Дезире - Зелинко Анна-Мария (библиотека книг .TXT) 📗

«Которого любит!» — хотела сказать Жозефина. Эти слова не были произнесены.

С хриплым возгласом Гортенс кинулась к кровати. Я оттолкнула ее. Хотела ли она ударить мать? Гортенс зарыдала с какой-то безнадежностью.

«Так продолжаться не может», — подумала я и прикрикнула на нее: — Гортенс, немедленно возьмите себя в руки!

По правде говоря, я не имела права приказывать королеве Голландии, но Гортенс моментально послушалась.

— Вашей маме необходимо отдохнуть и вам тоже. Когда Ее величество поедет в Мальмезон?

— Бонапарт желает, чтоб я уехала завтра утром, — прошептала Жозефина. — Он пришлет рабочих, чтобы мои апартаменты… — конец фразы потерялся в потоке слез.

Я повернулась к Гортенс.

— Неужели доктор Корвизар не дал успокоительных капель?

— О, конечно! Но мама не хочет ничего принимать. Мама боится, что ее хотят отравить.

Я посмотрела на Жозефину. Она вновь лежала на спине, и слезы струились по ее морщинистому лицу.

— Он же всегда знал, что я не могу больше иметь детей, — бормотала она. — Я ему сказала. Потому что однажды я была в положении, а Баррас… — Она вскочила и почти крикнула:— Этот неумелый врач, которого Баррас мне привел, меня искалечил, искалечил, искалечил!..

— Гортенс, попросите горничную поскорее принести чашку отвара ромашки [18], и погорячее. А потом идите отдыхать. Я останусь здесь, пока Ее величество не заснет. Где снотворное?

Гортенс нашла капли среди бесчисленных горшочков с кремами и помадами.

— Спасибо. Спокойной ночи, мадам! — Гортенс ушла. Я сняла с Жозефины белое платье, туфли и накрыла ее одеялом. Горничная принесла отвар. Я взяла чашку и отослала горничную. Потом я накапала в отвар шесть капель снотворного, обычную дозу, которую прописывал Корвизар.

Жозефина покорно выпила поданное мной питье.

— У этого отвара такой же вкус, как у всей моей жизни, — она с усмешкой. — Очень сладкое, а остается вкус горечи.

В этот момент она напомнила мне Жозефину, какой я ее всегда знала.

Потом она откинулась на подушки.

— Вы же были на церемонии сегодня утром? — сказала она тихо.

— Нет. Я думала, что так лучше для вас.

— Да. Я предпочитала так. — Она закрыла глаза. Дыхание ее стало ровнее. — Вы и Люсьен, единственные из семьи Бонапартов, которые не были на церемонии, — пробормотала она.

— Я не из семьи Бонапартов, — заметила я. — Жюли, моя сестра, замужем за Жозефом, родство дальше не распространяется.

— Не бросайте его, Дезире!

— Кого, Ваше величество?

— Бонапарта.

Снотворное, казалось, спутало ее мысли. Я медленными ритмичными движениями гладила ее руку. Рука была тонкая, аристократичная, стареющая.

— Если он потеряет свое могущество… ведь это может случиться… Все люди, которых я знала в своей жизни, рано или поздно переставали быть могущественными… а некоторые даже лишились головы, как мой покойный Богарнэ… так вот, если он перестанет быть могущественным… — Ее глаза сомкнулись. — Побудьте со мной! Мне страшно!

— Я буду в соседней комнате, пока Ваше величество будет спать, а завтра я провожу вас в Мальмезон.

— Да, в Маль…

Она спала. Я погасила ночник, вышла в соседнюю, уже опустевшую комнату, забралась с ногами в большое кресло и, вероятно, задремала.

Внезапно я проснулась. Кто-то был в комнате. Свеча стояла на камине, и кто-то шел к моему креслу. Кто мог войти без стука в апартаменты рядом со спальней императрицы? Он! Конечно, он!

Он увидел меня в кресле, но не мог узнать при свете одинокой свечи. Тогда он спросил:

— Кто здесь?

— Это я, сир.

— Кто «я»?

— Княгиня Понте-Корво, — пробормотала я смущенно, пытаясь встать. Но я отсидела ноги, и по ним бегали мурашки. Я побоялась упасть и осталась в кресле.

— Княгиня Понте-Корво? — подошел. В его голосе было недоверие.

Наконец, я нащупала свои туфли, встала и сделала реверанс.

Он подошел совсем близко.

— Что вы делаете здесь в такой час?

— Я могу спросить вас о том же, сир, — сказала я, протирая глаза.

Он взял меня за руку, и я окончательно проснулась.

