храма.
Пока Гвоздь вкратце объяснял Матиль, что должно произойти, в передних рядах уже закричали: «Едут! Едут!» Они вчетвером стоят в толпе справа от дороги; за головами паломников, по ту сторону от нее, видно озеро с двумя-тремя рыбачьими лодками на горизонте; Ллусим блестит в лучах солнца, и блики бьют Гвоздю прямо в глаза. Он ставит ладонь козырьком… «Подсади!» дергает за рукав Матиль — усаживает ее себе на плечи и поворачивается туда, откуда должна появиться процессия.
И снова прикрывает глаза ладонью — так слепят расшитые золотом одежды и сияющие доспехи тех, кто едет сейчас к Храму. Отряд воинов-«сколопендр» спешно и сурово спихивает зевак к обочинам, настоятельно рекомендуя там и оставаться. Отсюда это почему-то напоминает именно движение многоножки: воины, подобно ротовым сегментам, отодвигают людей с дороги, встают вдоль нее, оттирая народ подальше (и похожи в этот момент на множество сколопендровых ножек), а потом, когда процессия проезжает, они смыкаются позади, а за ними смыкается толпа.
Но, конечно, самые главные здесь те, кто едут в центре. Обычно в шествиях принимает участие и король, однако в этом году он прислал вместо себя верховного иппэаса и нескольких графов, занимающих при дворе достаточно высокое положение. Сейчас они гарцуют на высоких тонконогих скакунах и щедрыми горстями швыряют направо и налево монеты. Едва лишь строй «сколопендр» смыкается за ними, как паломники бросаются подбирать «когти», «плавники», «очи» — иногда дело доходит до драк и смертоубийств, но процессия к тому времени уже оказывается далеко.
Гвоздь только успевает порадоваться, что по совету Дальмина они встали подальше от обочины, на небольшом холме, где народу, правда, хватает, зато всё хорошо видно и не рискуешь быть затоптанным бесноватой толпой.
— Здорово! — захлебывается от восторга Матиль. — Ухтышка! А это кто такие?
— Действительно, — (запоздало удивляется Рыжий) — а это кто такие?!
Перед строем воинов-«сколопендр» вдруг возникают вооруженные люди, они о чем-то переговариваются сперва с капитаном стражников, потом трех пришлецов пропускают внутрь кольца оцепления, предварительно отобрав мечи. Остальные новоприбывшие стоят, где стояли, полностью игнорируя нацеленные на них арбалеты и луки.
— Бьюсь об заклад, — ворчит Гвоздь, — что эта часть церемонии исполняется впервые.
Само собой, спорить с ним никто не торопится.
— А это кто такие? — раздраженно спросил Камэн Свендирэг, верховный иппэас Иншгурранского королевства. Сухощавый и высокий, словно жердь, он всю дорогу от Лимна недовольно крутил свои длиннющие усы и пренебрежительно молчал. Сыпнул пару раз монет в толпу, потом заскучал и дальше ехал с кислой миной на лице.
Ларвант Тулш, которому выпало встречать и сопровождать иипэаса до Храма, успел проникнуться искренней антипатией к Свендирэгу и искренне же радовался, что Эйстеннское эпимелитство находится далеко от столицы. До этого он видел Камэна всего-то пару раз, зато сегодня налюбовался досыта. Кривя тонкие губы, патт сдерживался, чтобы не сболтнуть какую-нибудь грубость, и старался лишний раз иппэаса не провоцировать.
