Разношерстная... моя (СИ) - Сергеева Александра (читать книги .txt) 📗
Горница большая, стылая, аж мороз по коже, и запах тяжкий, мерзкий. Кровью воняет застарелой, мочой человечьей и прочим всяким, от чего тошнота к горлу лезет. У двери в стене напротив, Ялька увидала малую горящую свечечку. Она поднялась и заспешила прочь из каменного покоя, где пахло болью и смертью. Ага, разбежалась! Сколько не толкала, дверь не поддавалась. Заперто! Вернулась к продуху, откуда течет тоненький ручеек свежего воздуха. Тот чуть не под самым потолком, но, змее под силу дотянуться. Хвост у нее сильный, да и сама не тростиночка какая. А сверток с махоткой можно и человечьей рукой в продух сунуть – найти только, что приставить к стенке, да взобраться повыше. За дверью послышался шум: шаги, голоса… А тут и визг бабий с толкотней да руганью. Народу прется целая куча, а она тут прям на пороге их встречает: дура дурой! Ялька быстро огляделась: помимо лавок – широких да узких – в покое еще что-то такое понаставлено да понавешено, чего она не знала, а узнавать недосуг. Приметила у стены с продухом большой, окованный железом сундук на высоких ножках. Бросилась к нему, обернулась змеей, подобрала в пасть махотку, хвостом загнала под сундук дедов сверток и полезла сама.
И до половины не утолкалась, как лязгнул запор. Распахнулась дверь, и они все повалили внутрь: кто своими ногами, а кого и волокли по полу. Ялька выпустила из пасти махотку, развернула башку так, чтоб лучше видеть и… Даже не удивилась, первым делом рассмотрев Таймира с факелом в руках. Один факел много не насветит, да и зрение в шкуре змеи было плохоньким, но его она узнала бы и с завязанными глазами под водой. От ее мучителя исходил животный запах чистой силы. Той, что не подвластна человечьим страстям и порокам. Той, что служит лишь себе, не поддаваясь на искусы лести, соблазнов или угроз. Ялитихайри летели на эту силу, будто мотыльки на огонь – Яльке это было ведомо не понять как, ибо далекие кровные родичи не успели ее ничему научить. Ни от чего предостеречь, ни к чему приготовить. Бабуля наставляла ее: слушай себя, верь себе, и ни за какие блага не отрекайся от себя. Лишь так ты сможешь остаться Ялитихайри. Не рвись стать человеком, ибо ты не человек. А то ж оно как выйдет: человека в себе не найдешь, а оборотня потеряешь. И будешь ты ничем – твердила бабуля, и Ялька ей верила. Она не желала становиться ничем – такая никакушка Таймиру не нужна. Таких у него полным-полно – Ялька их видала. Двоих поначалу даже отравила – не стерпела! Но быстро поняла: ему та потеря ничего не стоила. На место мертвых пришли новые живые, и Ялька уразумела, какова их цена в его глазах. И тут же успокоилась – смешная была год назад, маленькая, дурная. А теперь-то вон как выросла. И еще вырастет…
– Не смеешь, холоп! – тоненько взвыл какой-то мужик.
Ялька аж подпрыгнула, долбанувшись маковкой о дно сундука. Зашипела, мигом заткнулась и насторожилась – пустые тревоги. Здоровенные мужики с грохотом и скрипом тягали лавки. Бренчали чем-то железным да вздували огонь в широкой открытой печи.
– Заткнись, паскуда! – визгливо вскрикнул давешний боярин, прибывший от Государя вседержителя, и даже подскочил с лавки.
– Угомонись, Боёслав, – спокойно велел Хранивой, присаживаясь с ним рядом. – Пусть поорет. Он еще не готов, не испекся. Державный князюшка у нас все еще себя державным князем ощущает. Братом самого Государя. Потому, как кровь у них одна, – вещал державник, наблюдая, как вопящему князю заламывают за спину руки и опутывают их веревкой. – А то, что он эту самую кровь пустить пытался, ему пустячком мнится.
– Ни хрена себе, пустячок! – возмутился боярин Оброн, ведавший охранной дружиной кремля. – Он же поганец, сучий потрох Государя потравить тщился…
– Не потравил же, – холодно заметил Таймир, оседлав лавку напротив гневливого боярина.
– А ты, никак сожалеешь?! – взвился, было, тот…
Да Хранивой силой вернул его на место, изрядно приложив задом.
– Ты б не скакал-то кузнечиком, Боёша. Не ровен час, становая жила в задницу высыплется. Как на коня-то сядешь?
