Трое для одного (СИ) - Ролдугина Софья Валерьевна (электронная книга txt) 📗
На кого - уточнять не потребовалось.
Тёмный погиб в самом начале войны, изменил судьбу целого города и отвёл от него смерть. А сам растворился в темноте, и место его упокоения потом захватили иные тени, голодные и бездумные. И одна из них свила гнездо внутри Годфри Майера, а затем стала
частью младшего сына.
- Ты всегда будешь помнить его, - понял вдруг Морган и уклонился от прикосновения. От сравнения со столетним мертвецом, пусть до сих пор любимым, сделалось горько. - Но я - не он. Даже если тебе очень этого хочется.
- Знаю, - грустно улыбнулся Уилки и отвернулся. - Но выглядишь точь-в-точь как он. Я вспомнил вдруг… интересно, почему.
«Может, не вспомнил, а просто пожелал, чтоб так было? И уверил себя в этом?» - подумал Морган, но озвучивать мысли не стал. А
вместо этого прикоснулся к плечу Уилки, мягко подталкивая вниз по дороге, через парк, застывший между осенью и зимой.
- Пойдём, - кивнул он часовщику. - У нас ведь сегодня много работы, так?
Выражение лица Уилки стало недобрым. Ностальгически-печальная тень растворилась в яростном сиянии золотых глаз.
- О, да. Наконец-то время пришло. Надо вернуться на площадь, нас ждут.
Морган не стал спрашивать, на какую именно - он и сам чувствовал. От трёх дорог, расходящихся у порога, осталась только одна, и по обочинам её росла наперстянка с тёмно-красными цветами, и вился клевер с тимьяном вперемешку. Часы на старой башне
отбивали каждый шаг, и звёзды постепенно гасли. Когда он с часовщиком ступил на площадь, где всего месяц назад бушевала ярмарка, и
два странных циркача давали волшебное представление, то небо стало совершенно чёрным.
- Похоже на твои глаза теперь, - скрипуче рассмеялся Уилки, указав пальцем вверх.
- Значит, в зеркало мне лучше пока не смотреть, - подытожил Морган.
- Разумеется. Помнишь историю Нарцисса?
- Ах, так это комплимент? - вырвался смешок. - Учту. Странные у тебя вкусы.
- Скажем так, они не меняются…
На площади не было ни одного человека. Но всё же она не пустовала. Прямо посередине стоял фонарщик, и голова его была вровень с крышами домов, а фонарь в руке напоминал больше телефонную будку. По правую его руку опиралась спиной на бетонный
столб Шасс-Маре. в джинсам и свободной белой рубашке, стянутой на талии алым шёлковым шарфом. А рядом с нею смеялась, откинув голову, Кэндл, и волосы её полыхали чистым пурпурным пламенем, и огненными были струны на гитаре. Чехол валялся под ногами, никому не нужный и позабытый.
- Давно не виделись, ангелочек, - хмыкнула она. Глаза её горели чистым золотом, как солнце на закате.
- На самом деле, совсем недолго, - ответил Морган в тон. - Я приходил навестить тебя только вчера, Кэнди-Кэнди.
- Что поделать, - развела она руками. - Боюсь, я была не в лучшей форме и как-то пропустила сие знаменательное событие. Но какже хорошо-то, черти-сковородки. . - до хруста потянулась Кэндл, держа гитару на вытянутой руке легко, словно это была копия из пенопласта. И обернулась к фонарщику: - Ну что, пора начинать, громила?
- Пожалуй, - улыбнулся он в воротники обменялся взглядами с Уилки. Тот кивнул.
Великан расправил плечи задрал лицо к небу - и, не глядя, сдёрнул кольцо с фонаря. Цветные стёкла раскрылись на четыре стороны, словно опали лепестки диковинного цветка, и в медной клетке осталась рыжая девушка в алом платье до колена, тонкая и почти прозрачная. Запястья её были сплошь в браслетах из ярких ниток и бусин, а огнистые крылья трепетали на ветру.
- Вперёд, Чи, - негромко произнёс Уилки. - Теперь - можно.
Она топнула босой ногой, сердито и капризно, а потом оттолкнулась - и взмыла в небо. Заложила широкий круг, рассыпая искры. . и вдруг сложила крылья, рухнула с невероятной высоты в незамерзающий Мидтайн. Чи вошла в воду без плеска, и в ту же секунду, как она скрылась целиком, волны реки вспыхнули чистым светом - золотым, малиновым, синим, изумрудно-зелёным, голубым, лимонным и алым,
словно поток превратился в сплошной ворох яростных искр.
