Рай с привкусом тлена (СИ) - Бернадская Светлана "Змея" (полные книги txt, fb2) 📗
Две простые лежанки, напоминающие широкие лавки, стоят вдоль выбеленных известью стен узкой комнаты. Еще две нависают над ними. Между лежанками втиснут крохотный низкий стол, к стене у входной двери прибиты несколько полок — вот и все нехитрое убранство. Рабам, не имеющим ничего, кроме кандалов и жалкого подобия жизни, большего и не требуется.
Когда-нибудь здесь будут ночевать четверо, но пока нас не так много, горец может занять всю нору один. Для бойцового раба это неслыханная роскошь.
Жало, не дожидаясь особого приглашения, заходит внутрь и садится на постель.
— Как тебе хоромы? — все-таки пытаюсь завязать беседу.
Безразличный взгляд горца упирается в стол. Это упрямое молчание начинает раздражать не на шутку.
— Что такой мрачный? Боишься наказаний? Не бойся, тебя тут не тронут. Если только не вздумаешь бузить.
— Наказаний? — он надменно кривит губы. — Никто уже не сможет наказать меня так, как я наказал сам себя.
— В чем дело? — спрашиваю уже серьезней и кладу ладонь на его здоровое плечо. — Говори начистоту.
Он резко бьет ребром ладони по моей руке, сбрасывая ее. Правое предплечье пронзает тупая боль, напоминая о недавнем переломе. Слепая ярость мгновенно застилает разум. И хотя ребра все еще опасно тревожить…
…Мне удается ничего не сломать в этой узкой, как гроб, комнатушке, когда я впечатываю строптивца лицом в дощатый пол, упираю колено между его лопатками и, нисколько не щадя, заламываю оба его запястья к его же затылку. Он глухо рычит от боли: недавняя стычка со Зверем не прошла ему даром, но время для церемоний закончилось.
— Не советую распускать руки, — шиплю сквозь зубы прямо над его ухом. — Опасно для жизни.
Ломота в ребрах толчками разливает по венам яд, и я едва сдерживаюсь, чтобы не вгрызться зубами в татуированную ушную раковину и не вырвать ее с мясом из упрямой башки.
— Ты здесь главный? — хрипит он и сучит ногами, мигом растеряв свое высокомерное презрение.
— А хоть бы и так. — Острая боль в затылке вторит пульсации в боку, и я еще сильнее вжимаю колено в позвонки распластанного подо мной горца, дергаю запястья. Уже начинаю его не любить. — Я задал вопрос. И хоть ты недавно хвалил мой слух, я что-то не расслышал ответа.
— Слезь с меня, — сдавленно стонет он. — Я скажу.
Медлю, будто раздумывая над его просьбой, однако вскоре отпускаю его и сажусь на свободную постель. Многострадальный затылок глухо ударяется о край верхней лежанки, и я от души разражаюсь бранью. Почему нельзя было сделать гребаную полку повыше?
Жало — ему, однако, как нельзя подходит это прозвище — неловко поднимается, сплевывает на пол кровь из разбитой мною губы и садится напротив. Понурив бритую голову, угрюмо произносит:
— Я должен был победить.
— Кого? Зверя?
— Его. Если бы не зевал, если бы дожал до конца — уже был бы свободен.
— Свободен? — настороженно щурюсь. — То есть как?
— А вот так, — огрызается он, но тут же тревожно косится на меня — не нападу ли снова? — Хозяин обещал мне свободу, если выиграю для него Зверя.
— Хм. — Припоминаю клеймо на его спине — буква «Л», окольцованная сцепленными звеньями цепи. — Твой хозяин — дон Ледесма?
— Был, — он утирает красный от крови рот тыльной стороной ладони и вновь утыкается взглядом в пол.
— Зачем ему Зверь? — спрашиваю задумчиво, скорее сам себя.
— Не знаю. Мне не докладывали.
— Что ж, — поднимаюсь осторожно, чтобы снова не вломиться башкой о деревянные нары. — Свой шанс ты потерял. Придется подождать, пока представится другой.
Произношу это не без доли ехидства, желая отомстить за презрение, за неласковый разговор, за колючего ежа в ребрах, за раскалывающийся затылок. Ответа, разумеется, не жду, но голос Жала останавливает меня у двери:
— Я не могу ждать… Я не могу…
Оборачиваюсь изумленно. Растопыренные пальцы горца судорожно скребут по лысине, будто хотят проникнуть в мозг, обнаженный торс раскачивается взад-вперед, на пол капает кровь вместе с тягучей слюной.
