Тень Феникса (СИ) - Горянов Андрей (лучшие бесплатные книги .txt) 📗
Осознание того, что в данный момент меня собираются либо убить и закопать, либо закопать и убить, внезапно придало мне сил. Слабость и онемение, ещё минуту назад не позволявшие мне двинуть даже рукой, немного прошли, а под действием накатившего на меня страха, я даже смог приподняться, оперевшись на локоть.
— А ну, бей его, Тихон! — обернувшись ко мне, в каком-то странном испуге закричал меньший из этой парочки.
Лопата просвистела в считанных дюймах от моего лица, и то, лишь потому, что я откинулся назад, лишившись последних сил. Следующий удар должен был, по всей видимости, добить меня, но нападавший бил неумело, и потому я отделался лишь синяком на пол-лица, зато мне удалось перехватить инструмент и не дать ему ударить еще раз. От боли в голове у меня будто всё взорвалось, но жажда жизни заставила тело действовать на одних лишь инстинктах, и потому я как клещ повис на щербатой, как и ее обладатель, лопате, изо всех сил пытаясь подняться и дать отпор обидчикам.
Перед глазами у меня плавали разноцветные круги, но в руках отчего-то вдруг появилась недюжинная сила. Воля к жизни всегда в людях бывает сильнее физической немощи, и потому в подобные моменты, когда даже не осознаешь всей опасности ситуации, когда разум затуманивается настолько, что становишься похож на загнанную в угол котом мышь, немощь эта будто бы чудесным образом отступает. Я был слаб и болен, но каким-то образом в тот день мне вновь удалось отстоять своё право на жизнь. Вернее, по большей части это было заслугой самой кладбищенской воришки и ее отпрысков, которые отчего-то решили за меня заступиться, и именно их стараниями удалось избежать смертоубийства. Затем меня снова настигла темнота.
***
Провинциальные городки, всё равно остающиеся провинциальными даже не смотря на близость Стафероса и стремительно развивающуюся инфраструктуру центральной империи, всегда были мне настолько гадки, что никогда не возникало у меня желания задерживаться в них хотя бы даже на один день. Глиняные хибары бурого цвета, маленький форум, заселённый торговцами овощами и рыбой из местной речушки, аляповатый трехэтажный дом префекта, в котором помещалась вся администрация города и пара каких-то лавок. Гордость всего городка — приземистый и непомерно длинный лупанарий, вмещавший в себя заодно и самое крупное питейное заведение — вот типичный облик любого из таких городков. Хорошо, если была вымощена хотя бы центральная улица, в противном же случае всё вокруг утопало в грязи, не говоря уже ни о каких канализациях или водопроводах. «Империя — это Клемнос, империя — это Текрон и Стаферос, Ауран и Морхейм. В её великих городах её прошлое и будущее», — как говорил некогда первый советник Клементий, заставший падение Пятой Империи, оправдывая таким образом бездействие легионов, остатки которых во времена вторжения сплотившихся и недружелюбно настроенных соседей, сидели за стенами городов, пока по всей стране разгорался пожар грабежей.
Культура, искусство, наука, всё то, что присуще цивилизации, в империи развивалось только в больших городах, гражданам которых никогда не было дело до того, что происходит вокруг. Даже спустя сотни лет после того, как эти города-государства перестали быть самостоятельными владениями, объединение их не слишком сильно что-то изменило. От провинций требовалось лишь снабжать полисы провизией и сырьем, платить дань, всё остальное отдавалось на усмотрение префектов, кроме единственного вопроса, касавшегося дорог и крепостей. Впрочем такое отношение сложилось исторически: империя возрождалась из одних только древних городов, каждый из которых как мог переживал темные времена, но никогда так и не был полностью уничтожен, не считая Клемноса. Тогда как все провинции и фемы бывали разграблены подчистую, и большая часть населения их либо была уничтожена, либо обращена в рабство. И именно поэтому жизнь здесь почти никогда не менялась: селения не превращались в городки, городки не обрастали ни стенами, ни культурой, а в случае вторжения все спешили просто сбежать, укрывшись в ближайшей крепости легиона или городе.
