Человек, которого не было (СИ) - Кросс Элис (электронная книга .TXT) 📗
— Эй, новенькая, — тихонько обратился кто-то. Голос доносился из камеры напротив, но девушка по-прежнему никого не видела, только поняла, что этому человеку отчего-то очень тяжело говорить: голос был тихим, но надрывным, каждое слово давалось с усилием, — береги силы.
— Кто говорит?
— Им выносливые нужны, — выговорил человек, пропустив вопрос «новенькой». Морриган поняла, что говорит старик. — И… и ты ничего не бери! Поняла? Даже не думай… брать!
— Что брать? О чём вы?..
— Просто дождись. Иначе умрёшь.
— Что здесь происходит?! — крикнула девушка, сильнее вдавливаясь в решетку, будто бы хотела сказать это, пододвинувшись ближе. — Что вы имеете в виду?
Тишина воцарилась надолго, очень надолго. Ей больше никто не отвечал, а она спустя время вовсе перестала спрашивать. Факел погас, Морриган перестала осознавать, когда её глаза открыты, а когда веки плотно сомкнуты. И во сне, и наяву её ожидала только темнота. Ей казалось, что она начала слышать стук собственного сердца, стук сердца человека в соседней камере… Или выдумала их, чтобы слышать хоть что-то. Гортань иссохла, страшно хотелось воды, хотелось есть. От холодного пола, на котором приходилось сидеть, сводило ноги, озноб не проходил.
Риган снова и снова мерила камеру шагами, бросаясь от одной стены к другой, желая найти выход. Ей совсем не верилось, что нельзя выбраться. Она тешила себя надеждой отыскать какой-нибудь механизм, выступ, хоть что-то, но безрезультатно. Срываясь на гнев, она бросалась на решетку, будто бы сможет её выбить, кричала. Тишина, мрак и голод сводили её с ума. Время перестало существовать… Девушка, знала, что находится в этой камере несколько дней, но два, три или семь — определить невозможно.
В очередной раз в порыве безудержного гнева бросившись на стену, Морриган почувствовала, что по рукам течет что-то горячее. Ощущение казалось нереальным, но позже, растерев несколько вязкую жидкость по рукам, девушка поняла, что это её кровь. Идея, пришедшая в голову, оказалась слишком соблазнительной, чтобы воздержаться: Риган коснулась кончиком языка разбитых кистей. Такая желанная влага не казалась ей мерзкой, даже неприятной не показалась. Безумная жажда заставила её вцепиться в руку и жадно впитывать ту выступившую толику крови. Было мало, так мало, что Морриган пришлось раскусить кожу зубами, лишь бы напиться.
После этого инцидента девушку свалила истерика от собственного бессилия, от злости, от безысходности. Её одолевали собственные мысли, вопросы, оставленные без ответов. Она не понимала, за что её так истязают, знает ли отец о том, что с ней происходит, знает ли Самайн… А если знаю, то почему бросили? Зачем обрекли на такое? Когда всё закончится?
Морриган часто сидела у стены, потеряв смысл подниматься. Она уже не замечала, как проваливается в сон и как просыпается, всё стало совершенно одинаковым. Наступило всепоглощающее отчаянье, что затмило все прочие чувства. Риган просто пыталась не умереть. Она снова осознала всю свою слабость, всю бесполезность и никчёмность, малозначимость. Она — ничто. Просто чья-то игрушка, жалкая самонадеянная девчонка, которая мечтала о силе, мечтала стать кем-то великим, бралась делать громкие заявления… И умрёт в этой темнице, даже не подобравшись к цели. Ей уже не поможет громогласный голос, дипломатия, уговоры или обман. Она просто умрёт здесь.
И Морриган сидела, вытянув ноги, не замечая ни голода, ни леденящего холода каменного пола, предавшись ожиданию смерти. Может, её в самом деле не хотели отсюда выпускать? Никто за ней при придёт? Инферналы опасны, им нельзя доверять, кем бы они не были — хоть детьми знатных семей. А папочке скажут, что дочурка не прошла проверку… Да… Да.
Каменная дверь распахнулась так громко и болезненно для слуха, что успел привыкнуть к тишине, что девушке пришлось закрыть уши руками. Браслет, висящий на запястье, съехал ниже, соприкоснувшись со свежими царапинами, которые Морриган необдуманно нанесла сама себе.
