Королевская кровь-12. Часть 2 (СИ) - Котова Ирина Владимировна (полная версия книги txt, fb2) 📗
Сердце старого вояки вдруг кольнуло странное сочувствие — пленник ему кого-то странно напоминал, и он вдруг понял кого — любимого старшего сына, оставшегося в семейной твердыне управлять ею. Но он отмел несвойственные ему чувства.
— У города, в котором вы вышли, есть какие-то особые приметы?
— Да, мой тиодхар, — браво ответил связной. — Он весь белый, стоит на берегу огромной реки, которая шире всех виденных мною рек. А сам он стоит на многих холмах, разделенных каналами, ведущими к реке, и оплетен тем же странным растением из слюды, которое не давало нам выйти в город. Оно же не дает нам войти в дома. В городе мы увидели два дворца, тоже оплетенные этим растением. Над одним из дворцов крутится надпись, которую я смог прочесть — она велит жителям уходить. Откуда-то они знали, что мы будем там.
— Но сопротивляются слабо и войск немного, значит, сил у них почти нет, — проговорил Тмир-ван. Подошел к пленнику, заглянул ему в глаза. — Как называется город, где много твоих сородичей, колдун? Город, оплетенный слюдяным растением? — В глазах пленника проскользнуло вполне искреннее недоумение, а Тмир-ван тряхнул головой: так снова он показался похож на сына. — Белый город, который стоит на берегу большой реки, в котором два дворца?
Пленник с усилием разлепил высохшие губы. Белое лицо его казалось почти синеватым.
— Тафия, — прошептал он. — Город-на-реке.
Тмир-ван вновь повернулся к связному.
— Передавай моим командирам: пусть выходит наземная армия, пусть захватывает высоты в городе. Пусть раньяры убивают крылатых колдунов, но не лезут на них в одиночку, только стаями по несколько десятков. Пусть пресекают уход жителей — среди них могут оказаться те, кто будут знать, что делать с лозой, могут оказаться правители этого города, да и рабы нашим господам всегда были полезны. Всех знатных пленников собирать в одном месте, чтобы я мог провести допрос. Я скоро выйду к вам со своим отрядом.
11.30–12.00 по времени Тафии, 6.30–7.00 Рудлог
Света слышала и взрывы, и рев драконов, и визг стрекоз — но все это плыло в мареве боли и не имело значения. Она напрягалась, выталкивая из себя новую жизнь, рыча сквозь зубы, и рычание переходило в крик — а потом она снова набирала воздуха и снова толкала, сжимая поручни родильного кресла с такой силой, что уже должна была сломать их.
Ей казалось, что она вечно выталкивает из себя ребенка — и, подчиненная природе, она действовала как миллиарды женщин до нее, следуя голому инстинкту. Только дышать, толкать, скользя вспотевшими руками по поручням, упираясь ногами в подставки, кричать от боли и глотать слезы, и снова толкать. Пот заливал глаза, и вся она была мокрая, болезненно напряженная, сжимающая зубы так, что они должны были раскрошиться. И на очередной потуге она запрокинула голову и закричала-зарыдала в потолок, тому, кто должен был быть здесь, кто должен был принять сына на руки:
— Че-е-е-е-е-е-ет!!! Че-е-е-е-е-е-е-е-е-ет!
На последнем выдохе от ее тела, истекающего кровью и болью, внизу что-то отделилось, и вдруг стало не больно и легко-легко, так легко, что ей показалось, что она сейчас умрет. Она отчетливо слышала свое тяжелое, свистящее дыхание — когда врач поднял на руки красного, совсем маленького ребенка, соединенного с ней пуповиной.
— Дайте, — прошептала Светлана, — дайте его мне!
— Сейчас, милая, — пообещала остающаяся рядом акушерка, — сейчас, осмотрят и дадут.
К ней не оборачивались — врач что-то неразборчивое бросил вбок, укладывая ребенка на подвезенный почти вплотную кювез, подбежал виталист Лери, стал колдовать рядом. Мать гладила Свету по волосам, но Света смотрела только вперед, на близкие спины мужчин.
— Почему он не кричит? — прошептала она, приподнимаясь. — Почему его не слышно? — крикнула она, но получился какой-то сип. — Дайте, дайте мне его!
Над ребенком склонились уже трое врачей и виталист, слышались звуки, словно что-то куда-то закачивали, шлепки, теребление. Света зарыдала.
