Крылья (СИ) - Славина Ирена (книги без сокращений TXT) 📗

— Лика, как насчет тебя?

— Да? — кашлянула я.

— Ты думала над своим будущим? — Илья Степанович стоял у моей парты, протирая очки рукавом свитера. Сколько себя помню, он всегда носил свитера с эксцентричным узором, изредка — цветастые рубашки, а в костюме я видела его только однажды — когда он женился на учительнице биологии Валерии Владимировне и счастливая пара торжественно заехала в школу сфотографироваться на фоне портрета Дарвина.

— В каком смысле? — моргнула я.

— Господа, дружно просыпаемся! — загромыхал учитель. — Поговорим о том, каким вы видите своё будущее! Если конечно после выпускного бала останутся выжившие... Лика, твой отец, кажется, занимается наукой? Птичка на хвосте принесла. Не расскажешь, чем именно?

— Генетикой и молекулярной биологией, — без особого энтузиазма начала я.

— Ох, как легко ты выговорила такие сложные слова! Хи-хи! Ты бы не хотела пойти по его стопам?

— Я пока... не думала об этом.

— Сегодня замечательный день для того, чтобы начать думать, — рассмеялся сам себе биолог и снова принялся наворачивать круги по классу.

— Ни для кого не будет секретом, что биотехнологии — это будущее нашего мира! — пафосно воскликнул он, снова взмахивая руками, как большая разноцветная птица. — И это всем очевидно, не так ли? Почти всем, не считая заснувшего Чижова. Генная инженерия — это именно та наука, которая в будущем обеспечит человечество продуктами питания, создаст уникальные лекарства, поможет сохранить энергетические ресурсы Земли. Кто-нибудь может привести примеры, иллюстрирующие эти тезисы? Лес рук, просто лес рук, я даже не знаю, кого выбрать. Лика?

Я начала усиленно вспоминать что-нибудь из того, о чем мне рассказывал папа. С некоторым раздражением от того, что приходится отодвинуть мысли о Феликсе на второй план.

— Кажется, с помощью генной инженерии сейчас получают инсулин, интерферон, компоненты для вакцин...

— Очень хорошо! Всё правильно. Лика Вернер, я поражён вашим лексиконом. Если раньше для получения инсулина для диабетиков приходилось тоннами резать бедных поросят, то сейчас его для нас производят клетки рекомбинантных штаммов кишечной палочки, в геном которой встроен ген, отвечающий за синтез инсулина. Клетка генномодифицированной палочки, как фабрика, начинает синтезировать именно те вещества, которые потребовал от нее че-ло-век...

— Илья Степанович, можно выйти? — простонал Чижов, который всё это время лежал пластом на парте, накрыв голову руками.

— Чижов, урок только начался. Я считаю, что тебе исключительно полезно на нём поприсутствовать. Если что — ты можешь продолжать лежать на парте, я не возражаю. Как генная инженерия решит проблему голода? Кто-то может рассказать?

— Если скрестить дерево и батон, то можно вывести батоновое дерево, — предложил кто-то с задней парты.

Класс лёг от смеха. Илья Степанович принял восторги аудитории на свой счет и удвоил старания. Зазвучали оды биотехнологиям, рассказы о светящихся деревьях, одна аллея которых может сэкономить кучу электричества, о сортах зерновых, устойчивых к паразитам и засухе, о технологиях, позволяющих выращивать в специальной среде целые куски кожи, которыми потом можно полностью «заклеивать» ожоги или раны.

— Кто-нибудь из вас когда-нибудь получал серьезные ранения? — спросил биолог, обводя класс глазами.

Я закрыла глаза, вспоминая тот день, когда на меня обрушилась стеклянная витрина. Вряд ли кто-то из присутствующих мог бы похвастаться таким количеством шрамов, какое было у меня. Это не считая едва зажившие ссадины на ладонях, которые я заработала, свалившись под машину Феликса, порез на руке и весьма помятое лицо... У меня вспотели ладони. Если Степанович будет продолжать в том же духе, то лучше бы мне уйти с урока.

— Илья Степанович, а достижения медицины могут предложить лекарство от любви? — выдал Чижов, поднимая с парты взъерошенную голову, — Ну я не знаю, может блокировать в мозгу какую-нибудь зону, которая... вызывает это.