- Теперь мой ход, - прошептала Шасс-Маре. И, поставив ногу на гитарный чехол, повысила голос: - Ну, поплыли!
Чехол стреском раздался в стороны, выпячивая оголённые рёбра-доски, и начал обрастать обшивкой, как чешуёй. К небу выстрелили две мачты и облачились в белые паруса. Полотнища наполнились тёплым ветром, корабль взмыл в воздух, и Шасс-Маре с
Кэндл едва успели вскочить на палубу. Он величаво проплыл над притихшими домами, отражаясь в чёрном небе, как в стекле, и опустился в сияющие воды Мидтайна. Послышался нежный гитарный перебор, и почти сразу, без перехода - яростный аккорд. Над городом разнеслась песня на два голоса, тихая, но проникающая в каждый уголок.
А Морган стоял на площади, зажмурившись, но взглядом охватывал весь Форест целиком, до самых окраин, с высоты и из глубин, точно смотрел сразу тысячью глаз.
Он видел, как крысы, заворожённые песней, хлынули из щелей и подвалов сплошным потоком. Чёрно-коричневый зловонный вал докатился до Мидтайна - и сгинул в жарком многоцветном пламени, а за ним поднялся второй, и третий… И не было им конца, но река
разгоралась только яростней.
Он видел, как в городском архиве, закрытом и опечатанном на ночь, кружит по хранилищу меж шкафов информатор, и очки болтаются у него на одной дужке, а пластинка в антикварном граммофоне без всякой системы перескакивает с одной песни на другую. И, пока музыка льётся из-под иглы, тени шарахаются, прячутся по углам, корчатся и исчезают.
Он видел, как на верхнем балконе «Цезаря» хозяин-итальянец целует жену, грустную лисицу-азиатку с тремя хвостами, а позабытый кофе выкипает из турки, заливая плиту, но никому нет до него дела. Разве что теням, что панически мечутся и бегут прочь, куда угодно, лишь бы подальше.
Он видел, как старик О’Коннор вещает что-то, стоя на собственном памятнике, и страницы ветхой рукописи разлетаются на ветру. И на другом конце города ему вторит Вивиан Айленд, живой и прекрасный, как новый Аполлон, и Гвен слушает взахлёб двадцать первую главу недописанного романа, где, конечно, побеждает добро.
Он видел Ривса и Оакленда за партией в шахматы; миссис Паддлз и её окрепшую после болезни подругу; скандальных Гриди; Дебору, с изумлением и страхом взирающую на пустой реанимационный бокс; незнакомую женщину из книжного на соседней улице; мисс Ларсен, заплаканную и усталую, заснувшую с фотографией Дилана Майера под подушкой.
Он видел всё, но оставался на месте - до поры.
Когда схлынул последний вал крыс, Уилки наконец стронулся с места:
- Время. Сейчас в городе остались только генералы и одержимые. Нужно избавиться от них, а затем запечатать провалы навсегда.
Морган хотел спросить, как именно запечатать, но взглянул на свои руки - и всё понял.
- Поспешим.
Город, беззвучно поющий и утопающий в переливах света, обратился в поле битвы.
У парка фонарщик сцепился сразу с тремя чудовищами, едва сохраняющими человеческий облик. Оторванные руки и ноги у них отрастали в мгновение ока, но великан не сдавался и упрямо закатывал их в круг света от уличного фонаря, необыкновенно яркого и тёплого, пока свёрток не перестал дёргаться и не рассеялся.
Перед мэрией Уинтер кружился в подобии жутковатого танца с долговязым нескладным мужчиной, в котором можно было с трудом
опознать секретаря Годфри Майера, и один пожирал другого - вопрос лишь в том, кто успеет первым.
Судя по изморози, которая покрывала всю площадь, секретарь уже проиграл, хотя и не знал об этом.
Уилки же шёл, словно ориентируясь на неслышный для других запах, безошибочно отыскивая заражённых. Некоторые из них выглядели так, словно в одну оболочку пытались запихать сразу двоих - таких ещё можно было спасти, выдернуть паразита. От других оставался один сосуд, а внутри плескалось хищное, чёрное, бессмысленное. Таких часовщик не щадил. А Морган потерял к ним последнюю жалость, когда увидел, как распухшая, с виду похожая на восковую куклу тварь кормит младенца не молоком, а вязкой тёмной дрянью. Сам себя не помня от ярости, он поднял руку и ударил наотмашь; тень лопнула с гулким хлопком, оставив лишь чёрные, быстро сохнущие пятна на стенах.
