Невольница для зверя, или Попаданский кодекс мести (СИ) - Мар Диа (читать книги без .TXT) 📗

В столовой пахнет запеченной говядиной и овощами. И, как только я замечаю взволнованное лицо Элен, мне становится легче.

— Ты в порядке? — не обращая внимания на остальных, беру лицо любимой в свои ладони и целую в губы.

И тут же слышу, как дед кряхтит за спиной. И тут поддеть стремится, заноза!

— Все хорошо, — отвечает она и касается ссадины на моей шее. — Мне не позволили вмешаться.

Киваю. Хоть в чем-то дед не оплошал. Сажусь рядом и сжимаю на своих коленях руку девушки. Кажется, что кости захрустят от моего волнения. Она рядом. Здесь. Жива. Почему я как на углях сижу?

Правило № 47. Обходи старые грабли

После сытного обеда мы отправляемся в одно из соседних имений. К писателю, что может дать ответы, которые я так жду. Хотя дед услужливо выделил нам карету с охраной, я то и дело озираюсь по сторонам. Если пара лазутчиков смогла проникнуть сюда, Конторщики могут прятаться где угодно! Каждый сугроб превращается в тень, каждая ветка — в выставленное лезвие, и даже снег падает слишком громко.

Карета останавливается у довольно скромного двухэтажного дома из бруса. Черепичная крыша торчит бугорком из поросли облысевших вишен.

— Приехали, — говорит Михаэль. Спрыгивает с подножки и протягивает мне ладонь.

Почему-то встреча с писателем волнует меня. Я жду разгадок. А если он ничего не знает? Но и хуже ведь быть не может?

Мы поднимаемся по дорожке к крыльцу, и навстречу нам выходит невысокий сухопарый мужчина.

— Он говорил, что вы приедете, раммона, — писатель протягивает мне руку и, наклонившись, целует в тыльную сторону ладони.

— Не нужно таких почестей, — я изумляюсь и настораживаюсь. — Кто «он»?

— Вольпий — ваш отец.

— Моего отца зовут Александр, — возражаю я и тут же ловлю на себе полный укора взгляд Михаэля. — Звали.

— Давай просто разберемся с этим, а потом будем делать выводы?

Я сжимаю губы и киваю.

В доме писателя тепло и уютно. Играет Бах, поскрипывая пластинкой. На мягком ковре резвятся малыши. Девочка и мальчик, не старше пяти лет.

— Проходите, — мужчина мягко улыбается и приглашает нас в кабинет, заставленный полками с книгами.

Мы входим в мягкое тепло, чуть пахнущее книжной пылью и цветочным чаем, и садимся в высокие кресла. Без Михаэля сразу становится холодно и одиноко, будто отобрали что-то важное. Кислород, например.

— Ваш отец был гениальным человеком, — замечает писатель и поворачивается ко мне.

Я фыркаю, но рот не раскрываю. Я все же послушаю, что он скажет.

— Расскажите нам все, — подхватывает Михаэль. Он до сих пор выглядит уставшим, но говорит бодро.

— Вольпий встретил вашу мать, когда ему было давно за пятьдесят, а ей — чуть за двадцать, — робко говорит Антон. — Парадокс, но они полюбили друг друга. Да так, что вскоре на свет появились вы, раммона. Разузнав об этом, Контора насторожилась: ведь дар должен был передаться вам по наследству после смерти Вольпия. Много раз конторщики заявляли свои права на вас. Вашему отцу тяжело было защищать и себя, и вас. И Вольпий не нашел иного способа сберечь дар, чем спрятать вас в Москве, подменив парного ребенка.

— Парного ребенка? — удивляюсь я. — Это как?

— Вольпий рассказывал, — поясняет Антон, — что судьбы людей в сопряженных мирах переплетаются. Влюбленные находят друг друга, у них рождаются одни и те же дети. Невероятно, но факт. Та, кого вы считали своей мамой, нашла двойника Вольпия и в Москве! И у них в тот же день календаря появилась точно такая же девочка, как вы!..

— Елена, — тянет Михаэль и кивает. — Значит, где-то в Москве и мой двойник бродит?

— Наверняка, — отмечает писатель. — И ему, должно быть, пришлась бы по вкусу Елена. Только другая: та, что считает себя Элен. Если только его не коснулся один фактор, что строит разницу между мирами. Смерть.

— Ого! — я подпрыгиваю. Становится жутко, а воздух вокруг темнеет и густеет, будто вечер наступил. И уже не имеет значения, что меня воспитали чужие люди.

