Война меча и сковородки (СИ) - Сунгуров Артур (мир бесплатных книг .TXT) 📗
Отец Годрика - Хуфрин, был гораздо спокойнее, и после того первого разговора не досаждал Эмер советами вернуться к привычной жизни. Он же приструнивал Бодеруну, когда она слишком расходилась. При мужчинах Эмер с трудом сдерживалась, чтобы не нагрубить в ответ вздорной вилланке, а наедине нет-нет, да и отвечала колкостями. Мира между ними не было, и вскоре Годрик предложил Эмер не оставаться дома, пока он занят кузницей, а уходить с ним. Эмер согласилась с радостью. Работа на свежем воздухе была приятнее, чем возня в темной кухне, возле дымного очага. И хотя Годрик всячески уберегал ее от тяжелой работы, она настояла, что может трудиться ничуть не меньше, чем он.
Она равила повозкой с отменным мастерством и сама грузила мешки, покупая уголь у углежогов. Она даже научилась торговаться и неудержимо хвасталась, когда удавалось сберечь пару медяков, а то и серебряную монету.
Не пришло и трех недель, как Годрик выковал первый гвоздь, покропил его святой водой и торжественно вбил в центральный столб, в знак того, что кузня начала работу.
Хотя, работали они и до этого. Даже из соседних деревень приходили вилланы, а случалось, что и рыцари, чтобы подковать коня, выправить погнувшееся колесо, прикупить замок с ключом или десяток гвоздей. Годрик хотел взять помощника, чтобы раздувал мехи, но Эмер воспротивилась так яро, что переубедить ее не было возможности.
Дни напролет проводила в кузне - красная, с блестящим от пота носом, в домотканом сером платье, которое было ей коротко. Теперь она походила на настоящую вилланку, и даже волосы повязывала платком, как они.
Примеряла она руку и к молоту, хотя Годрик этому противился. Но все чаще он показывал и рассказывал Эмер о свойствах металла, учил направлять удар и поворачивать клещи, и она слушала жадно, с интересом, задавая тысячу вопросов, чем смешила его и втайне - радовала.
В остальном же он остался верен себе - спали они раздельно, и он пресекал любое поползновение Эмер, когда она, словно бы невзначай, прижималась к нему грудью или клала руку на бедро, желая соблазнить к супружеским отношениям. Эмер обижалась, ругалась и проклинала, но ссоры быстро затухали, когда требовалась работа в кузнице.
Середина лета, которую Эмер всегда любила всем сердцем, прошла мимо них. Некогда было купаться, бродить по лесам в поисках заветных семи цветов для исполнения желаний, не было даже времени, чтобы поплясать с вилланами у священных камней - все занимала работа, а на праздниках они открывали торговую лавку, предлагая товары из металла.
Но Эмер не чувствовала себя обделенной. То, о чем она мечтала - свершилось. Годрик превратился в обыкновенного человека, умеющего и радоваться, и добродушно шутить. Как будто вместе с богатыми одеждами сбросил спесь и внешнюю холодность. И к Эмер он относился предупредительно и нежно, как никогда не относился раньше, и противился, чтобы она тратила на его семью деньги, что привезла, говоря, что они понадобятся ей для отъезда. Разумеется, жена его не слушала. Да и Бодеруна в этом случае очень яростно встала на ее сторону, утверждая, что грех не воспользоваться чистосердечной помощью. Она же свела на рынок коня Эмер, и она же позаботилась, чтобы невестка выдавала монету ежедневно, чтобы покупать свежий хлеб, к которому привык Годрик, и рыбу. Но пришло время, когда денежные запасы иссякли.
- У меня осталось несколько золотых, - сказала однажды Эмер, раздувая меха, - но их лучше приберечь на черный день, пока не встанем на ноги твердо. Заказов у тебя сейчас не очень много. С голоду не умрем, но мало ли, что случается.
- Я и забыл, какая хозяйственная и экономная у меня жена, - засмеялся Годрик. - Перво-наперво купим тебе приличное платье, а то в этом ты похожа на девчонку на выданье, а не на степенную замужнюю даму.
Платье, которое ссудила невестке Бодеруна, и в самом деле было слишком коротко, открывая ноги почти до середины лодыжек, и в новом наряде Эмер выставляла напоказ всем желающим свои красно-черные чулки, что было пристойно только для очень молоденьких девушек.
