Жестокие игры - Стивотер Мэгги (читать книги .TXT) 📗

— Эта кобыла просто изумительна, — сообщает гном. — Самая быстрая из всех на данный момент. — Он чуть отступает назад, чтобы я могла ее рассмотреть.

Водяная лошадь беспокойно топчется на месте; ее морда обмотана цепью, пропущенной под недоуздок. Лошадь потрясающе красива, к тому же она огромна. Мне кажется, что нужно поставить одну Дав на другую, чтобы их спины сровнялись по высоте или чтобы я смогла заглянуть в дикие глаза пегой великанши. От нее воняет, как от трупа, выброшенного морем на берег. Она косит глазом на одну из собак, шныряющих по пляжу. И что-то в ее взгляде очень меня беспокоит.

— Значит, в общем вы не прочь рискнуть ею, — говорю я.

Меня сжигает нетерпение, но я изо всех сил стараюсь говорить деловым тоном. Не так-то легко добиться, чтобы во время переговоров к тебе относились как ко взрослому человеку, если от мысли об удачной сделке в желудке разыгрывается легкая буря.

— У меня нет ни малейшего желания возвращаться сюда и толкаться тут, — говорит лошадник.

Я складываю руки на груди. Я воображаю себя Гэйбом. Он умеет выглядеть совершенно незаинтересованным, когда это совсем не так. И я пытаюсь голосом изобразить скуку.

— Или она такова, как вы говорите, или нет. Если она действительно самая быстрая четвероногая тварь, то чего вам хочется больше: чтобы она выиграла или чтобы ее кто-то купил? А может, вы не верите, что она способна победить?

Гном окидывает меня взглядом.

— Я не в нее не верю.

Я сердито смотрю на него.

— Я как раз то же самое подумала.

Лошадник вдруг усмехается.

— Ну так давай садись на нее! — говорит он. — Давай посмотрим, на что ты способна.

Он резко кивает на седло, стоящее на песке.

Я делаю глубокий вдох и стараюсь не вспоминать недавний крик этой водяной лошади. И пытаюсь не думать о том, как погибли мои родители. Мне надо думать о Гэйбе и о том, какое было у него лицо, когда он сказал, что уезжает. Мне кажется, руки у меня трясутся, — но они совершенно спокойно висят вдоль боков.

Я могу это сделать.

Глава восьмая

Пак

Гном в котелке подводит кобылу к одному из облепленных водорослями валунов, чтобы я могла воспользоваться им и забраться на водяную лошадь. Лошадь нервно пританцовывает возле камня, оставаясь слишком далеко от него. Она не сводит глаз с собаки, которая топчется рядом, поскольку ее весьма привлекают брошенные кем-то остатки завтрака у самых копыт. Ветер холодит мне шею, а пальцы ног превратились в маленькие замороженные камешки.

— Она не станет спокойнее, чем сейчас, — говорит лошадник. — Решай, надо тебе это или нет.

Мои руки сжимаются в кулаки, я не хочу, чтобы дрожь в пальцах меня выдала. Я думаю об огромных зубах, увлекающих моих родителей под воду. Но не только страх останавливает меня сейчас. Я представляю, что мама и папа смотрят на меня оттуда, где они находятся… а виден ли этот пляж с небес? Может, утесы его заслоняют?.. И я думаю о том, что они могли бы сказать. Они всегда насмехались над бегами, но водяные лошади убили их, когда они плыли в своей лодке… а теперь я собираюсь заполучить одну из таких лошадей и участвовать в бегах. Я просто вижу перед собой лицо папы и те тонкие полукруглые морщинки, всегда появлявшиеся над его верхней губой, когда он бывал разочарован или недоволен.

Кобыла резко вскидывает голову; гном, висящий на поводьях, чуть не взлетает в воздух.

Должен же быть какой-то другой способ, путь… Должно быть что-то такое, что я могла бы сделать… только бы очутиться подальше от этой лошади. Но как без нее стать участником бегов?

Тут я замечаю, что невесть откуда появился Финн и он стоит рядом с валуном, на котором едва удерживаюсь я. Он ничего не говорит. Он обхватил себя руками и сжимает пальцами рукава, с силой дергая их и глядя на меня снизу вверх. Похоже, он сам не замечает, что делают его пальцы.