— Двойник Вольпия из Москвы ожидаемо попал в психолечебницу, — с горестью отмечает Антон. — Никто не верил, что он скачет между мирами. Долго он там не продержался: умер, едва вы, раммона, сказали первое слово.

— И что дальше? Что хотел Вольпий? Зачем эти загадки, ключи, тайны? Нельзя было сразу дочь найти и помочь? — Михаэль немного злится, ерзает на стуле и поглядывает на книжные полки.

— Так он и хотел сделать, — Антон разводит руками. — Но время не рассчитал. Да и Конторщики оказались не лыком шитыми. Перехватили они ненастоящую Элен по пути и в бордель кинули, чтоб несуществующий долг за брата отработала.

— Так жестоко поступили с будущей раммоной? — удивляюсь я. Его словам не хочется верить: от них больно, и грудь жжет. Разрывает, будто на частокол с высоты упала. Неправда это! Все неправда! Как я тогда оказалась девственницей?

— Они пришли к выводу, что Элен пуста, — замечает Антон. — Их лучшие специалисты сходились на этом. Но отпустить Элен восвояси никто не мог: надо же было иметь рычаг влияния на Вольпия. Потому, под предлогом отработки долга, ее бросили в самое позорное место города, надеясь выманить Вольпия из тени.

— Но он же знал, что будут за ней охотится?! — возмущается Михаэль. — Почему он не берег Элен? Почему не вытащил вовремя?

— Раньше мог бы, наверное, — говорит Антон в ответ. — Но не сейчас. Болезнь извела его.

— Извела? — привставая, переспрашивает Михаэль. — Вольпий жив?

— К сожалению, нет, — отрезает Антон. — Я к тому, что в последние годы он был очень слаб.

— Но что теперь? Элен не знает, как использовать дар. За нами охота Конторы.

— Я думаю, — писатель морщит лоб, — что для того он и устроил этот цирк. Чтобы дар Элен раскрылся, а вместе с ним усилились хитрость и ум, необходимые Сказочнику.

— Но он не раскрылся! — психует Михаэль. — Она в опасности из-за этих игр!

— Даже цветок не сразу раскрывается, — замечает Антон. — Всему нужно время.

— Тогда мы не будем вас перебивать и внимательно послушаем, — скалится улыбкой Михаэль и замолкает.

— Я работал на Вольпия пятнадцать лет, — говорит Антон, и его глаза становятся мрачными и злыми. Кажется, высверлит взором дыру в стене, прямо в морозную зиму. — Десять в Москве, после того, как нагрубил ему в Академии, и пять здесь, чтобы вернуть мою любимую и малыша.

— Кажется, у нашего Сказочника склонность к издевательству, — хмыкает Михаэль. — В книге вы о своей жизни рассказали.

— В каждом вымысле есть доля правды, — Антон пожимает плечом. Тянется к книжной полке и протягивает мне экземпляр своей книги. — Многие ответы на свои вопросы вы отыщете здесь, раммона.

Корешок выбит золотыми буквами, а на титульной обложке кожаная обертка с тисненым рисунком. На ощупь книга теплая и новая, но от нее веет чем-то особенным.

Открываю.

— Ваш отец велел вам прочитать ее от корки до корки, — произносит Антон. — Не я, заметьте.

Перелистываю страницы. Белоснежные, хрустящие и пахнут жженым деревом. А на внутренней стороне обложки странная шестеренка.

— Стой, — шепчет Михаэль, — смотри. Здесь алфавит. Попробуй свое имя набрать.

Дрожащей рукой я верчу шестеренку до щелчков. Елена. Потом — Элен. Даже твердый знак прибавляю в конце, на всякий случай. Ничего не происходит. Совершенно.

— Это не твое имя, — говорит Михаэль. — Попробуй «дочь». Помнишь загадку? Там было что-то про дар крови.

Дрожащими пальцами поворачиваю шестеренку. До щелчков, до ноющей боли под ногтями. И опускаю голову, когда снова ничего не происходит.

— Слишком просто, — говорю в никуда. — Он придумал трюк, который никогда не разгадала бы Контора. Значит, и мне он не по зубам.

— Вольпий? — предложил Михаэль. Но покачал головой. — Нет, тоже слишком просто. Кто передал тебе дар? — Смотрит на меня и кусает согнутый палец.

— Отец? — говорю неуверенно, и грудь наполняется колотым льдом.

— Мама.