- Да уж, дама! - фыркнула она, ни на секунду не замедляя работу. - Сейчас я нечто среднее между вилланом и пугалом.
Годрик бросил молот и подошел к ней, взяв за руку и заставив отпустить меха. Эмер смотрела во все глаза, ожидая продолжения.
- Ты - самая красивая женщина на свете, - сказал Годрик, целуя ее перемазанное сажей лицо. Он был не чище, но Эмер почувствовала себя безумно, глупо счастливой.
- Эй, кузнец! - раздалось снаружи. - Моему коню нужны две подковы, да поживей!
- Вот и платье приехало! - Годрик ласково потрепал Эмер по щеке и поспешил наружу, а она снова занялась мехами, улыбаясь от уха до уха.
Она была так поглощена своей радостью, что не сразу услышала, что снаружи происходит что-то, что ей вовсе не понравилось, и что было непривычным уху.
Хохот в три глотки - вот чего не могло быть возле кузницы. И голоса, выкрикивавшие «виллан» и «медвежий башмак» были очень знакомы. Эмер повисла на ремнях мехов, слушая и не веря ушам, а потом выскочила из кузни, как горошина из лопнувшего стручка.
Перед ней на трех великолепных жеребцах красовались разнаряженные в пух и прах давние знакомцы - сэр Ламорак и сэр Шаттле. Был с ними и третий - такой же молодой, дерзкий и нарядный. А перед ними стоял Годрик, над которым они потешались в свое удовольствие, кто кого превзойдет в остроумных оскорблениях.
- Почему ты примолк, кузнец? - спросил сэр Ламорак, наклоняясь в седле, чтобы взглянуть Годрику в лицо. - Или не слышал? Две монет за две подковы, если успеешь раньше, чем я прочитаю балладу о медвежьем башмаке!
- Что стоишь? - подначивал сэр Шаттле. - Две монеты - это целое состояние для такого босяка, как ты. Поспеши, пока мы добрые.
И они опять залились жеребячьим хохотом.
- Что здесь происходит? - спросила Эмер гневно, выходя вперед.
Она даже не подумала, что лицо ее раскраснелось и перемазано сажей, а нарядом она напоминает нищенку с большой дороги. Ее появление поразило доблестных рыцарей - они замолчали и лишь таращили глаза, не зная, что ответить и как себя повести.
Заговорил Годрик.
- Ты зря вышла, - сказал он. - Благородные господа желают подковать коней, тебе не надо вмешиваться. Иди.
Но Эмер уже невозможно было остановить.
- Благородные господа?! - воскликнула она, и голос ее зазвенел. - Где они - эти благородные господа? - и она заоглядывалась, отыскивая тех, про кого говорил Годрик, нарочито не замечая юных рыцарей. - Не вижу никаких благородных господ. Или ты об этих молокососах, что явились поглумиться над чужим несчастьем? - она словно только сейчас увидела сэра Ламорака и сэра Шаттле с сотоварищем.
- Эмер, - сказал Годрик, пытаясь ее угомонить, и беря за локоть, чтобы отправить в кузницу.
- Подожди, сначала я все им выскажу, - она вырвалась и уперла руки в бока, почище Бодеруны. - Может, вы и надо мной посмеетесь? Над графиней Поэль, которая презрела прежнюю беззаботную жизнь, чтобы остаться верной клятве? Так смейтесь! Смейтесь! Надорвите животы, сопляки, которые отреклись от уз дружбы так же быстро, как жабы сбрасывают кожу! Похохочите над верностью, поиздевайтесь над честью, потому что вам не известно, что это такое.
Она перевела дыханье, тяжело дыша.
Рыцари молчали. Похоже, им стало стыдно, потому что сэр Ламорак начал усиленно поправлять стремя, а сэр Шаттле опустил голову, разглядывая седельную луку. Третий благородный господин поспешил отвести коня в сторону.
- Хотите поменять подковы вашим коням - спешьтесь и подождите молча, - сказала Эмер совсем другим тоном. - А если с подковами все хорошо - уезжайте, по милости яркого пламени. Благородные, - последнее слово она произнесла с презрением. - Потому что оскорбителей графиня Поэль, жена кузнеца из Заячьих Хвостов, отлупит так, что мало не покажется.
Они развернули коней и погнали их вскачь, как будто за ними погоней мчался отряд демонов из преисподней.
Годрик и Эмер смотрели вслед бывшим друзьям. Годрик обнял Эмер за талию, она положила голову ему на плечо.