«Это» прозвучало с явным отвращением.

— Можно скушать таблеточку и стать бесчувственным киборгом? — подпел кто-то с задней парты, пытаясь повернуть монолог биолога в какое-то более занимательное русло.

— Таблеточкой точно не отделаетесь, дорогие друзья. Пока люди слишком мало знают о любви, чтобы пытаться управлять этим чувством, — добровольно проглотил наживку биолог. — Предполагают, что ее обслуживает тот же центр в мозгу, что и наркотическую зависимость. А основное вещество, стимулирующее любовные переживания, дофамин, — близко по структуре к амфетамину и продуцирует чувство удовольствия, ощущение желания, приподнятое настроение или даже эйфорию. Вот почему объект нашей любви становится для нас потребностью и источником восхитительных ощущений, а его отсутствие способно ввергнуть нас в самую настоящую депрессию...

Я нервно сглотнула. Спина Чижова нарисовала еще более изогнутую дугу.

— Круто, правда? — ткнула меня в бок Ида.

— Да уж, — пробурчала я.

Я почти пожалела, что пошла на этот урок.

— Чижов, но у тебя есть все шансы стать известным нейрофизиологом, изобрести и запатентовать новое средство, избавляющее от любовной муки. И миллионы страдающих от неразделенной любви скажут тебе спасибо.

— Как-то слишком пессимистично вы описали любовь, — раздалось откуда-то с задней парты.

Полкласса обернулось на голос. Я зажмурилась, удивлённая какими-то знакомыми нотками, прозвучавшими в этом голосе, я определенно слышала этот голос раньше, и он определенно не принадлежал никому из моих одноклассников. Я оглянулась. Серые проницательные глаза. Смотрели прямо на меня.

— Даже если это чувство сродни наркотику — оно прекрасно. Даже если это всего лишь гормональный коктейль и никакой магии — оно прекрасно. Даже если оно не взаимно и тебе не на что надеяться — всё равно лучше ничего быть не может.

Кажется, это было адресовано мне и больше никому. За последней партой, лениво откинувшись на спинку стула, сидел Стефан.

***

Биолог не успел допытаться, кто этот умник с рыжими волосами и что он делает на его уроке. Прозвенел звонок. Класс всполошился, как стая перепуганных птиц. Я сунула книгу в сумку и направилась к Стефану. Он сократил мой путь вдвое.

Как мне показалось, он совсем не изменился с тех пор, как я видела его в последний раз: непослушные волосы, широкие джинсы, открытый взгляд и непринужденная улыбка. Половина одноклассниц, выходя из класса, чуть не посворачивали шеи. Я прислушалась к себе и к своему удивлению, не обнаружила внутри себя ни настороженности, ни страха, никаких неприятных эмоций. Хотя еще пару месяцев назад воспоминания о Стефане неизменно, как локомотив, вытягивали за собой из памяти весь тот ужас, который я пережила, оказавшись впервые в чужом теле. Я уже достаточно свыклась со своей болезнью, чтобы перестать испытывать негатив в отношении того, кто подхлестнул появление первых симптомов.

— Что ты здесь делаешь? — спросила я.

— Если официально — приехал к бабуле, — ответил он.

— Какое отношение Хельга имеет к моей школе?

— Она теперь преподает немецкий в твоей школе. Только не говори, что я испортил сюрприз.

— Я слышала, что у нас будет новая учительница, но даже не думала, что это она!

— Попробуй изобразить на лице удивление, когда столкнёшься с ней в коридоре. Ей будет приятно.

— Хорошо, — рассмеялась я. — Ну а ты? Приехал к бабуле и случайно перепутал классы немецкого и биологии? — улыбнулась я.

— Официально — да, — подмигнул он.

— А неофициально?

— А неофициально — приехал повидать ту, которая не черкнула мне ни строчки, хотя бабуля божилась, что передала ей мой и-мейл.

Я почувствовала, как кровь прилила к щекам. Хельга в самом деле передавала мне его электронный адрес. Несколько недель спустя после зимнего инцидента. Но я с перепугу отправила его в мусорку.

— Ты правда ждал, что я напишу?

— Если бы ты знала, какой мне допрос пришлось пережить, прежде чем бабуля согласилась выступить в роли посыльного, то ты бы непременно сжалилась.