— Дайте его мне, — просила она, — пожалуйста, дайте, дайте! Мама, что же там происходит, что?
— Доченька, врачи знают, что делать, — проговорила мама так тревожно, что Свете стало еще хуже.
— Он не дышит, да? — засипела Света. — Не дышит? — Она хваталась за рукав матери, привставала, ложилась.
— Нужно, чтобы расправились легкие, — тихо и напряженно сказала акушерка, — ну что же ты, милая, все будет хорошо, не надо нервничать.
Живот вдруг снова скрутило схваткой, затем из нее снова что-то выскользнуло, акушерка подхватила — родилась плацента, которую положили у ее бедер, чтобы отпульсировала.
К Свете, впадающей в истерику, подлетел равновесник — и она вновь приподнялась на руках.
— Не надо меня утешать, — прошептала она, — помоги ему, помоги! Я знаю, что ты можешь! Помоги!
Равновесник заметался — и нырнул между врачей к ребенку. И тут же раздался детский тонкий мяукающий плач.
Врачи, расступившись, смотрели на ребенка, все еще соединенного пуповиной и лежащего в кювезе, плачущего, сучащего ручками и ножками. Виталист Лери протянул руки, просканировав новорожденного, и с облегчением отступил.
— Все, расправились.
— Невероятно, — пробормотал один из врачей.
— Да, это как стихийный инкубатор, — согласился Лери с благоговением. — Там даже температура и влажность такие, какие нужно, чтобы ребенок дозрел.
Света не понимала, о чем они говорят — но в груди разливалось облегчение. Жив. Спасибо, богиня!
Ребенка, подняв на руки, одев в крошечный чепчик и носочки, накрыв теплой пеленкой, положили на грудь Светлане, и она накрыла его ладонью — он был размером в две ее ладони. У младенца была золотистая кожа и светящиеся фиолетовым глаза, и она наконец-то поняла, о чем говорили врачи — сын был окутан золотистым коконом как второй маткой, и когда она опускала в него ладони, становилось понятно, насколько он теплый.
— Спасибо, — пробормотала она равновеснику. — Ты ведь отпустишь его, когда он дорастет до нормы?
Золотистая дымка лизнула ее руки — не беспокойся, мол, не обижу я твоего ребенка, хозяйка. Малыш, теплый и мягкий, как котенок, нежный и беззащитный, закряхтел, прижимаясь к матери, снова замяукал. Света глядела на него, смаргивая слезы — он казался ей самым прекрасным, самым совершенным существом в мире — несмотря на просвечивающие везде, включая голову, вены, тонкую кожу, красное сморщенное лицо и тельце, покрытое белесой слизью.
— К груди, — подсказала мама.
Акушерка помогла приложить ребенка к груди — хотя Света не понимала, как этим маленьким ротиком можно захватить грудь. Но он после нескольких попыток втянул в себя сосок. Света поморщилась, не переставая улыбаться и плакать. Погладила сына по маленькой головке. Ох Четери, Четери. Как же я справилась без тебя?
— Как назовешь? — так же спросила мама тихо.
Света смотрела на ребенка. Сглотнула надорванным горлом.
— Марк, — сказала она. — Четери точно бы выбрал это имя. И, — она сморгнула слезы, — пожалуйста, перережьте пуповину его ножом.
Через пару минут, потребовавшихся на стерилизацию ножа, перерезали пуповину, осмотрели Свету, виталист заставил матку сократиться еще несколько раз, просканировал на предмет сгустков и остатков плаценты, начал залечивать разрывы. Свете было настолько равнодушно оттого, что делают с ней — она смотрела на ребенка, который так и держал сосок во рту, посасывая его, и дремал. И она тоже уходила в дрему.
— Ну что? — раздался из-за двери громкий шепот папы. — Когда их уже можно будет выводить?
Света пошевелилась. Вдруг стал слышен и рев драконов, и визг раньяров. И вместе с этими звуками в душе поднялся животный страх — она сильнее прижала к себе ребенка.
— Мне нужно еще минут десять, чтобы доправить Владычицу, и еще столько же, чтобы еще раз осмотреть ребенка, влить в него виту, — вполголоса сказал виталист. — Иначе он может не перенести переход по подпространству. Хотя, конечно, минимум сутки бы побыть здесь. Но что делать, раз такая ситуация. Мы дадим коляску.