— Почему?
— У меня там жена, дети… я не знаю, что с ними… живы ли… мне надо домой… я не могу здесь… не могу…
Под левой лопаткой кольнуло что-то острое, похожее на жалость. Еще один боец, страстно жаждущий вернуться на волю, кажется, скоро примкнет к нашему братству. Какое-то мгновение колеблюсь, не вывалить ли ему все и сразу.
Но я мстительная сволочь. Ответь он добром на протянутую руку помощи — я бы уже подарил ему надежду. А пока — пусть поварится как следует в своей тоске. Тем ценнее будет для него выстраданная свобода.
====== Глава 32. Ветер перемен ======
Комментарий к Глава 32. Ветер перемен глава пока не бечена
Распахнутое окно вырезало из ночного неба небольшой прямоугольник, ограниченный бездушной оконной рамой. На нем сочувственно подрагивали и расплывались нечеткими каплями несколько потерянных звездочек.
Потерянных, отставших от своих счастливых товарок, что беззаботно гуляли по обширному небосводу, вместо того чтобы заглядывать в мое одинокое окно.
Кто-то волен делать, что вздумается, а я вынуждена мириться с неизбежным и довольствоваться лишь этим подобием свободы: окном, пусть теперь и без решеток, в котором день за днем, ночь за ночью, до конца жизни буду видеть одно и то же. Клетку, из которой невозможно сбежать.
Всхлипнув и утерев вновь набежавшие слезы, я подобрала под себя ноги и спрятала лицо в коленях. Несвободная, бесполезная, беспомощная, я чувствовала себя бесконечно одинокой, как и эти заблудившиеся в небе звезды…
Скрипнула дверь, заставив вздрогнуть. Лей приготовила меня ко сну, напоила успокоительным мятным отваром и ушла, а значит, это мог быть только Джай. Я слышала его ровное дыхание в ночной тишине, слышала осторожные, но все равно тяжелые шаги. Слышала, как он опустил задвижку на внешней двери. Несколько мгновений спустя шаги приблизились, мягкая постель просела под немаленьким весом, и я ощутила у виска горячее дыхание.
— Госпожа сегодня не в духе? — низко заурчало над ухом.
Его голос, тихо рокочущий, как перекатывающиеся в горном водопаде камни, подействовал успокаивающе.
— Ненавижу субботы, — вздохнула я.
Вздохнул и Джай. Сильная рука обвила спину, заставила прислониться к горячему плечу.
— Чего убиваться-то? Все живы, почти здоровы, и ладно.
Я отпрянула от него в изумлении. Неужели все мужчины настолько бездушны?
— Ты шутишь?! Живы? А как же тот бедолага, которого разорвали на части у всех на глазах?
Джай недовольно засопел и упрямо сжал губы. Терпеть не могу, когда он так делает. В такие моменты, как сейчас, его лицо становится жестоким и колючим, под стать вечно холодным серым глазам.
— Он сам виноват. Выдал себя, как мальчишка. Дураки на Арене не выживают.
— Но зачем? Зачем?.. — я затрясла Джая за плечи, сминая на нем рубаху.
— Зачем — это ясно, — невозмутимо ответил он, сгреб в ладонь мою руку и поднес к губам. — Хотел, чтобы ты была его госпожой. Вопрос не в том, зачем, а в том, почему он так сглупил. Выглядело, будто он не знал, с кем дерется, пока не увидел татуировку на спине Эйхо… И это в момент чистой победы! Вполне очевидно, что результат боя не засчитали.
— Его убили! Убили! Цинично и жестоко! И никто не заступился за него!
— Он знал, на что шел, — холодно ответил Джай. — Никто не мог ничего сделать, и ты бы не смогла. Таковы правила. Мошенничество в поединках карается смертью.
— И ты так спокойно говоришь об этом?!
— А как я должен об этом говорить? — он раздраженно дернул плечом и поморщился. — Прости, но лицемерие не входит в число моих пороков. Парень дурак. Мне его жаль, но он сам виноват.
— Никто не заслужил такой смерти! — сквозь слезы воскликнула я.
— Никто, — согласился он и вытер большим пальцем мокрую дорожку с моей щеки. — Но ведь мы хотим бороться с этим, верно? Ты не можешь спасти всех. По крайней мере, не сейчас. Не так, выдергивая одного за другим из-под рук палача.
