Жестокие игры - Стивотер Мэгги (читать книги .TXT) 📗

Губы Гэйба шевелятся, как будто он говорит, не раскрывая рта, и я понимаю, что он мысленно перебирает все возможные возражения. И мне отчасти хочется услышать от него: «Нет, ты не можешь этого сделать», и я бы тогда спросила: «Почему?», а он бы тогда понял, что не в силах ответить: «Потому что ты не можешь оставить Финна одного». И он не может спросить: «Зачем?», ведь ответ на этот вопрос очевиден.

Я ощущаю себя ужасно умной и довольна собой, ведь очень даже нелегко довести Гэйба до состояния потери речи; но все же мое сердце слишком сильно бьется в груди, и я почти надеюсь: вот сейчас он скажет, что если я не стану участвовать в бегах, он никуда не уедет.

Но Гэйб наконец говорит:

— Хорошо. Я задержусь до окончания бегов. — Вид у него раздраженный. — Но не дольше, иначе корабли перестанут ходить до весны. Все-таки это очень глупо с твоей стороны, Кэт.

Он злится на меня, но мне на это наплевать. Меня только одно интересует: чтобы он задержался как можно дольше.

— Может быть, вот только если я выиграю, денежки нам не помешают, — говорю я, стараясь выглядеть как можно более взрослой и уверенной, но думая при этом, что если мне удастся получить деньга, Гэйбу, может быть, и не придется уезжать.

А потом я встаю из-за стола и кладу свои тарелку и чашку в раковину, как обычно по вечерам. Ухожу в свою комнату, закрываю дверь и кладу на голову подушку, чтобы никто ничего не услышал.

— Эгоистичный негодяй, — шепчу я, прижимаясь губами к наволочке.

А потом заливаюсь слезами.

Глава четвертая

Шон

В тот момент, когда меня будят, мне снится море.

Вообще-то мне всю ночь снится, как я ловлю Корра, но при этом я слышу голос моря. Старые женщины рассказывают, что кабилл-ушти, пойманные ночью, быстрее и сильнее других водяных лошадей, и потому сейчас, и три часа ночи, я скрючился среди валунов у основания утесов, в нескольких сотнях футов от песчаной полосы берега. Надо мной — полукруглый свод пещеры, выбитой морем в меловой стене; ее потолок — в доброй сотне футов над моей головой, белые стены обнимают меня. Здесь полагалось бы быть темноте, ведь лунный свет не проникает внутрь, — но океан отражает свет, идущий от бледных скал, и я вижу достаточно, чтобы не спотыкаться на крупных неровных камнях, опутанных гниющими водорослями, которые покрывают пол пещеры. Эти камни куда больше сродни морскому дну, чем суше, и мне приходится быть очень осторожным, чтобы не переломать ноги на их скользкой поверхности.

Я прислушиваюсь.

В темноте и холоде я прислушиваюсь к тому, как меняются звуки океана. Вода поднимается, быстро и тихо; прилив набегает на берег, и через час эта незавершенная пещера наполнится морской водой выше моей головы. Я ловлю всплески, надеясь услыхать шум копыт, бьющих по поверхности воды, любой признак того, что кабилл-ушти выходят из моря. Потому что в тот момент, когда вы слышите топот копыт по камням, вы уже покойник.

Но со стороны моря не доносится ничего, кроме зловещей тишины: ночью не кричат чайки, не шумят на берегу мальчишки, не гудят вдали лодочные моторы. Лишь ветер безжалостно сечет меня, забираясь в пещеру. В один из моментов от его внезапного удара я теряю равновесие, поскальзываюсь и опираюсь о стену, растопырив пальцы. И тут же поспешно отдергиваю руку, потому что стены пещеры покрыты кроваво-красными слизнями, которые блестят и перемигиваются в отраженном свете луны. Отец много раз повторял, что они совершенно безвредны. Вот только я ему не верю. Ничто не бывает совершенно безвредным.

Вода поднимается, расползаясь между камнями подо мной. Моя ладонь кровоточит.

Я слышу какой-то звук, вроде мяуканья котенка или плача младенца, и застываю на месте. На песчаном берегу нет ни котят, ни младенцев; здесь только я и водяные лошади. Брайан Кэррол как-то раз говорил мне, что когда он выходит в море ночью, то слышит иной раз, как лошади перекликаются под водой, и что это похоже на пение кита, или завывание вдовы, или странное хихиканье.

