Чудовище Карнохельма (СИ) - Суржевская Марина (первая книга TXT) 📗
— Кстати, о нем. Хотелось бы узнать подробности. И почему мне никогда не рассказывали о родителе. В нашей семье мое рождение всегда преподносилось, как постыдная тайна. Сейчас самое время ее поведать!
— Здесь не о чем говорить! — отрезала Катарина-Виолетта. — Ты ведешь себя отвратительно и распущенно, Эннис! Мне стыдно за тебя.
Тети переминались с ноги на ногу, Лизбет выглядела испуганной. Я ощущала грусть.
— И оставь свои глупости, мы заберем тебя, как только…
На мое плечо села зарянка. Клюнула недовольно в щеку, вцепилась коготками в хлопок пижамы. Потопталась и улетела. Но бабушка сбилась с высокопарной ноты.
— Я пришлю за тобой водителя, он отвезет тебя в поместье…
— Не стоит.
Вторая зарянка сделала круг над нашими головами. Лизбет испуганно охнула, она всегда недолюбливала пернатых.
— Прекрати мне перечить, Эннис!
К зарянке над нами присоединилась парочка сорок. Еще несколько опустились на ветви ближайшего дерева. Лизбет шарахнулась в сторону.
— Давайте уйдем! Да что это такое!
Бабушка, сдвинув брови, посмотрела на птиц. Потом на меня.
— Мы еще поговорим. В более комфортной обстановке! Мы уходим!
И развернувшись, устремилась к выходу из парка. Я устало опустилась на скамью, скрытую цветущими розовыми кустами.
— Всего тебе хорошего, бабушка.
Какое-то время я просто сидела, старясь не унывать. Пока рядом не опустилась тонкая фигурка тети Джун. Я удивленно встрепенулась.
— Пришлось сказать, что забыла перчатки, — торопливо пояснила тетушка. И хмыкнула: — Хотя никаких перчаток у меня не было! — она вдруг с силой прижала меня к себе, погладила по волосам. И отстранилась. — Ты стала настоящей красавицей, Энни! Хотя ты и раньше была ею. У тебя улыбка Розалинды, знаешь, я всегда любила ее больше всех остальных сестер.
Тетя мягко улыбнулась, но тут же обернулась на дорожку и выпрямилась.
— Я не могу задерживаться, ты ведь понимаешь. Но я хотела сказать, что у тебя все получится. Я на твоей стороне, хотя и молчу… Знаешь, Энни, ты всегда была иной. Ты не хочешь и не можешь жить так, как мы привыкли. Твоей бабушке трудно принять такое… своеволие. И твой отец не проходимец. Розалинда его любила, а он — ее. По-настоящему. Но он был обычным лесничим, совершенно не одаренным. Птиц любил… Только когда мама его увидела — бородатый, в грязных сапогах, в потасканной куртке и холщовых штанах… У него были такие большие руки, мозолистые. Ногти короткие и квадратные, чистые, кстати. Я помню, как Рози цеплялась за эту его руку. — Джун грустно вздохнула. — Но он не соответствовал нашей семье, ни капельки. И любовь Розалинды не имела никакого значения. И их разлучили. Иногда я думаю, что сестра умерла от тоски, так и не пережив разлуки с этим лесничим.
Я сидела, боясь дышать. Только сердце в груди колотилось слишком быстро и слишком больно.
— Ты знаешь, что случилось с моим отцом?
— В нашей семье эта тема под запретом, ты ведь знаешь. Но мама как-то обмолвилась, что его не стало через пару лет после Розалинды, — пожала плечами тетя. Она поднялась. — Иди за своей мечтой, Энни. Я не хочу, чтобы ты повторила судьбу моей несчастной сестры.
И поправив безупречные манжеты, тетя развернулась и пошла к выходу.
А я осталась за розовыми кустами, наблюдая за парящими в небе птицами. И я понимала свою маму, которую даже не знала. Я тоже не смогу жить в разлуке с теми, кого люблю.
Вот только когда я вернулась в палату, меня ждал еще один визитер — господин Эриксон. И я застыла на пороге, почуяв недоброе.
— Энни, может, присядете? — начал Андерс.
— Что случилось?
— У меня дурные новости, простите. Вам отказано в возвращении на фьорды.
— Что?! — не поверила я.
— К сожалению, я пока ничего не могу сделать. Проход через Туман вам запрещен. Вы остаетесь в Конфедерации, но придется доказать, что вы не опасны. Через две недели состоится слушание по вашему делу.