— Прекрати, — говорю я, и пальцы Финна замирают.

Кажется, я наконец определилась.

— Ну, девчушка, — говорит лошадник. — Давай, вперед!

Мышцы кобылы сжимаются, кожа над ними дергается.

Это не для меня.

Я говорю:

— Мне очень жаль. Я передумала.

Я только и успеваю заметить, как он презрительно закатывает глаза, — и в этот миг все приходит в движение. На меня налетает черно-белый ураган, сильный толчок сбрасывает меня с валуна. Я ударяюсь спиной о землю, и от этого весь воздух вылетает из меня. Лицо становится теплым и мокрым. Когда кобыла встает на дыбы надо мной, я осознаю, что одновременно со мной кричит кто-то еще, и тут же понимаю, что влага на моем лице — это кровь, но она льется откуда-то со стороны, не из меня. Она хлещет из того, что зажато в зубах пегой кобылы.

Я перекатываюсь в сторону, подальше от ее копыт, стираю с глаз мокрый песок, пытаясь встать. Пытаясь восстановить дыхание. Пытаясь что-то увидеть. Кобыла приседает на задние ноги, встряхивает свою жертву. Она рвет добычу, придерживая ее копытом. Песок залит кровью.

Я отчаянно кричу: «Финн!..»

Тут кобыла, прижав уши к черепу, швыряет в меня кусок своей добычи. Я то ли всхлипываю, то ли задыхаюсь, отскакивая от окровавленного сустава. Из него торчит что-то вроде ниток, вроде щупальцев медузы… Мне хочется упасть на колени и перестать думать. То, что лежит передо мной, покрыто короткими темными волосками, на кровь налип песок… Это нечто неопределенное, почти неопознаваемое. Касаться этого опасно, и все же я…

Это собака.

Люди вокруг кричат:

— Шон Кендрик! Шон!..

Но я зову Финна и наконец вижу его. Он сейчас похож на зловещие резные изображения на дверях церкви в Скармауте — маленький старичок с огромными округлившимися глазами.

Он бормочет:

— Я думал…

Я понимаю его, потому что и сама думала то же самое.

— Пожалуйста, не надо на нее садиться! — со страстью восклицает Финн.

Я даже и вспомнить не могу, когда он в последний раз просил меня о чем-нибудь, да еще так горячо.

— Не надо вообще на них скакать! — настаивает Финн.

— Я и не стану, — отвечаю я. — У меня есть Дав.

Глава девятая

Шон

Этим вечером, спустя много времени после того, как высокий прилив загнал всех в глубь острова, я привожу Корра на пляж. Наши гигантские тени движутся перед нами; в это время года темнеет уже в пять и песок остывает.

Я оставляю седло и ботинки у спуска для лодок, где сквозь мягкий песок еще пробивается трава. Глаза Корра не отрываются от океана, и он медленно забирает в сторону воды.

Следы тянутся за нами по твердому песку, выглаженному приливом; он холодит мои босые подошвы, особенно тогда, когда к коже прижимаются мокрые водоросли. Однако мне приятно, потому что ноги у меня натерты и покрыты волдырями.

Конец первого дня, бесконечного первого дня. Пляж получил свою долю жертв. Один парень упал с лошади и разбил голову о валун. Другого лошадь укусила, и рана выглядит впечатляюще, но достаточно будет пинты пива и нескольких часов сна для излечения. А потом еще та собака… Меня даже не удивило то, что с ней расправилась именно пегая кобыла.

В общем и целом — наихудшее начало тренировок.

Этим вечером в Грэттоне начнется регистрация. Я внесу в список нас с Корром, хотя в данном случае это выглядит чистой формальностью. Потом будет бешеная неделя, когда островитяне и туристы испытывают лошадей, чтобы проверить, хватит ли у них духу действительно участвовать в бегах, и если да, то хватит ли у них духу скакать именно на той лошади, которую они оседлали. Люди будут покупать, продавать, обменивать лошадей. Мужчины либо становятся владельцами, либо берут лошадь по договору, превращаясь в наездников… а для меня это весьма неприятное время. Слишком много торгов, слишком мало тренировок. И я всегда испытываю облегчение, когда первая неделя праздника завершается и наездники вынуждены уже официально внести в список своих лошадей.