— Ее величество просила меня побыть возле нее эту ночь. Сейчас она заснула.

И так как он молчал, я продолжала:

— Я уйду, чтобы не беспокоить Ваше величество, только я не знаю, где здесь выход.

— Ты не мешаешь мне, Эжени. Садись!

За окнами занимался рассвет. Тусклый серый свет падал на картины, разбросанные вещи и открытые сундуки.

— Видишь ли, мне не спится. Я хотел сказать «прощай» этой комнате. Завтра, после отъезда Жозефины, сюда придут рабочие и все сделают по-другому…

Я кивнула головой. Он, наверное, любил Жозефину, по-своему, но любил.

— Взгляни сюда, — он протянул мне табакерку. — Вот она, посмотри, правда, она красива?

На крышке я разглядела круглое лицо очень молодой девушки, розовое лицо с фарфоровыми розовыми щеками и голубыми глазами.

— Я не умею судить о миниатюре. Мне все они кажутся похожими одна на другую.

— Мари-Луиза Австрийская очень красива, — сказал он. Он открыл табакерку, поднес табак к носу, сделал глубокий вздох, потом поднес к лицу носовой платок изящным, вероятно заученным жестом. Платок и табакерка исчезли в кармане его брюк. Потом он стал смотреть на меня внимательным, изучающим взглядом. — Я все-таки не понимаю, почему вы здесь, княгиня.

Поскольку он не садился, я хотела встать. Он вновь усадил меня в кресло.

— Ты, конечно, умираешь от усталости. Я вижу по твоему лицу. Что ты здесь делаешь?

— Императрица хотела меня видеть. Я напоминаю Ее величеству… — Я проглотила слюну, мне было так трудно говорить! — Я напоминаю Ее величеству тот день, когда она стала невестой генерала Бонапарта. Это было счастливое время в жизни Ее величества.

Он кивнул. Потом он присел на ручку моего кресла.

— Да, это было счастливое время в жизни Ее величества. А в вашей жизни, княгиня?

— Я была очень несчастна, сир. Но с тех пор прошло много времени и рана затянулась, — прошептала я.

Я была такая уставшая и так озябла, что совершенно забыла, кто сидит рядом со мной. И лишь когда моя голова упала на его руку, я со страхом резко отодвинулась.

— Простите, Ваше величество!

— Положи голову! Я не буду так одинок. Положи!

Он хотел обнять меня за плечи и привлечь к себе. Но я отодвинулась и прислонилась головой к спинке кресла.

— Знаешь, я был очень счастлив в этой гостиной. — И без перехода: — Габсбурги — одна из самых старых королевских династий Европы. Эрцгерцогиня — подходящая партия для императора Франции!

Я внимательно посмотрела ему в лицо. Говорил ли он серьезно? Действительно ли думает, что Габсбург — подходящая партия для сына корсиканского адвоката Буонапарте?

Вдруг он спросил:

— Ты умеешь танцевать вальс?

Я кивнула.

— Можешь показать мне, как его танцуют? Все австрийцы танцуют вальс, мне рассказывали в Вене. Но в Шенбрунне у меня не было на это времени. Покажи мне, как танцуют вальс!

Я отрицательно покачала головой:

— Не сейчас и не здесь! Его лицо напряглось:

— Сейчас! Здесь!

В страхе я показала на дверь спальни Жозефины:

— Сир, вы ее разбудите.

Он не обратил внимания на мои слова. Он сказал громко:

— Покажи мне сейчас же! Это приказ, княгиня!

Я встала.

— Без музыки мне трудно… — попробовала я возражать. Потом я медленно закружилась. — Раз, два, три и раз, два, три, вот так танцуют вальс, Ваше величество.

Но он меня не слушал. Он сидел на ручке кресла и остановившимся взглядом смотрел перед собой.

— Раз, два, три и раз, два, три, — я чуть громче. Тогда он поднял глаза. Его тяжелое лицо казалось серым и опухшим в бледном свете утра.

— Я был с ней очень счастлив, Эжени.

Я осмелилась спросить:

— Разве это так необходимо, Ваше величество?

— Я не могу воевать на трех фронтах. Я должен удержать юг, защититься от англичан со стороны Ла-Манша и еще Австрия… — Он закусил губу. — Австрия будет сидеть спокойно, если дочь их императора станет моей женой. Мой друг — друг России, также вооружается, дорогая княгиня. И с моим другом — царем, я начну войну лишь тогда, когда буду полностью спокоен за Австрию. Мари-Луиза будет моей заложницей, моей прекрасной восемнадцатилетней заложницей!