— Это все командор! — схватилась я за голову. — Этан Грей! Это дело его рук!
Андерс помрачнел, но не возразил. Я всмотрелась в его красивое лицо.
— Это еще не все?
— Я получил письмо из Карнохельма. Как вы понимаете, на фьордах довольно плохо с сообщением.
— И что там? — наверное, мне все же стоило присесть.
Мужчина молча подал мне желтый лист. На нем была всего она строка: «Риар Карнохельма в незримом мире».
ГЛАВА 32
Удар!
Тяжелый молот опустился на камень, высекая искры и острую крошку.
Рагнвальд уже не слышит голос скал, но кажется, что камень кричит от боли? Или это лишь его душа?
Удар!
Брызги гранита и льда впились в руки, оцарапали. Но он лишь раздраженно стряхнул капли крови и снова поднял тяжелый молот. Ветра вились рядом. Злые, встревоженные, испуганные. Толкали в ребра, опутывали ноги, выстужали. Шептали, кричали, убеждали. Ветра боялись. Его и за него. И приходилось их отталкивать, отгонять. Они расползались шипящими змеями, прятались в трещины камней, взвивалась к черному, ненастному небу. Затихали на несколько минут. Потом возвращались.
Но ветра уже почти не беспокоили. С хёггом было сложнее.
Рагнвальд опустил молот и на миг прикрыл глаза. И снова нахлынуло. Билтвейд и пещера. Туши, начиненные китовым усом, который принес Кимлет. Туго скрученный и гибкий его спрятали среди мяса и потрохов, перевязали сонной травой. Заглотив такую тушу, хёгг не заметит угрозы. Уснет, а китовый ус распрямится внутри, распоров желудок. Только отведать угощение придется и самому Рагнвальду, это риар понимал. Только так можно было обмануть умных хищников.
И он был на это готов.
Ночь перед Билтвейдом прошла в спешном сооружении ловушки. Трин пришлось запереть в башне, чтобы не мешала. Он нарушил закон, отказал избраннице Билтвейда, но утешал себя тем, что Трин останется в зримом мире.
Хотя от отказал бы в любом случае. Он уже не мог иначе.
Тяжелая работа в ту ночь почти не отвлекала от мыслей. Чтобы Рагнвальд ни делал, а в голове все равно стоял один образ. Теплая вода горячего источника и дева в нем. Раскрасневшаяся от пара, стонущая от любовных ласк. В руках другого ильха. В руках Кимлета.
И ярость бесновалась внутри, выплескивалась лютой стужей. В ту ночь небо над Карнохельмом было черным, а земля вокруг Рагнвальда покрылась инеем. Он гнал от себя эти образы и изводил себя работой, но ничего не помогало…
Ночь тянулась бесконечно. А прошла слишком быстро, они едва успели приготовить ловушку.
А дальше все понеслось на крыльях самого рьяного ветра…
Рагнвальд помнил, как Энни взошла на жертвенную скалу. Как обнял ее в последний раз, раздираемый ревностью и нежностью. Как спускался вниз. А потом как слился с хёггом-легко, уже привычно. И обрадовался, увидев, что дев на скале нет.
Ловушка на ледяных почти сработала! Если бы не пришлый потомок Лагерхёгга, который все испортил! А потом — хаос. Горящее крыло, дикая раздирающая боль. Он, Рагнвальд, ощущал ее как свою. И все, чего хотел — взлететь на вершину, зарыться в снег и уснуть. Хёгг не желал подчиняться, но Рагнвальд его заставил, отправил вслед за стаей, унесшей Энни. Боль рвала острыми клыками и хёгг черпал крылом холодную воду в ущелье, почти падал. Внизу, словно отражение, несся Кимлет, порой выпрыгивая из волны с ревом. Пытался ободрить.
И Рагнвальд летел дальше. Пока водная гладь не затянулась дымкой, а когти не прочертили борозды возле Хрустальной Занавеси.
Риар снова поднял молот и со всей силы приложил камень. Гранит треснул и осыпался. Вспоминать дальше ильх не хотел. И думать не хотел. Теперь он желал лишь одного — разобрать по камушку эту гору, на которой когда-то было логово старой вёльды. Дикая стая смотрела на него из-за льдин, но и на них Рагнвальд не обращал внимания.
От этой горы ничего не останется. Он сотрет ее с земли фьордов, уничтожит. Он разнесет гранит. Он будет делать это днем и ночью, разбирая завалы и теряя дыхание каждый раз, когда покажется… что под осколками льда и камня белеет рука девы. Или пламенеет красная прядь.