Ялька вознегодовала: у змеи со слухом итак беда, а тут еще этот с выкрученными назад руками разорался так, что ничегошеньки не слыхать. Его как раз принялись подымать над полом. А невысокий крепкий мужик с лысиной и редкой стриженой бороденкой все указывал да покрикивал на подручных. Этого князя пытают – догадалась Ялька, но внутри не ворохнулась ни единая жилочка: а ей-то какое дело? Ей нужно вылазить из-под этого паршивого сундука и спешить на выручку бабуле. Вон как здорово обернулось, что все здесь заняты этим потравщиком – не до них с бабулей будет. Однако ж и застряла она тут некстати. Вдоль стены проползти бы, да оттуда лавки убрали – одну лишь и оставили. А до нее не менее десятка шагов: попробуй высунуться, и обязательно увидят. Вот кабы они все отвернулись… Лишь успела подумать, как снаружи вновь затопало и завизжало. Еще кого-то волокут – поняла Ялька, и даже нос высунула, дабы ничего не пропустить, раз уж слышать не выходит. Вскоре в покой втащили молодую бабу в писаном сарафане, расшитом жемчугом. В распахнутой дорогой душегрее из заморской парчи и в кокошнике набекрень. Вопила она и упиралась отчаянно! Но с ней не шибко-то церемонились, оттого и влетела она в шумный сумрачный каменный покой, будто с благословения чьей-то ноги. Таймир поспел подскочить и поймать ее у самого пола. Вздернул на ноги, но баба поджала их, начала заваливаться, вереща и мотая головой – тут уж все вокруг нее заколготились.
Прямо, будто нарочно для Яльки – она ринулась из-под сундука к той самой лавке у стены. Так торопилась, так уж торопилась! А баба и не думала угомониться: вовсе уж разошлась, кусая и царапая обступивших ее мужиков. Ялька фыркнула про себя и преспокойно доползла до двери. А там уж поползла знакомым проходом к округлой лестнице, что вела ниже под землю. Туда, где были те самые узилища без окон. Бабуля была в последнем. В низкой дверце у самого пола вырезана дыра – Яльке только-только протиснуться, но не с распахнутой же пастью! Она шикнула, Отрыжка ойкнула и улеглась прямехонько на земляной пол. Глянула в битком набитую змеиную пасть, хмыкнула и, протянув руку, осторожненько выудила из нее махотку. Дедов сверточек Ялька выплюнула сама, протолкнув его носом в дыру. А затем уж и сама пролезла, ругаясь на царапающие облезлые деревяхи.
– Бабуль, – поднялась она с пола, потирая бока, – нам бы поторапливаться. Там деда отмычки прислал.
– И ты их перла всю дорогу, – та как-то подозрительно жалостливо погладила ее по изгвазданной краской щеке.
– Ага! – гордо подтвердила Ялька, не понимая, чего это бабуля такая… не такая.
– Ягодиночка ты моя сладкая, – весьма ядовито пропела Отрыжка. – И куда я их пристрою-то? На кой мне его отмычки, коли дверь-то снаружи засовом приткнута?
– А я старалась, – обиженно вякнула Ялька.
– Все верно, – согласилась добрая старушка. – У кого мозгов-то недостача, у того со стараниями завсегда перебор. И коли ты в прошлый раз не удосужилась все тут порассмотреть, так кто ж тебе виноват-то? Горе ты мое. А рожу тебе кто изукрасил? Дед, небось? А и кто ж еще так дитя размалюет? Ладно. Выбираться-то, как станем?
– Не ведаю, – призналась Ялька. – Там выше сейчас тьма народа. Какого-то князя пытают. Сказывали, будто он Государя потравил.
– Ох, ти ж мне! – всплеснула ручками Отрыжка и плюхнулась на лежанку, крытую чистым соломенным тюфяком да добрым стеганым одеялом. – До смерти?
– Не знаю, – равнодушно бросила оборотенка. – Мне-то, что за дело? Выбралась оттуда, где пытают, и ладушки. Но наверх нам с тобой покуда хода нет. Придется ждать, когда они там угомонятся. А деда волноваться станет. А то и сюда полезет на выручку.
– Не полезет, – отмахнулась Отрыжка, пристраивая головку разлегшейся внученьки на своих коленях. – Чай, не дурак. Он уж, поди, разглядел, как в Тайной управе нынче ночью весело. И ни за что не поверит, будто ради меня расстарались. Смекнет, что погодить надо. Вот и мы с тобой погодим. А как уляжется все, так и наружу проберемся.