Девушке почти не верилось, что в тюрьму и правда кто-то вошёл, она пеняла на сон. Но всё же придвинулась к решетке, чтобы посмотреть ближе. Едва Морриган вытянула шею, чтобы увидеть, что происходит за прутьями, как тут же испугалась резкого движения. Привели какого-то мальчика… Он держался за голову и еле слышно шмыгал, тяжело и сбивчиво дыша. Хотя, впрочем, его не привели, а принесли, держа за ворот растянутой рубашки. Мальчик, казалось, был будто парализован, поэтому его приходилось тащить волоком. Его заперли в соседней камере, их с Риган теперь разделяла стена.
— Простите… — прохрипела пленница, удивившись, насколько чужим казался собственный голос.
Больше она ничего не успела сказать. Человек, что привёл мальчика, был похож на одного из стражников дворца. Он молча подошёл к камере Риган и протянул ей небольшой тряпочный кулёк, с которого что-то капало. Девушка вытянула руку, потому как ей ужасно хотелось есть, но стоило ухватить тряпку, как рука тут же отозвалась пронизывающей болью. Надо сказать, что Риган сама не знала, откуда взяла силы, но кулёк чудом оказался у неё в ладони — вырвала.
— Животное… — выплюнул стражник и удалился восвояси.
На предплечье девушка обнаружила глубокий порез, с которого на пол крупными каплями падала кровь. Морриган отпустила куль, чтобы на ощупь проверить рану, но наткнувшись на неё грязными пальцами, пришла в ужас. Ей показалось, что она смогла дотронуться до кости. Из глаз было хотели потечь слёзы, но девушка так и не смогла выдавить ни одной. Ей было больно, страшно, она не понимала, в чём провинилась, и за что её так наказали. Дрожащей рукой она вновь нащупала куль, и вытащила оттуда что-то рассыпающееся и мокрое — это был кусок хлеба, жадно пропитанного водой. Девушка и опомниться не успела, как уже дожевала и проглотила.
— Не бери… у них… ничего! — подал голос человек в соседней камере. Всё та же просьба. — Умрёшь… от… кровопотери… быстрее…
— Но… Но он же сам предложил!
— Дразнит! — после человек сильно закашлялся. — Не бери…
Морриган неожиданно вспомнила о мальчике, которого привели недавно. Он всё ещё был в камере за стеной. Девушка осторожно придвинулась к ней, насколько возможно плотно зажав рану ладонью, а потом сказала:
— Эй, ты… ты там как?..
Но донеслись лишь громкие всхлипы. Мальчик явно реагировал на слова Морриган, но не мог ничего ответить из-за подступившей истерики. Казалось, он был в ужасе, но когда девушка думала о голоде, этого не заметила — осознание пришло сейчас.
— Он давно… здесь, — ответил человек, который предостерегал раньше.
— Куда его уводили?
— Сама узнаешь… — казалось, человек хмыкнул, когда это говорил.
— Я… Я… — отозвался и мальчик, отчего Морриган перевела всё внимание на него, — Я убил человека! Они… Они меня заставили!
— Я тоже… убивала. Порой мы вынуждены, даже… Даже если не хотим, — попыталась успокоить Риган, но мальчик зарыдал пуще прежнего.
Девушка задумчиво замолчала. Она никогда не видела людей, которые реагировали бы слезами за то, что убили кого-то. Самайн много убивал, ему не нравилось, но он считал это привычным порядком. Отец наверняка убивал, стража в замке. Какая из реакция является нормальной? Должна ли мучить совесть за чью-то смерть? Если должна, то почему не мучает Морриган? Она ведь почти не думала о тех убийствах тогда и совсем перестала думать сейчас. Она не чувствует вины, не думает о близких тех людей, о том, что они пережили перед смертью. Ей почти безразлично. Но почему? Страдать было бы вернее?
Это не давало Морриган покоя ещё много периодов от пробуждения до сна. Сколько бы она не думала об этом, не могла заставить себя ощутить хоть отголосок боли, которую испытывал мальчик. Почему ей не больно от осознания, что на её руках чужая кровь? Почему? Неужели ей и впрямь всё равно?
А мальчик больше не разговаривал и не отвечал, сколько Морриган не пыталась до него достучаться. Её силы снова иссякли, поэтому она сомневалась, что смогла бы даже просто приподняться с места. Рука теперь была перемотала той мокрой тканью, в которой лежал хлеб. Оторвал лоскут от своего платья у девушки не хватило бы сил. Но кровь остановить получилось, а большего и не требовалось.
