Мацзу (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич (читать лучшие читаемые книги txt, fb2) 📗
Все попытки Ци Шаня перевести разговор на обсуждение требований были отметены. Как я понял, контр-адмирал хотел побыстрее закончить разговор, потому что по натуре был человеком не воинственным и не слишком твердым.
— Подари в ответ китайскому императору четыре бутылки портвейна. Так им будет понятнее, — шепотом подсказал я.
Цифра четыре у китайцев звучит так же, как слово смерть. Подарить четыре предмета, пусть и очень дорогих — пожелать смерти.
— А что это значит? — поинтересовался он.
— Типа четырех всадников Апокалипсиса, — ответил я.
— О, как раз то, что надо! — радостно согласился Джордж Эллиот и приказал слуге принести вино.
На самом деле я считаю, что эта конная четверка — шаловливые детки в сравнение с такими же всадниками англосаксонского миропорядка. Надеюсь, хуанди Айсиньгёро Миньнин поймет намек. Не помню, уцелеет ли он сам во время Опиумных войн, но людей в его империи погибнет из-за англосаксов в разы больше, чем во время нашествия монголов, тоже далеко не ангелов.
64
Второй раунд переговоров прошел через день. На этот раз Ци Шань привез в подарок большой заварной чайник из трехцветного — белого, желтого и зеленого — фарфора сань-цай, причем внутрь были насыпаны зеленоватые жадеиты, как бы символизирующие зеленый чай. Джордж Эллиот не сумел скрыть удовольствие.
— Стоит на них наорать — и сразу становятся понятливыми! — усмехаясь, сказал он.
Я не стало переводить эти слова, как и переводчик-китаец. И так было понятно, что гвайлоу — он и есть гвайлоу.
Подогнали подарок и мне. Это была бронзовая чаша для подогрева байцзю на трех гнутых ножках и с барельефом крадущегося тигра. Я пока не большой специалист по китайской бронзе, но, судя по патине, вещь древняя, может быть, эпохи Пяти династий и десяти царств или даже предыдущей Тан.
Вручил чашу помощник главы делегации, низко поклонившись и со словами:
— От нашего общего друга.
Кто этот друг, не сообщил, но я и так понял.
— Это слишком ценный подарок для такого никчемного человека, — изобразил я скромняжку.
— Поверьте, вы достойны этого, как никто другой! — стоял на своем китаец.
Я принял подарок двумя руками, поблагодарив.
— Что за ерунду они тебе подсунули? — полюбопытствовал контр-адмирал.
Я улыбнулся, порадовавшись его образованности, и ответил:
— Чаша для подогрева байцзю — местного рисового виски. Маленькому человеку — маленький подарок.
Не знаю, как сейчас, а лет через сто пятьдесят эта чаша будет стоить, как роскошная яхта, а на его заварной чайник вместе с жадеитами можно будет купить лишь катер б/у.
На этот раз Ци Шань извивался, как гадюка с защемленным хвостом. Видимо, обязан был кровь из носа договориться с гвайлоу. Перепробовал самые разные подходы к Джорджу Эллиоту, пока не включил дурака. Вот тут-то британский сноб и повелся, как тупой лошара.
У англичан неистребимая уверенность, что они самые умные, точнее, что все остальные дураки. Однажды я летел в самолете из Лондона в Москву. Соседом оказался новоиспеченный выпускник Оксфорда из российской глубинки. Парень был из семьи чиновника средней руки, то есть не шибко богатой, которая изрядно напрягалась, чтобы оплатить его учебы в престижном вузе, поэтому, как он сам признался, барыжничал понемногу марихуаной, продавая ее богатым однокурсникам, в первую очередь англичанам. Сперва дела шли не очень, потому что умничал, стараясь соответствовать интеллектуальному уровню клиентов, хотя для этого приходилось сильно тупить, потом врубился, поглупел и переоделся, как он выразился, под медведя с балалайкой — и стал своим в доску чуваком. Ты становишься хорошим для англичанина только в том случае, если соответствуешь образу, который он тебе определил. Эти образы намного ниже тех, на которых располагаются сами, то есть за гранью цивилизации. Этой самоуверенностью страдают даже отбросы английского общества.
Мне приятно было наблюдать, как столкнулись две непрошибаемые, непоколебимые самоуверенности, английская и китайская. Последняя была намного старше и опытнее, умела согнуться, чтобы перекинуть врага через себя.
