Карт-Бланш для Синей Бороды (СИ) - Лакомка Ната (книги хорошего качества TXT) 📗
— Конечно, против! — закричала она, топнув в сердцах. — Не желаю, чтобы они приезжали сюда — эти злыдни! И ты убирайся вслед за ними! Ненавижу вас всех! — и она вдруг расплакалась, а потом, застыдившись своих слез, села на кушетку перед зеркалом, закрыв лицо руками.
Я вдруг поняла, как нелепо она смотрелась в нежной спальне, которую я устроила для нее. Тролльчонок в постели принцессы — какое смешное и жалкое зрелище. И конечно же, сама девушка это прекрасно осознавала.
— Гюнебрет, милая, — я встала за ней и дотронулась до ее плеча, желая утешить, но она скинула мою руку, и я предусмотрительно отступила. — Почему ты всех ненавидишь? И меня… Я ведь ничего тебе не сделала…
— Сделала! — закричала она еще громче, теперь глядя на меня в зеркало. — Ты отобрала у меня отца! Он никогда так ни к кому не относился! Все время спрашивает о тебе! Где Бланш? Как вы поладили? Что сказала Бланш по этому поводу? А по тому? Меня тошнит от одного твоего вида! Ты считаешь, если красивая, то можешь воровать чужих отцов?! И сейчас ты хочешь устроить прием? Чтобы выставить меня перед всеми посмешищем? Отец меня прячет, а ты решила поразвлечься?!
— Все не так… — попыталась переубедить ее я, хотя от ее слов сладко дрогнуло сердце. Неужели и правда?..
Но с собственными переживаниями пришлось повременить, потому что Вамбри снова залилась слезами и выпалила:
— Ненавижу тебя!
Поколебавшись, я коснулась ладонью ее макушки. Гюнебрет свирепо дернулась, но когда я погладила ее по голове снова, уже не стала противиться.
— Ты несправедлива к отцу, — сказала я мягко. — Он все равно любит тебя больше всех. Неважно, кто рядом с ним, жены приходят и… уходят. А ты все равно останешься его дочерью. Навсегда…
Она заплакала еще горше, но огрызаться не стала. Я осмелела и обняла ее, прижавшись к черной лохматой макушке щекой.
— Успокаивайся, умывайся, и мы поедем за нарядами. Ты смуглая, тебе очень пойдет яркий розовый цвет. В розовом будешь выглядеть, как цветок.
— Не буду! — она вырвалась из моих объятий и пнула скамеечку для ног, да так, что скамеечка ударилась о стену.
Швыряться мебелью у Конморов, похоже, было семейной чертой. Я подумала, что будет, если она швырнет эту скамеечку мне в голову.
— Не буду, как цветок! — вопила Гюнебрет, размазывая слезы по бледному лицу. Нос ее покраснел и распух, и сама она напоминала взъерошенного птенца — еще не оперившегося, но уже выброшенного из гнезда в полет. — Что толку наряжаться?! Я некрасивая! Об этом все говорят! Даже на охоте, когда я бью больше всех дичи, королевой выбирают какую-нибудь красотку, вроде тебя!.. И танцевать я не умею!..
— Танцевать! — всплеснула руками. — Да я обучу тебя этому в два счета! Ты научишься очень быстро, поверь мне. Я ведь видела, как ты убегала, когда забросала меня снежками у пруда. Не всякая красотка может двигаться с такой грацией! Научишься танцевать, и на балу затмишь всех.
Она замолчала, глядя на меня недоверчиво, приоткрыв рот. Я протянула ей руку, и Гюнебрет, поколебавшись немного, приняла ее.
— Садись, расчешу тебе волосы, — я усадила ее перед зеркалом и взяла гребень. — Знаешь, — начала я, расчесывая черные жесткие пряди, я тоже очень долго считала себя дурнушкой…
— Ты?! — фыркнула Гюнебрет.
— Просто мои старшие сестры очень красивы. Они высокие, белокурые, у Констанцы синие глаза, а у Анны прелестные ямочки на щеках. Представляешь меня рядом с ними? Маленькую, черную. Матушка долго убеждала меня, что каждый человек красив по-своему, но я ей не верила. Потому что о моей красоте говорила только она.
— Ты красивая, — буркнула дочь графа.
— Нет, не красивая — милая, — возразила я. — Но разве это плохо? Ты тоже милая. Надо только показать людям твою миловидность, а не прятать ее.