Я смотрю вниз, на воду в самой глубокой расщелине между камнями; она быстро поднимается. Как долго я стою здесь? Валуны передо мной уже превратились в чуть поблескивающие выступы над черной водой. Нужно поскорее выбираться, хоть меня и постигла неудача. Главное — успеть пробраться между скользкими от водорослей обломками скал, пока это еще возможно.

Я смотрю на свою руку; широкая струйка крови скользит по ней к щели между двумя пальцами. Она набухает, капли бесшумно падают в воду. Ладонь будет потом сильно болеть. Я смотрю в воду, туда, где исчезает моя кровь. И молчу. И пещера молчит.

Я оборачиваюсь — и вижу лошадь.

Она настолько близко, что можно почуять ее соленый морской запах, ощутить тепло ее все еще влажной шкуры. Настолько близко, что я могу заглянуть ей в глаза, увидеть расширенные квадратные зрачки. Я чую кровь в ее дыхании.

А потом они меня будят.

Это Брайан и Джонатан Кэррол, и на их лицах написана озабоченность. Брайан, как всегда, хмурит брови и поджимает губы. Джонатан виновато улыбается, но его улыбка меняется каждые несколько секунд. Брайан одного со мной возраста, и я знаю его по причалу; мы оба должны зарабатывать на жизнь у воды, так что у нас много общего, хотя мы и не друзья. Джонатан не отстает от брата никогда, подражает ему во всем, в том числе и в глупости.

— Кендрик, — говорит Брайан. — Проснулся?

Да, я уже проснулся. Я лежу в своей кровати так, словно привязан к ней, и молчу.

Джонатан добавляет:

— Извини, что разбудили тебя, приятель. Ты нам нужен, — говорит Брайан.

Хотя я не слишком рад его появлению посреди ночи, я его не перебиваю. Он говорит искренне.

— Нам просто ничего больше не оставалось; Мэтт в опасности. Он ждал, когда один из водяных коней выйдет из воды, а теперь дождался, только не думаю, что ему это нравится.

— Кабилл-ушти собирается их убить, — поясняет Джонатан. И похоже, очень доволен тем, что сумел сказать нечто само собой разумеющееся до того, как это успел сделать Брайан.

— Их? — повторяю я.

Мне холодно, сон полностью слетел с меня.

— Мэтта и нескольких его приятелей, — отвечает Брайан. — Они все там, и они вроде как поймали лошадку, вот только не могут ни отпустить, ни притащить куда надо.

Я уже сижу. Мне ни капельки не нравится Мэтт — известный также как Мэттью Малверн, незаконнорожденный сын моего хозяина, — и не нравится никто из тех конюхов, которые суетятся вокруг него, пытаясь завоевать его дружбу, но они не могут бросить там, на песке, стреноженную лошадь, какую бы дурацкую ловушку ни придумали для нее.

— Ты ведь здорово умеешь обращаться с лошадьми, Кендрик, — говорит Брайан. — Я так думаю, что кому-нибудь точно не выжить, если мы не приведем тебя туда.

Вот оно что… Теперь мне понятно выражение их лиц; они тоже в это замешаны и прекрасно знают, что именно я о них подумаю.

Я больше не говорю ни слова. Просто встаю с кровати, натягиваю старый свитер и хватаю замасленную черно-синюю куртку, в карманах которой — множество нужных пещей. Я кивком указываю им на дверь, и они оба спешат к ней впереди меня, как птицы песочники, а Джонатан открывает дверь и придерживает ее, чтобы Брайан мог показать мне дорогу.

Снаружи дует сильный ветер. Небо над Скармаутом — тусклого коричневого цвета, на нем светятся звезды, но все остальное залито чернотой. Конечно, среди звезд висит кусочек луны, так что возле океана будет светлее, но не намного. Мы несемся через поля, выбирая кратчайшую дорогу к пляжу. Вокруг ничего, кроме камней и овец, но можно легко налететь и на то и на другое.

— Фонарь, — коротко бросаю я, и Брайан достает из кармана фонарик, включает и протягивает мне.

Но я качаю головой. Мне нужны свободные руки. За нами трусцой бежит Джонатан, стараясь не отставать, и луч фонаря в его руке бешено подпрыгивает и дергается. И вспоминаю, как моя мать делает вид, что пишет на степс какие-то слова лучом фонарика, когда на нас налетает бешеный шторм.