Ци Шань настолько умело использовал найденную слабину оппонента, что я, переведя сказанное контр-адмиралом, не удержался, добавил от себя стратагему:
— Прикинься безумным, сохраняя рассудок, — и после паузы, налюбовавшись замешательством главы китайской делегации: — Я не скажу ему.
— Меня предупредили, что ты образованный человек! У меня появилась возможность убедиться в этом лично! — опять лучезарно заулыбавшись, произнес Ци Шань.
— Мне далеко до такого умнейшего и образованнейшего человека, как вы! — отбил я подачу.
— Что ты сказал ему? — полюбопытствовал Джордж Эллиот.
— Что на этот раз он выбрал правильную тактику переговоров, — ответил я, не соврав по сути.
Они таки договорились. Виноватым во всем объявили Линя Цзэсюя, который якобы проявил самоуправство, уничтожив тонны опиума, хотя циньчай дачэнь говорил мне, что хуанди разрешил ему использовать любые методы, чтобы прекратить поставки наркотика в страну. Китайцы согласились выполнить все требования, если британцы вернутся в эстуарий реки Жемчужной, где и будут осуществлено подписание мирного договора. Главное — убрать гвайлоу подальше от столицы, а там как-нибудь проблема уладится сама собой. Инфантилизм китайских властей умилял.
На это раз контр-адмирал по моему совету подарил в два раза больше бутылок портвейна. Восемь в Китае — это богатство, процветание, удачное начало бизнеса и, как в данном случае, переговоров.
Я проводил посольство к трапу.
Ци Шань остановился у фальшборта и произнес настолько искренне, насколько это вообще возможно ожидать от китайца:
— Не ожидал, что среди гвайлоу встречу потомка Чингисхана!
Спасибо Линю Цзэсюю! Не зря его признали виновным!
— Наш (много прилагательных) хуанди с удовольствием взял бы такого на службу, присвоив ему такой же военный буфан лев, как и одному из его предков, — продолжил глава посольства.
— Предпочитаю служить победителям, — честно признался я.
— Пока ничего не ясно. Скоро все может поменяться, — возразил он.
— Это вам не ясно, а мне уже понятно, что вы проиграли, — сказал я и процитировал еще не родившегося британца по фамилии Черчилль, приписав его слова, чтобы было доходчивее, местному оригиналу: — Как сказал Кун Цю, кто выбирает позор между войной и позором, тот получает и войну, и позор.
Ци Шань оказался образованным по местным меркам, поэтому произнес извиняющимся тоном:
— Я не встречал таких у слов у нашего великого учителя.
Я бы удивился, услышав обратное. Впрочем, никто теперь не знает точно, что именно написал Конфуций, потому что многое утеряно, а что-то, еще больше, ему приписывают. В этом плане он просто находка для историков. На прахе Конфуция было взращено много научных карьер и еще больше разрушено.
— Наверное, вы не читали те его труды, которые не принято считать каноническими, — подсказал я.
— Скорее всего, — согласился Ци Шань. — Судя по глубине мысли, эти слова вполне могли принадлежать ему.
— Я бы предложил передать их хуанди и повторить столько раз, сколько потребуется, чтобы проникся смыслом этих слов, но понимаю, что их все равно не услышат, поэтому лучше промолчите, иначе будете виноваты в поражении, — посоветовал я.
Мой собеседник не поверил мне. Трудно принять то, что перечеркивает твое будущее. Завтра нет, а сегодня живем счастливо и вечно.
65
В Динхае три четверти британского гарнизона были сражены малярией, дизентерией и диареей. Виновным посчитали, конечно же, ночной воздух, принесенный с болот, как британцы называли рисовые чеки, из-за чего болезнь называли болотной лихорадкой. Тяжелых больных погрузили на транспортные суда и перевезли на остров Гонконг, который британцы уже считали своим. Там малярия была такая же качественная, но у Джон-компани в Кантоне и Макао имелись небольшие запасы хинина, привезенного из Южной Америки. Называли лекарство иезуитской корой по первым европейцам, использовавшим его, а потом завезшим в Европу. На всех запасов не хватило. Помогли налаженные контакты с аборигенами, которые малярию лечили кинхао — экстрактом из местного вида полыни с желтыми цветочками. Это растение еще используют для окраски шелка в желтый цвет.