Отчего-то оказалось так, что я, больной и разбитый, совершенно непохожий на себя прежнего, теперь оказался в компании целой банды, состоящей из кочующих попрошаек, воров и плутов, держащих путь, как и я, в стольный город. Женщину, которой я оказался обязан жизнью, звали Авророй, но среди своих она была Мамашей Авой. Подростки же в самом деле не были её детьми, а только ими притворялись. Были они оба мужского полу и, я очень сильно подозревал, питали к Мамаше совершенно не сыновьи чувства. Всего же в банде этой присутствовало постоянно от двадцати до тридцати человек, но сосчитать их всех мне так и не удалось, поскольку одни то уходили на какое-нибудь дело, то возвращались, то снова пропадали, а на их место приходили другие. Я так и не смог доподлинно узнать, что же стало с моими вещами и Хлыстом, и при каких обстоятельствах моё почти бездыханное тело было списано в мортарий, а из него на кладбище, однако решил не возвращаться на постоялый двор, а вместе со всей этой сворой добраться до Стафероса, а оттуда уже послать доверенных людей для наведения порядка. В тот момент идея проникнуть в столицу под видом бродяги казалась мне верхом шпионской мысли, и я даже одно время намеревался заручиться их поддержкой, дабы потом использовать бродяг в собственной агентурной сети. Отчасти это мне даже удалось, однако для этого мне пришлось впоследствии проделать большую работу, в особенности над собой и собственным представлением мира. Родившись, и прожив первые свои шестнадцать лет, я обнаружил с удивлением для себя, что мир на самом деле представляет собой нечто совершенно иное, чем я себе воображал, что он гораздо, гораздо сложнее. Я мог с легкостью потратить за раз столько денег, сколько за всю жизнь бы не заработал какой-нибудь сапожник, носильщик или переписчик, и потому совершенно не знал цену деньгам. Я никогда не испытывал ни нужды ни голода ни холода, не знал, что существует боль, от которой не скрыться с помощью макового молока, боль, которая пожирает человека день за днем, как это было со мной в Демберге и здесь, под Стаферосом. Я знал много всего, но слишком поверхностно, и потому столкновение с бытом простых людей стало для меня неожиданностью, и всё во мне выдавало чужака, представителя совершенно иного мира, недостижимого для простых смертных.
Бродяги, с которыми я связался, отлично знали, что я не их роду: моя походка, манера держать себя и даже слова, которые я использовал, при всех моих усилиях подражать этому окружению, вызывали у них лишь недоумение. Я был всё еще скован болезнью, молчалив до крайности и замкнут в себе, и одна лишь только Ава заботилась обо мне, будто чувствуя теперь некую ответственность за мою жизнь.
Те дни, которые разделяли меня и послание Августина, которое уже наверняка заждалось моего появления, растянулись на неделю: так долго мы добирались до Глиняных ворот Стафероса, постоянно останавливаясь по пути и будто оттягивая неизбежное. Банда эта занималась абсолютно всем, чем занимаются бродяги: попрошайничеством, воровством, грабежами, осквернением могил, продажей наркотиков, проституцией и даже актерскими представлениями, для которых у них был обустроен целый фургон. И когда наконец показались стены столицы, я смог вздохнуть облегченно, поскольку считал, что здесь-то всё и наладится, а я смогу спокойно заняться своими делами. Но кончилось всё тем, что в город нас не пустили, а я получил древком копья поперек спины и следующие два дня не мог даже встать с постели. И конечно же все эти дни Мамаша заботилась обо мне как никогда прежде. Своих детей у неё не было, и потому заботилась она сразу обо всех, полностью соответствуя своему прозвищу. К сожалению, пути её, протянувшемуся через тысячи миль и поприщ, суждено было окончиться именно здесь.
Глава 8
Ныне в столице проживает шестьдесят семь патрицианских родов, которые когда-то были первыми правителями этих земель. Тридцать три дома были уничтожены в ходе междоусобных войн за власть. Оставшиеся же продолжают сражаться за трон с ожесточением, какое неведомо даже самой матёрой росомахе. За последние два десятка лет титул венценосного успели примерять шесть императоров, и ни один из них не оставил бразды правления добровольно.