Гонебрет с сомнением посмотрела на себя в зеркало, словно примеривая мои слова к себе и раздумывая — говорю ли я правду. Но спорить она не стала, и когда моя падчерица была причесана и умыта, мы отыскали более-менее приличную одежду, в которой можно было появиться в городе. Все это время я болтала, убеждая девушку, что некрасивых людей не бывает:
— Взять хотя бы твоего отца. Он похож на тролля, не правда ли? Но разве ты думаешь об этом, когда смотришь на него? Нет, вовсе нет. Он благороден, учтив, он статен и силен, и у него очень красивые глаза. Смотришь в них — и улетаешь в другой мир. У тебя его глаза, Гюнебрет. Такие же пронзительные, прозрачные. Однажды мужчина посмотрит в них — и улетит в мир твоей души, в мир твоего сердца.
Ах, как билось мое сердце, когда я произносила эти слова…
57
Заказывая мебель и обои для графского замка, я уже посещала Анже; и торговцы знали меня. Гюнебрет же была в новинку, и невозможно передать словами, что выразили лица модисток из швейного квартала, когда я почти затолкала ее в лавку мадам Левелье.
Сама хозяйка лавки вышла нам, чтобы поприветствовать миледи графиню и… «милую девушку». Гюнебрет готова была провалиться сквозь землю, но я ничуть не смутилась.
— Мадам Левелье, — сказала я твердо, — нам надо превратить эту милую девушку в красивую. Нас интересуют дюжина домашних платьев, платье для прогулок с накидками и муфтами, пять нарядных платьев и одно — для торжественного вечера, чтобы все посмотрели и ахнули.
— Такой большой заказ… — пробормотала хозяйка, скользя изумленным взглядом по фигуре Гюнебрет.
Наверняка, модистка думала, что я взяла под опеку какую-нибудь девчонку и трущоб. По известной причине, промолчала об истинном положении Гюнебрет, а сама она не произнесла ни слова, пока ее раздевали, наряжали в тонкую батистовую рубашку и делали соответствующие замеры.
— Праздники закончились, — сказала я мадам Левелье, — поэтому надеюсь, что наш заказ вы выполните быстро. Скажем, в течении недели…
— О! — выразила удивление мадам, но кивнула. — Да, вы правы. Сейчас с шитьем поспокойнее, а у девушки прекрасная фигура, проблем не должно возникнуть.
— Одно платье подберите из готовых и подгоните на ней прямо сейчас, — продолжала я ставить условия. — Мы уедем в нем же. Кроме того, возьмем уже готовую муфту и накидку.
— О! Вполне разумно, — согласилась мадам.
— Насчет бального платья… — я задумалась, разглядывая модели, выставленные на витрине, — наверное, что-то легкое, двухслойное, с шифоном. Я думаю о темно розовом или бирюзовом… Что скажете?
Оглядев Гюнебрет пристальным взглядом, мадам Левелье тоном, не допускающим возражений, изрекла:
— Желтый. Обязательно желтый. С отделкой цвета бронзы.
— Вы уверены? — я сомнением посмотрела на представленные модели — желтого платья не было ни одного. — Разве желтый прилично надевать молодой девушке?
— Мы подберем бледно-желтую ткань, — объяснила мадам и добавила, понизив голос: — нам недавно привезли с юга чудесный выщипанный шелк! Вы увидите его и влюбитесь — он легкий, как лен, но струится, как горная вода. Она будет в нем божественна!
— Полагаюсь на ваш вкус, мадам, — сказала я учтиво, — но тогда сделайте два платья. Одно — как считаете нужным, а второе — из темно-розового или бирюзового шелка.
— Вы не доверяете моему вкусу, миледи?!
— Ни в коем случае, мадам Левелье, — ответила я учтиво, — просто я вспомнила, что нам предстоит два праздника — на двенадцатую ночь и вечер Богоявления. Поэтому, будьте добры, два платья.
Мадам вздернула пышный подбородок:
— Как вам угодно! Но вы увидите ее в платье, которое вижу я, и поймете, что ее цвет — желтый.
Когда Гюнебрет появилась из-за ширмы, где на ней подгоняли платье, мне оставалось только всплеснуть руками. Куда девался тролльчонок?! Теперь перед нами была по-настоящему милая девушка. Короткие волосы были аккуратно уложены и завиты на горячий металлический прут, и только стоптанные башмаки, видневшиеся из-под нежного платья в черно-голубую клетку, выдавали прежнюю Бамбри. Девушка была широка в кости, но сложена на удивление ладно, и точно подогнанное платье прекрасно подчеркивало это. Даже бледное личико Гюнебрет посвежело и похорошело на контрасте с голубой тканью.
